…А еще это может быть теплый полдень, чуть усталый и немного грустный, вполне подходящий ранней осени первого года нового века. Особенно когда не особо рассчитывал до этого «нового века» дожить. Облетающие листья кисло пахнут увяданием и опять – смертью, но они все равно хороши, и можно только порадоваться, что Гриммолд-плейс обходят своим вниманием муниципальные службы. Можно пройтись по небольшой площади, греясь в лучах неяркого октябрьского солнца, загребая палую листву ногами и чувствуя себя мальчишкой, свободным от всего мальчишкой. А кем же еще – все предназначения выполнены, впереди – обыкновенная жизнь, и по-осеннему ускользающее счастье ощущается особенно остро.

В такой день хочется хорошего. Для всех и даром. Вроде бы, теперь это не так сложно, ведь главной угрозы нет. Уже три года как Волдеморт убит, уже давно осуждены и посажены его приспешники, «первые и лучшие слуги» - Гарри улыбается, вспоминая старую характеристику Сириуса. Последние и худшие посажены тоже. Большинство родственников и членов их семей покинули Британию. Поместья и дома мертвы и пусты.

Честно говоря, он не видел ничего более безжизненного, чем Малфой-мэнор, надежно укрытый невидимой, но вполне осязаемой сферой защитных чар. Отдел магического контроля, странное ведомство, балансирующее между Министерством Магии и Визенгамотом, не обошел своим вниманием никого. Ни-ко-го. И это было правильно – то, что теперь дули на воду, обжегшись на молоке. А вот нечего подпевать тем, кто хочет власти над миром, вечной жизни и ради этого готов, даже не запродавая душу дьяволу, самолично покромсать её на семь…

И Снейпу еще повезло. Очень повезло, недаром он молчит и ни слова против не произносит. По крайней мере, публично. А Гарри Поттер – не самая подходящая аудитория. Хотя, если быть честным, без него не получилось бы…

Или получилось?

Гарри щурится на солнце. Мир изменился. Он изменился. Но что-то остается неизменным.

Может, через час они пойдут гулять. Что выберет Сириус, Гарри не знает. Но ему хочется, чтобы Бродяга ткнулся довольным черным носом в шуршащую листву, пропахивая её до влажного асфальта, жадно впитывая недоступные Гарри запахи, подрагивая от нетерпения, непонятного человеку и оттого забавного, поскуливая, словно пытается объяснить, поглядывая через плечо, приглашая к прогулке дальше.

Хотя если Сириус решит выйти в город не в анимагическом обличье – тоже неплохо.

Но сегодня Бродяге было бы веселее.

…Глупое желание – сделать счастливыми всех. Хотя бы ненадолго. У него один раз получилось, и теперь это ощущение, почти вытесненное новыми, не менее сильными, все-таки вспоминается в такие вот тихие дни. Но как убедить Ремуса в том, что его беда – и не беда уже? Когда все о ней знают, и никто не отвернулся, наоборот, «темное создание» стало почти таким же запрещенным выражением, как и «грязнокровка», и не Люпин ли сам работает над программой интеграции оборотней в магическое сообщество?

Но как объяснить Молли, что жизнь продолжается, и остальные-то её дети в полном порядке. Гарри хотел бы забрать у неё Рона, а Гермиону забрать у Грейнджеров, которым, наверное, гораздо тяжелее. У него хватит любви для мертвых и для живых, теперь он знает точно. И это была бы не грустная любовь, нет. Может быть, самую малость, как этот осенний день. Когда так здорово выйти из Дома с Бродягой.

Кто-то действительно вылетает на крыльцо дома номер двенадцать. Но это не Сириус, а Флетчер. Флетчер с очередным узлом в руках, всклокоченный и не трусящий при виде Гарри. Как будто Гарри нет. Он слетает со ступенек, оборачивается и плюет на порог. Ого.

- Наземникус? - спрашивает Гарри.

Флетчер смотрит на него чуть ли не с облегчением.

- Что случилось?

- Ни… ничего, Гарри. Я… просто не ожидал.

- Чего не ожидал?

- Что он… ну, отдаст мне все это.

Старые узловатые пальцы неуверенно теребят скользкую ткань, хитро завязанный узел наконец поддается – и на серый асфальт, на листву всех оттенков желтого, поблескивая в лучах, как рыбья чешуя, пуская солнечных зайчиков, высыпается что-то серебряное, золотое, серебро с чернью, золото с инкрустациями – кубки, шкатулки, совершенно нелепые на мостовой столовые приборы, портсигары и отвинченные от тростей набалдашники… Золотой наперсток миссис Блэк, подпрыгивая, катится в сторону и проваливается в канализационную решетку. Флетчер провожает его замороженным взглядом, а потом, неловко опустившись на корточки, начинает сгребать всю эту красоту вместе с листьями и мусором обратно на огромный шелковый платок.

