Оригинальное название: Nemesis
Автор: Juxian Tang
Перевод: Dariana
Бета: Juxian Tang
Персонажи: Сириус Блэк, Люциус Малфой, упоминается Джеймс/Сириус Рейтинг: NC-17
Жанр: angst Предупреждение: осторожно - насилие!
Саммари: Сириус сидит в Азкабане, а кое-кто наносит ему ежегодный визит Оригинал: здесь
Разрешение на перевод получено Дисклеймер: если б я была Джоан Роулинг, Люциус Малфой был бы в каждой сцене книги. Голый. (с) Приближение этого дня было словно боль глубоко в костях. Все остальные дни сливались в длинную цепь светло-голубого и темно-синего: в его камере было крошечное окно, больше похожее на щель в потолке, и он видел через него кусочек неба, светлый днем и темный ночью. Поэтому у него была возможность считать. Но он этого не делал. Ему не нужно было считать; единственный день, который имеет значение, он бы никогда не пропустил. Были и другие знаки, свидетельствующие о его приближении. Еду приносили реже, иногда ему казалось, что его желудок превратился в жгучую черную дыру. Стража - человеческая стража - снова проявляла к нему интерес. Иногда ему казалось, что все почти так, как в начале, когда к нему приходили целыми толпами - пялились на него, проклинали его; или заходили к нему - и тогда ему доставались бесчисленные удары под ребра, в живот и головой об стену. Позже они перестали приходить; им наскучило это развлечение, слишком мало веселья он им доставлял. Может быть, они даже начали забывать, почему он был здесь, и вспоминали об этом только раз в год. Однако он никогда не забывал. У него очень мало осталось из того, чем он обладал и чем был: раньше он был красивым, энергичным, остроумным и желанным. Все это осталось далеко в прошлом - но память никогда не подводила его. Он знал, что она будет последним, что его покинет. Даже с холодеющими руками и останавливающимся сердцем, он по-прежнему будет помнить. Свою вину. Свою ошибку. Свое преступление. Потому что он был преступником - именно так его называют все эти люди, которые оскорбляли его и били его. Но если он все еще жил, то совсем не потому, что надеялся на искупление. Он жил потому, что единственное, что ему оставалось - это месть. Именно она не давала ему уйти - даже когда он сплевывал на пол кровь и выбитые зубы; даже когда зимой стены покрывались тонкой корочкой скользкого льда; даже когда он сгорал в лихорадке и, казалось, вот-вот выкашляет свои легкие; даже когда наступал этот день. Он слышал их шаги по коридору, и его обострившийся от одиночества слух безошибочно узнавал их. Шаги охранника были быстрыми и уверенными; эти же шли куда осторожней: две грузные поступи и одна - легкая. Они остановились у камеры, замок устало клацнул. Он не поднял головы с грязного матраца у стены, который служил ему кроватью, когда охранник заглянул в камеру, проверяя, все ли в порядке. Сквозь грязные нечесаные колтуны, в которые превратились его волосы, он наблюдал за ними, неподвижно, но все его тело трепетало от напряжения. - Можете заходить, сэр. - Голос был заискивающим - как, впрочем, и всегда. Очертания трех зашедших внутрь людей были размыты: две громоздких фигуры и одна стройная, очень прямая, светлые волосы как ореол окружали голову. - Я буду поблизости, сэр. На всякий случай. - Это ни к чему. Дверь, закрываясь, хлопнула, опять клацнул замок. Очень дорогие ботинки, серебряные пряжки на которых притягивали к себе весь свет в камере, приблизились к нему и остановились. - Ну и ну! С каждым годом ты выглядишь все паршивее. Когда-нибудь ты вообще угаснешь. Однажды я приду сюда, а тебя тут не будет. Ты просто исчезнешь. Он оскалился, сдерживая тихое рычание, готовое вот-вот вырваться из горла. Ботинки приблизились еще на один шаг - и тогда он вскочил. Разогнулся пружиной, взвился вверх и трансформировался в воздухе - оскаленные собачьи зубы, с которых капала слюна, сомкнулись в дюйме от горла над кружевным воротником. Человек отшатнулся, в светлых глазах вспыхнули ярость и страх, лицо с острыми чертами перекосилось. - Animagum Restoro! Petrificus Totalus! Во вспышке голубого цвета он упал