Название позаимствовано у песни группы «Queens of
the Stone Age». Посмотреть можно здесь
1.
Признаюсь: если вечером Сириус надевает футболку с
фениксом, мы занимаемся сексом. Но всё не так мерзко, как звучит.
Футболка – это не какой-то там тайный знак «трахни
меня, Джеймс Поттер». Ну, вы же видели Сириуса в ней? Ткань так обтягивает
грудь, что видно мускулы, рёбра и даже соски. Он в этой футболке чертовски
сексуальный, а когда на нём ещё и кожаные штаны, и нас захлёстывает адреналин
от того, как мы заставили легавых и Пожирателей побегать за нами, так что…
Думаю, вам понятно, что я имею в виду. Или назвать
вещи своими именами?
Знаете, мы этого не
планировали. Нельзя сказать, будто я внезапно решил изменить жене. Да, я знаю –
Сириус тоже вроде как изменял, но это его дело, так ведь? Я – не полиция
нравов, даже для друзей, и это здорово, потому что полиция нравов из меня была
бы хреновая.
Так что Сириус надел эту футболку случайно, и, честно говоря, ничего бы и не
произошло, если бы он не становился таким отвратным водилой, когда думает о
сексе.
Конечно, Бродяга будет отрицать, но он и сам знает, что в такие моменты
совершенно не может сосредоточиться. Мы взлетели, и тут до Сириуса дошло, что
мой возбуждённый член прижимается к его заднице. Я подумал – кончится тем, что
наши обугленные куски будут собирать по всему Хаунслоу.
Итак, Сириус приземлился в каком-то грязном переулке, обернулся ко мне и
сказал:
– Ты чего об меня хером трёшься?
Нет, ну а что я должен был делать? Отрицать факт я не мог, отмазки больше не
сработают, мы ведь уже не подростки. Да, на сиденье довольно тесно, мотоцикл
рычит подо мной, возбуждение от погони и так далее, но кого я пытаюсь обмануть?
Я бы не женился на Лили, если бы не думал, что смогу удержать коня на привязи.
Вообще-то говоря.
И я ответил:
– А что, это для тебя проблема? – и Сириус, толкнув к стене, впечатался в меня:
крепкие мышцы, небритый подбородок и запах пота. А потом расстегнул мне брюки,
и я почувствовал, как его твёрдый член, обтянутый кожаными штанами, касается
моего.
Это потрясающее ощущение – будто человеческая кожа, но прохладнее, более
гладкая и лучше удерживает запах. После того вечера кожаные штаны Сириуса
пахнут спермой, и чем сильнее они нагреваются, тем сильнее воняют сексом. До
сих пор воняют, правда. И теперь, стоит мне увидеть Сириуса на мотоцикле, в
футболке с фениксом, прилипшей к телу, и в этих заляпанных кожаных штанах,
обтягивающих задницу, – у меня встаёт.
И не надо так на меня смотреть. Я ничего бы не сказал, если бы вы, чёрт возьми,
не спросили.
2.
У неверности есть признаки: волосы на воротнике, новые запахи, подозрительные
перемены в одежде; но я не высматриваю их специально. Называйте это наивностью,
если хотите, но мой выбор – доверять Сириусу. И не потому, что он заслуживает
доверия, а совсем наоборот. Давным-давно он предал меня, и едва не случилось
непоправимое. Так что наши отношения основываются на уроке, который Сириус
вынес из той истории. Если я начну выискивать доказательства его неверности, не
покажется ли, будто я попрекаю его прошлым?
Первое, что известно об оборотнях – мы опасны. Второе – у нас обострены все
чувства: мы можем выследить человека по запаху или по звуку его дыхания.
И то, и другое правда, но ни то, ни другое не так просто, как кажется.
Я могу учуять чьи-нибудь эмоции, или услышать, о чём шепчутся в соседней
комнате, но не делаю этого. Это мой выбор. Помфри говорит, что человеческий
мозг не предназначен для чувств волка: девяносто процентов мозга, ответственных
за восприятие, приходится на долю зрения. Если я хочу услышать или
почувствовать запах как волк, то просто закрываю глаза и сосредотачиваюсь. И
тогда звуки и запахи появляются – нет, я их и раньше слышал, просто они
становятся более отчётливыми.
Боюсь показаться многословным, но я считаю, что возможностями оборотня
пользоваться не обязательно, и избегаю этого. Чувствовать чей-то страх или
возбуждение – это вмешательство, нарушение частной жизни и доверия, как и
легилеменция. Я не хочу совать нос в дела друзей, не говоря уже о людях,
которые не подозревают, кто я такой, и не могут от этого защититься.