Гарри садится рядом.

- Нет, Гарри, я сам. Ты иди, иди к нему. Он ждет.

- Я знаю, что ждет. Но я хотел помочь.

- Иди к нему! – взвизгивает Флетчер, так же, не поднимаясь, отодвигается подальше от дома. – Прощай, Гарри. Прощай. Надеюсь, ты понимаешь, что сделал.

- А что я сделал? – переспрашивает Гарри, но Наземникус только мелко трясет головой, на его носу висит капля, она падает и расплывается на серой ткани. Пот? Слеза?

Гарри… нет, не страшно. Он не струсил, оказавшись перед Волдемортом. Он не испугался, входя за Завесу. Или – испугался, но не так. Сейчас сердце противно екает. Что случилось в Доме? Или с Сириусом?

Точно – его нигде нет. Обычно он ждет Гарри на кухне или в столовой, но сейчас – Гарри взлетает на второй этаж, спальня, еще одна, нет, следующая дверь. Вот.

Сириус стоит перед печально известным гобеленом с фамильным деревом Блэков, тем самым, где его нет. Или…

Сириус Блэк курит, чуть морщась, когда дым попадает в глаза. Но не отводит взгляда от гобелена.

- Смотри, - он, не поворачиваясь, протягивает руку, приобнимая, притягивая к себе Гарри, - смотри.

Прожженная ткань на том месте, где когда-то было его имя, затягивается.

Сириус смеется, уткнувшись Гарри в волосы. Это новый жест, это доверие, и нежность, и близость, и…

- Ублюдки, - довольно шепчет Блэк.

А потом его палец следует по нарисованным на полотне линиям, чуть выше и вбок, до следующей дырочки.

- Скажи мне, почему так печальна моя племянница Нимфадора?

Ну да, Гарри даже не удивляется. Это из-за Ремуса. Он же думал о Люпине за несколько минут до встречи с Флетчером. Кстати, Флетчер.

- Что случилось с Наземникусом? Зачем ты отдал ему все это?

- Нам оно не пригодится, - весело отвечает Сириус, и Гарри долго впитывает это «нам», «нам» навсегда, - а старику радость. Приятно, когда можешь осуществить хоть чье-то желание, да?

- Он выглядел не слишком осчастливленным.

- Ну, ошалел немного. Годами подворовывать потихоньку. А тут получить столько. Даром.

Как повторяются слова.

- Так что же с Нимфадорой? И с лучшим моим другом Ремусом, насколько я понимаю?

Сириус уже тянет Гарри за собой, из комнаты.

- Ну, мы все думали, что они поженятся. После победы. А Рем… Ты же знаешь.

- Нет, - Блэк неожиданно серьезен, - не знаю. Если ты о его оборотничестве… Оно давно не кажется мне противоестественным, – Сириус смеется. – Да, не кажется.

- Но ему…

- Ах, ему... Хорошо, я подумаю. Знаешь, я учусь исполнять желания. Вот сейчас… Чего ты хочешь?

Если честно, Гарри не знает. Он хочет всего, действительно всего – разговоров, легких диалогов с одуряющими недоговоренностями, непроизнесенных и угаданных мыслей, дней и ночей, всех времен года одновременно. Нет, осени.

Сириус стоит у входной двери. Не Сириус, его силуэт размывается, как будто Гарри снял очки. Опять угадал?

Холодный нос Бродяги нетерпеливо тычется в его ладонь.

Второй

- Сюда, Поттер.

Высокомерное движение подбородком - Гарри уже забыл, как это выглядит. Моментально восстановленный статус-кво: учитель-ученик, и ваше место там, Поттер. Вот именно там, и даже стул для Гарри Снейп подобрал нарочно, будь он проклят.

Подобие трона или пыточного кресла: черное дерево, высокая прямая спинка, жесткое сиденье и никаких подлокотников.

- Палочку, Поттер.

- Что?

Гарри пытается усесться поудобнее, поэтому требование Снейпа оказывается совсем неожиданным.

- Это элементарная предосторожность. Ну?

Гарри даже интересно: сколько он выдержит? Как далеко зайдет Снейп?

Сам подставился. Дал ему почувствовать пусть призрачную, но власть. И теперь он, конечно, оторвется. За два года в Азкабане. За поражение в правах. За то, что Гарри спас его, когда…

- Вы не согласны, Поттер? Тогда – до свидания.

Гарри протягивает ему палочку, осторожно, рукояткой вперед. Снейп принимает её равнодушно. Нет, почти равнодушно, потому что рука все-таки вздрагивает. Как будто ему тяжела магия. Или ему больно? Но Гарри прекрасно помнит материалы дела: никаких чар, ограничивающих контакты с магическими артефактами, на Снейпа не накладывали. Ему еще повезло, вообще-то.