на пол уже в облике человека, падение отдалось в спине. Над ним был грязный, покрытый паутиной потолок. Он смотрел туда и жалел, что был таким медленным, и пережидал боль. Бледное лицо в окружении светлых волос появилось над ним. Наконечник трости, дотрагивающийся до тела в прорехи изношенной одежды, был холодным и острым. Он почувствовал, как человек налег на трость. Ребра тихо захрустели. Его дыхание стало резким и частым, а давление еще увеличилось. - Ты удивил меня, братец. Я думал, что твой боевой дух покинул тебя. Ребро хрустнуло с коротким сухим звуком. Он с трудом дышал - боль охватила всю левую половину груди. - Я рад, что ты не разочаровываешь меня. Его обездвиженное тело внутри все дрожало. Он хотел прыгнуть - укусить, рвать когтями, содрать кожу с этого светлоглазого лица, перегрызть бледное горло. Однако заклинание удерживало его, превратив мышцы в камень, а нервы - во что-то чужеродное. Трость, наконец, сдвинулась с его ребер, прошлась по грудине, затем отбросила прядь волос с его лица. Серебристые глаза изучали его, потом встретились с его глазами. - Несмотря на то, что я очень люблю животных, ты мне больше нравишься в человеческом облике. Немного больше. Хриплый звук застрял у него в горле, когда он смотрел на это лицо, ненависть, как обжигающая лава, струилась из глаз. Человек неодобрительно вздохнул и отошел. Вместо него его окружили две грузные тени. - Finite Incantatem. Держите его. Он пытался сопротивляться, отчаяние сделало его опасным даже в его положении. Но те двое были куда сильней, им ведь не приходилось голодать. Он больно ударился коленями о каменный пол, руки были заломлены за спиной, плечи почти вывихнуты. Он хрипло вскрикнул, чувствуя, что на лице выступает пот. Чья-то рука схватила его за волосы, откидывая назад голову, и он встретился взглядом с глазами улыбающегося мужчины. - Да. Вот так мне нравится куда больше. Он сопротивлялся, несмотря на нестерпимую боль в руках, пытался добраться до врага. Пытался плюнуть в него, хотя, конечно, не достал, и его плевок приземлился на грязный пол в паре дюймов от блестящих ботинок. - Какая вульгарность! Неудивительно, что твоя семья отреклась от тебя. - Пошел ты… будь ты проклят! - его голос был хриплым, потому что он давно не разговаривал, а рассудок заволокло от ненависти. Он знает, что такая реакция на руку этому ублюдку, но ничего не мог сделать. - Какие грубые слова ты говоришь, братец. Я должен заставить тебя помыть рот с мылом. Одно движение волшебной палочки - и через секунду его рот был полон тошнотворной на вкус мыльной воды. Он пытался выплюнуть ее, задыхался и кашлял, и слышал, как они хохотали, и он чуть не вывихнул плечевые суставы, пытаясь вырваться. Вода заполняла его горло и легкие, перед глазами почернело - и тогда все закончилось. Он упал, выплевывая остатки воды. - Ты такой отвратительно грязный, что тебя нужно помыть всего изнутри, - говорил муж его двоюродной сестры. - Но, может быть, мы займемся этим в следующий раз. Еще взмах палочки - из нее вырвались белые веревки и опутали его руки, обвились петлей вокруг шеи. Он почувствовал головокружение и постарался разорвать их - но веревки были слишком прочными. Двое головорезов отпустили его, и он упал на бок. - Замечательно. - Человек прохаживался перед ним, не обращая внимания на ненавидящий взгляд. Он начал было ругаться, но тут же получил заклинение Молчания. - Я хочу кое-что сказать тебе, а не слушать твой словесный понос. К твоему сведению, по закону я единственный оставшийся у тебя родственник по мужской линии, поэтому я должен преподать тебе урок. И что, это он и есть? Урок? Он усмехнулся. И тут же получил удар в живот. - Я что, говорю что-то забавное? Нет? Надеюсь. Знаешь, почему они разрешают мне приходить каждый год? Потому что я - уважаемый член общества - и кто не поймет мой гнев по поводу такой паршивой овцы, как ты, в моем семействе? Предатель. Убийца. Чудовище. Все эти слова - и даже некоторые похуже - он и сам повторял себе тысячу раз в течение в тех бесконечных ночей, которые он провел без