Да, я использую свои дополнительные чувства, когда выполняю задания Дамблдора,
но всякий раз я чувствую себя грязным. Иногда мне кажется, что Альбус забывает:
быть оборотнем – не дар, а болезнь.
Поэтому, несмотря на мою сущность, обмануть меня ничего не стоит. Я в
достаточной мере человек, чтобы стать жертвой обмана и предательства. Ведь любовь
делает нас уязвимыми, правда? И если доверие разрушено – что ж, это риск, от
которого никто не застрахован. Я поставил на то, что Сириус меня не обманет.
Если он меня предаст… тогда, надеюсь, со временем я смогу простить ему это.
3.
Через несколько недель нетрудно сделать вид, что всё по-прежнему, что Ремус не
имеет ничего против, или просто не замечает. На самом деле, конечно, он и был
против, и замечал – я это понимаю, когда вваливаюсь домой после дежурства с
Джеймсом, и вижу, что Ремус швыряет в свой чемодан оставшиеся книги.
– Что ты делаешь?
Ремус оборачивается с каменным лицом.
– А ты, мать твою, как думаешь? – рявкает он и с силой захлопывает крышку
чемодана.
Должно быть, звук привлекает внимание Джеймса, и тот входит в комнату. Он
смотрит на меня, потом на Ремуса, потом снова на меня:
– Куда он?
– Спроси сам. Мне он объяснять не желает.
Джеймс хмурится.
– Что происходит, Ремус?
– Вот вы и скажите мне, что происходит. Или вы собирались и дальше врать мне и
трахаться?
Он вытаскивает палочку и хватает чемодан:
– В жопу вас обоих.
– Да не вопрос, знаешь ли, – быстро говорю я. Вроде пошутил, но это не совсем
шутка, потому что, мне кажется, мы все об этом думаем. – Дело в том, –
продолжаю я, облизнув губы, – что на мотоцикле помещаются только двое, а на
кровати – и трое. И даже ещё останется место для манёвров.
Джеймс оборачивается ко мне. Глаза его блестят, губы приоткрыты немного
вульгарно, и я знаю, что он согласен. Джеймс вовсе не такой натурал, как
утверждает.
– Ремус? – спрашиваю я.
– Не желаю принимать ни малейшего участия в ваших забавах, – резко говорит
Ремус, крепко сжимая ручку чемодана. – Пропустите…
– Нет. – Джеймс делает шаг к Люпину, вторгаясь в его личное пространство. – Не
уходи.
Оба тяжело дышат, Ремус свирепо таращится на Поттера, а Джеймс смотрит на него
так напряжённо, что Люпин, кажется, сейчас задымится.
– Я не… – запинаясь, выдавливает Ремус, – я не могу видеть вас вместе. Вся эта
драма и обман…
– Херня, – обрывает его Джеймс таким мягким тоном, какого я от него в жизни не
слышал. – Ты просто не хочешь чувствовать себя лишним.
И сейчас Люпин может уйти или аппарировать, но не делает ни того, ни другого. А
в следующую секунду Поттер целует его, с языком и зубами, и Ремус невнятно
стонет и запускает пальцы Джеймсу в волосы.
Он никогда не прикасался так ко мне, целуя, будто на кончиках его пальцев
потрескивает готовое сорваться проклятие.
– Твою ж мать, – выдыхает Джеймс, обнимая Люпина за шею и придвигаясь ближе.
Когда Ремус прерывает поцелуй, чтобы перевести дыхание, я слышу, как Поттер
бормочет: – Бля. Сириус, иди сюда.
Я с трудом осознаю свои движения, но вот прижимаюсь бёдрами к заднице Джеймса,
а ладонью задеваю его пальцы на шее Ремуса.
Люпин прерывает поцелуй, напоследок кусая горло Поттера, и, когда он говорит
«Ненавижу тебя», я не знаю, кому адресованы эти слова. Возможно, нам обоим.
– А вот и нет, – отвечает Джеймс и снова целует Ремуса – медленно и мягко, но
Люпин прикусывает его нижнюю губу, и я слышу, как Сохатый с шипением втягивает
воздух.
– Не надо со мной нежничать, я, чёрт возьми, не твоя жена, – Ремус толкает
Поттера в грудь.
– Слушай, – говорит тот, отодвигаясь, – ты или поцелуй меня, или ударь, но
определись, наконец.
Люпин колеблется, и несколько мгновений Джеймс выглядит так, будто ожидает
взрыва. А потом Ремус шипит «Ублюдки!», хватает Поттера за рубашку и дёргает
его к себе.
Их рты вновь соприкасаются, и Джеймс тянет меня за руку, привлекая, так что я
касаюсь губами его щеки. А потом он поворачивает голову, и мы целуемся, а потом
я, он и Ремус тонем в беспорядочном, жадном вихре сплетённых языков.
Поцелуй не прерывается и тогда, когда я чувствую, как пара рук задирает мою
футболку, а ещё одна холодная рука гладит мне живот.
– Господи Иисусе. – Поттер стягивает с меня футболку, и я понимаю, что в первый
раз после школы он видит меня настолько раздетым. Когда мы с ним развлекались,
он видел куда меньше. Забавно, что свои чувства – смесь вожделения и восхищения
– Джеймс выразил фразой, которую подцепил у жены.
Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с презрительным прищуром Ремуса.
– Я никому дорожку не перешёл? – интересуется он.
– Нет. – Подавляю вспышку гнева, которую пытается спровоцировать Люпин.
Я знаю, что ему больно, но вот так пинать друг друга бессмысленно. Секс, может
быть, тоже смысла не имеет, но будь я проклят, если у меня есть более
подходящий план.
– Ну, сколько раз тебе говорить, – недовольно ворчит Поттер, и принимается
расстёгивать рубашку Ремуса.
При виде его шрамов Джеймс секунду колеблется, а потом касается губами самых
уродливых отметин, расстёгивая пуговицы и целуя грудь Люпина. Сняв с него
рубашку, Джеймс опускается на колени, и я слышу, как звякает пряжка ремня.
– Можно? – спрашивает Поттер, проводя ладонью по ширинке Ремуса, а тот
поднимает бровь и с иронией смотрит на меня.
– Не у меня спрашивай, – говорю я хрипло.
– Нет? А я думал, собаки охраняют свою территорию, – замечает Ремус.
– Блядь, да прекратите вы оба! – Джеймс резким движением расстегивает брюки
Люпина и стягивает с него трусы. – Поцелуйтесь или помиритесь, или сделайте уже
хоть что-нибудь. Разберитесь со всей этой фигнёй.
Ремус открывает было рот, но Поттер заставляет его замолчать, взяв в рот
головку члена. Впервые за вечер ярость Люпина, кажется, утихает, и он выглядит
почти умиротворённым. Глаза его закрыты, а голова запрокинута назад, открывая
бледную шею.
– Мерлин, какой ты красивый, – шепчу я непроизвольно, и так естественно кажется
прижаться к спине Ремуса и поцеловать его ключицу. Секунду он медлит, а потом
кладёт голову мне на плечо, прислоняясь ко мне, в то время как Джеймс сосёт
ему.
Поверх плеча Люпина я вижу, как Поттер стоит на коленях на ковре, а губы
скользят вверх и вниз по члену Ремуса. Он так старательно делает минет – как я
подозреваю, первый в жизни, – и выглядит вполне довольным собой. Говорю же – он
вовсе не такой натурал, как утверждает.
Я касаюсь пальцами соска Люпина, и Ремус вздрагивает, выгибаясь навстречу трём
ощущениям вместо одного. У него вырывается низкий, требовательный звук, и я
сжимаю сосок сильнее, тычась лицом в чувствительную впадинку ниже уха.
Бёдра Люпина подаются вперёд, и Джеймс, задохнувшись, отстраняется.
– Подержи его пока, ладно? – просит он и возвращается к своему занятию:
облизывает головку, щекочет языком расщелину, и Ремус стонет.
Я крепче обнимаю его, одной рукой придерживаю бёдра, а второй продолжаю играть
с его соском, и, когда Поттер вбирает член глубже, я чувствую, что Люпин хочет
податься ему навстречу. Ремус извивается в моих объятиях, и до меня доходит – я
трусь членом о его зад, мои кожаные штаны скользят по ткани его джинсов. Люпин
зажат между моими руками, моим членом и губами Поттера.
– Блядь, – произносит Ремус, его щёки горят, а глаза закрываются. – Я не могу.
Джеймс…
– Думаю, он не будет против, – шепчу я, касаясь губами шеи Люпина, и тот снова
издаёт отчаянный, жалобный стон.
Посасываю мочку его уха, целую шею, и поверх его плеча смотрю на Поттера. Это
невероятно – присутствовать при таком, видеть, как Ремус подчиняется горячему
желанию Джеймса сделать то, чего никогда не предлагал мне. Я мог бы возмутиться
поведением Сохатого, если бы не знал, что он пытается таким способом
извиниться, и если бы, сжимая распухшими губами член Люпина, Поттер не выглядел
так восхитительно развратно.