сна, и тех бесконечных дней, когда ему казалось, что, кроме обжигающей агонии, у него ничего не осталось, а вместо души теперь непрекращающийся холод. Он знал, что все это он заслужил. Этот человек думает, что может судить его; едва ли. Он сам судил себя куда строже, чем кто бы то ни было. - Зачем ты сделал это? Как ты мог предать своего друга и его прекрасную жену? Как ты мог? Неужели ты не чувствуешь себя виноватым перед их ребенком? Ребенок выжил… теперь он уже вырос, стал большим мальчиком. И впервые он почувствовал некоторую радость, но она тут же была высосана из него. Тон блондина был насмешлив; и он лгал каждым словом. - Такая мразь, как ты, не заслуживает жизни. Но коли тебя оставили в живых - кто сможет запретить мне немного поразвлечься? Он поднял руку в перчатке и сделал знак. Обе туши снова подошли к нему - и на этот раз он не смог даже сопротивляться. Он сжал зубы, чтобы не застонать от боли, когда они начали бить его ногами. Они были в этом весьма искусны - знали, куда бить. Все закончилось тем, что он закричал и заплакал, почувствовав, как будто в его теле не осталось ни одной целой кости. Конечно, это было не так, не могли же они сломать абсолютно все. Его почки нестерпимо болели; они повредили их много лет назад - и каждый год боль возвращалась. Он постарался защитить живот и пах, но не смог - и вскрикнул, когда они ударили его туда. Сгустки крови вылетали из его рта, когда он кашлял; его глаз опух и кровоточил; губы треснули и тоже опухли. Закончив, они перекатили его на спину, чья-то нога прижала его плечо к полу. Перед глазами все окрасилось в кровавые тона - сосуды в белках глаз лопнули, один глаз было невозможно открыть. Он увидел, как блондин приближается к нему. - Поубавилось заносчивости, братец? - Слова донеслись откуда-то издалека. Он разлепил губы, пытаясь ответить, но не произнес ни слова - то ли все еще действовало заклятие Молчания, то ли он потерял голос. - Таким ты мне нравишься куда больше, маленькая дрянь. Если б ты только знал, как долго я мечтал увидеть тебя таким. С тех пор, как впервые увидел тебя в Хогвартсе. Такого самодовольного, что попал в Гриффиндор, и такого гордого своими новыми друзьями. Он взвыл, когда получил еще один удар под ребра. - Ты был смазливым маленьким ублюдком, знаешь? И таким гордым из-за этого. Но не сейчас, правда? Еще один знак - он увидел его будто в тумане. И снова он почувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, ставят на колени, вжимая лбом в пол. Он почувствовал, как сдернули его штаны, и знал, что сейчас произойдет - не было никакого способа избежать этого. Сначала ему было очень холодно, а потом он почувствовал жар чужого тела и чужие пальцы, раздвигающие его ягодицы, и то, как в него насильно пытаются войти. Он был не растянут - еще бы, прошел уже целый год с их последнего визита, - поэтому разрывающее чувство было новым для него каждый раз. Он был не в силах вырваться, вжат лицом в пол, и громила разрывал его, немилосердно вколачиваясь и растягивая его. Он прокусил губу, чтобы не закричать, но не смог сдержать хрипов, когда с всплеском обжигающей боли тот вошел в него. Он дышал широко раскрытым ртом, пытаясь делать это бесшумно, но зная, что не получается. Громила входил в него все глубже и глубже, изо всех сил, цепляясь ногтями за его бедра, подтаскивая его ближе. А потом выходил, что было еще хуже, и снова входил, и было много крови. Он чувствовал головокружение, однако не смог потерять сознание. Это все продолжалось и продолжалось, и иногда он чувствовал, что его тело как будто ему больше не принадлежит, будто он мог за всем наблюдать со стороны - грязное, тощее и жалкое нечто, извивающееся на полу, в которое вколачивается огромная туша. Он знал, что было больно, но боль приходила будто издалека. Однако иногда он осознавал с пугающей ясностью, что это происходит с ним и он заслужил все это. Он заслужил это; когда-то было время, ему даже нравилось это - нравился жесткий секс, нравилось, когда его берут в этой позе. И каждый раз, когда он делал это, он всегда думал об одном и том же человеке, об одном и том же лице - всклоченные темные волосы спадают на близорукие глаза за круглыми очками, мальчишеская улыбка. Он знал, что этот человек никогда не будет принадлежать ему, знал, что рассказать *ему* о своих чувствах - значит, потерять *его*, и поэтому он готов был молчать об этом всю свою жизнь. Только бы остаться с *ним*, в его жизни, даже когда *он* женился. Он стоял рядом, когда тот целовал свою прекрасную невесту. Он стал крестным отцом их маленького сына, держал его на коленях, а ребенок смеялся и весело лепетал, когда он подбрасывал его - а мать мальчика смотрела на него смеющимися зелеными глазами. Иногда он желал ей смерти; но эта глупая дикая мысль ничего бы не изменила. И он не хотел, чтобы так случилось, только не так. И все же это была его вина, что теперь они мертвы, его друг и его милая жена, а ребенок осиротел - и он никогда не увидит их больше. Только в своих снах, после которых он просыпался с мокрым лицом и нестерпимым желанием умереть. Если б только он мог умереть. Он почувствовал, что громила кончил и вытащил из него свой член, и через несколько секунд все началось заново. Член второго громилы был настолько огромным, что, казалось, вот-вот разорвет его, разрывает его внутренности в окровавленные клочья. Он знал, что идет кровь, но им было все равно. Ему тоже было все равно, потому что он знал: он это заслужил. - Получаешь удовольствие, а, маленькая дрянь? Сучонок на четвереньках, насаживающийся поглубже. Думаю, в следующий раз я сфотографирую тебя. О, вспомнил: чего-то не хватает, а? Он увидел еще один взмах палочки и сжал зубы, зная, чего ожидать. Он вовсе не получал удовольствия, но так казалось со стороны - потому что он получил эрекцию - без возбуждения и без возможности кончить. - Крэбб, позаботься о своем партнере, чего ж ты ждешь? Жирная рука сграбастала и сжала его член. Было больно, а не приятно, но ему было все равно. Он знал, что ему нужно вытерпеть это, до конца. И это закончится, через несколько минут, как всегда. Наконец громила, пыхтя, кончил - и поднялся. Он лежал на боку, пытаясь сжать ноги. Казалось, что в нем теперь есть зияющая дыра, что у него что-то разорвано. Горячая кровь сочилась по ногам и стекала на пол. - Ну и как ты, братец? - Ботинки с серебряными пряжками снова приблизились к нему, а голос звучал почти заботливо. - Должен сказать тебе кое-что: ты выглядишь невероятно дерьмово. - Почему ты… - начал он, когда эрекция прошла - видимо, было использовано Finite Incantatem. Он попытался оторвать голову от пола. - Почему ты не сделаешь это сам? Не можешь? Блестящий наконечник трости - змеиная голова - резко ударил его в челюсть, расколов пару зубов - изо рта потекла кровь. Он закашлялся - изо рта вылетали осколки зубов вместе с кровью. - Поговори мне еще так, - холодно сказал блондин. - Ты что, забыл, кто ты теперь? Никто! Хуже, чем никто! Преступник и шлюха. Ты получаешь то, что заслужил. А твой друг мертв. Он вздрогнул, наконец, осознав, как было холодно. - Из-за тебя, - припечатал голос. Сквозь спутанные волосы он увидел презрительное лицо, слегка наклонившееся к нему, сжатый рот, собирающий слюну. - Я-то не промахнусь, - сказал блондин и плюнул ему в лицо. Ботинки развернулись и прошли к двери - а он лежал, пытаясь выпутаться из веревок. Дверь открылась и закрылась снова, и он остался один. И только тогда веревки исчезли с его рук и шеи. Этот человек всегда безукоризненно рассчитывал время действия заклинаний. Он смог только сесть; голые ноги были в крови и сперме, и он обхватил себя руками. Его тело не переставало трястись, яростно стучали зубы - и с его окровавленных губ срывалось одно дрожащее слово, снова и снова: - Джеймс. Джеймс. Он поднес онемевшую руку ко рту и стер кровь, а потом дотянулся до стены и написал под остальными, едва видными пометками на темном камне: "31 октября 1991 года". Кусочек неба за окном был бархатно-черным, с маленькой точкой единственной видимой отсюда звезды. Через две недели начнется его одиннадцатый год в Азкабане. The end
|