– Мерлиновы яйца, – говорю. – Видели бы вы себя сейчас…
Ремус стонет, его мышцы напрягаются и я чувствую, как он дрожит, кончая Джеймсу
в рот. Новичкам обычно везёт, но для первого минета удачи уже и так достаточно,
и последние капли семени попадают на щёку Поттера.
Несколько мгновений никто не двигается, а потом Джеймс медленно поднимается.
Люпин протягивает руку и большим пальцем стирает сперму с его лица, а потом
подносит палец к моим губам. Я втягиваю палец, наслаждаясь вкусом Ремуса, и
посасываю подушечку. Честно говоря, вот прямо сейчас я взял бы в рот всё, что
бы мне ни предложили.
Поднимаю взгляд на Джеймса: он смотрит на нас широко открытыми тёмными глазами.
– И что теперь?.. – спрашивает он.
– В постель? – интересуюсь я.
– В постель, – приказывает Люпин, отодвигаясь от меня и выпрямляясь. –
Возражения будут?
Джеймс краснеет.
– Ну, вообще-то… э… рано или поздно мне придётся пойти домой.
– «Рано или поздно» – понятие растяжимое.
– Сегодня, я имею в виду, – уточняет Поттер, и вид у него при этом дурацкий.
– Понимаю, – негромко говорит Ремус и склоняется к уху Джеймса, – но сначала
мне хотелось бы немного с тобой поиграть.
Вдвоём они смиотрятся потрясающе, светлые волосы Люпина резко контрастируют с
тёмной шевелюрой Поттера. Мы с Ремусом выглядим на колдографиях совершенно
иначе, будто длинноволосый бомж совращает простого паренька. И с Джеймсом
вместе мы выглядим примерно так же.
А сейчас в Люпине говорит хищник, его гнев превратился в желание и какой-то
непристойный план. Джеймс, похоже, обеспокоен, и я понимаю, что в какой-то момент
мы с ним потеряли контроль над ситуацией.
– На тебе слишком много одежды, – говорит Ремус Поттеру – единственному, на
котором всё ещё остаётся рубашка.
– А ты,– оборачивается Люпин ко мне, – избавься от этих штанов.
Голос Ремуса не меняется, но в его взгляде есть что-то жёсткое – больше, чем
просто намёк на угрозу. И до меня внезапно доходит, что носить штаны, от
которых исходит запах секса – секса с кем-то другим, – полный идиотизм, если
твой партнёр – оборотень. Оборотень, который улавливает запахи, незаметные для
человека. Который на протяжении нескольких недель чуял, что от меня пахнет
Джеймсом.
– Или что? – Я играю с огнём, и глаза Ремуса вспыхивают.
– Или я силой сниму их с тебя, Сириус, – почти рычит он. – То, чем мы тут
занимаемся, ещё не означает прощения.
Может, я и люблю рисковать, но совсем не дурак. И знаю, когда придержать язык.
Снимаю штаны, бросаю их на пол и едва успеваю заметить движение волшебной
палочки Люпина прежде, чем штаны распадаются на куски от его заклятия.
Заклинание, способное уничтожить кожаные штаны, созданные для того, чтобы
выдерживать воздействие высокой скорости и трения – это не шутки. Таково моё
мнение.
– Полегчало?
– Немного, – говорит он. – И что ты собираешься делать?
– А ты чего хочешь?
Поттер, голый по пояс, нервно смотрит на нас обоих. Мне кажется – до него
начинает доходить, во что он ввязался, однако признаков, что он собирается
пойти на попятный, не видно.
– Я хочу трахнуть Джеймса, – отвечает Ремус, и я слышу длинный, прерывистый
вдох Сохатого. – И посмотреть, как он трахнет тебя, – не сводя с меня взгляда,
заканчивает Люпин.
Это моё наказание. Или, по крайней мере, часть его. Нет, я не против быть
снизу, но действительно завидую Ремусу, у которого появился шанс трахнуть
Джеймса. Завидую тому, что он будет первым и последним человеком, который сунет
в Поттера пальцы и растянет его задницу, облегчая себе вход.
– Джеймс, – спрашиваю. – Ты как, нормально?
– Наверное, – он улыбается нам. Я не мог бы устоять против этой улыбки, даже
если бы захотел: не раздумывая, тянусь к нему и крепко целую, целую так, будто
мы собираемся заняться сексом. Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы
перевести дыхание, то оборачиваемся к Люпину, который, повелительно махнув
рукой, исчезает в спальне.