Снейп отдергивает черную занавеску и кладет палочку на пустую книжную полку. Естественно, еще один упрек.

«Я вытерплю, - думает Гарри, - я сильнее. Если ему хочется чувствовать себя самоутверждающимся идиотом… Да это просто смешно».

- Ждите, Поттер.

Шаги наверх по скрипящей лестнице, шорох открытой и закрытой двери.

- Прошу вас, Найджел.

Гарри не видит, с кем разговаривает Снейп. Точнее, он не верит, что это говорит Снейп. Он никогда не разговаривал так. Даже с Дамблдором. Где раздражение? Где сарказм? Где вечное гнусавое недовольство? Что это за Найджел? Как у Снейпа получается… впихнуть столько почтения, заботы и предупредительности в три простых слова?

Неизвестный Найджел так и остается за стеной; судя по звукам – он устраивается в кресле. Мягком и удобном. Ну, это само собой.

- Выпить?

- Не помешает, Северус.

Диалог хорошо знакомых людей.

- Сейчас принесу. А вы начинайте.

Человек несколько минут молчит, собираясь с мыслями, наверное.

А потом Гарри слышит:

- Некрономикон. Предание безумного араба.

«Сие есть свидетельство всего, что видел и познал в те годы, когда возобладал аз Тремя Печатями Машу. Аз видел Тысяча и Одну Луну и, верно, сего достаточно для краткого отрезка человечьей жизни, однако, молвлено, что Пророки жили дольше. Аз слаб и болен, и страдаю от истощенья и великой устали, и вздох висит в моей груди подобно угасшему фонарю. Аз стар. Волки произносят мое имя в своих полуночных псалмах, и сей тихий, вкрадчивый Глас зовет меня издали…»

Слова невнятны, нет, не из-за сильного шотландского акцента говорящего, они невнятны и темны по сути своей, и Гарри даже рад, что между ним и человеком – стена. И потом…

- Подождите! – говорит он громко, - подождите!

Рассказчик смолкает.

- Поттер, - Снейп стоит на пороге гостиной с подносом в руках, неожиданное зрелище. Бутылка вина, два стакана – впрочем, явно не для Гарри. – В чем дело?

- Я не понимаю.

- Чего? Английского языка?

- Нет. Я не понимаю, зачем…

- Вы искали информацию, Поттер. Вы её получаете – в единственно доступной сейчас форме. Если вас что-то не устраивает – не смею задерживать.

- Но я…

- Неспособен воспринять? Ну, это как раз не подлежало сомнению.

Лучше бы Снейп орал, как в школе. Подчеркнуто вежливая язвительность, обманчивая готовность уступить – «я же сейчас ничто, Поттер, а вы – наша вечная знаменитость». И омерзительная уверенность в собственной правоте. Гарри ли не знать этого, не от хорошей жизни он поднялся на крыльцо дома в Спиннерс-Энд. Может, для Снейпа здесь и тупик, но Поттер пробьет стену. Во что бы то ни стало.

- Я способен.

Может, Снейп и не знает, но думосборы давным-давно на учете и под контролем. Значит, надо просто запоминать. Записать можно будет дома, а сейчас – запоминать, выхватывать главное, не отвлекаться на раскатистые шотландские «р», неуместные в таких… восточных словах, слушать, но не слышать тихий, совершенно незнакомый голос Снейпа, обращенный к Найджелу, не удивляться ничему.

Как тогда, давным-давно, с Патронусом. Терпеть.

После первого «занятия» Гарри полночи борется с головной болью. Вторую половину – до серого весеннего рассвета – пытается записать то, что запомнил, днем – обнаруживает, что спит за столом на кухне дома на Гриммолд-Плейс, и снится ему не Сириус, и не Завеса, и не чистый домик Лестранжей, как часто бывает, а всего лишь прыткопишущее перо Риты Скитер.

Через пару недель Гарри уверен, что со времен занятий окклюменцией ничего не изменилось. Только если в худшую сторону. Плевать на разницу в социальном статусе, плевать, что ты - герой магического мира, а он - волшебник, оказавшийся на поселении, а не в тюрьме лет на десять благодаря показаниям этого самого героя. Нюансы стремительно скатываются к абсолютному нулю. Остается только неприязнь, чуть ли не на уровне физиологии. Гарри каждый раз трясет, когда Снейп отбирает у него палочку; в конце концов, он сам привыкает прятать её на книжную полку. Гарри выводит из себя издевательская форма, в которую Снейп облекает уроки. Эти невидимые рассказчики за стеной, которая кажется прозрачной. Этот жесткий стул. Этот темный, безнадежный дом. На Гриммолд-Плейс и то веселее и не так безжизненно. Это пространство тотального игнорирования. Да. Гарри наконец понимает, что бесит его больше всего. Не необходимость запоминать с голоса огромные тексты. Не отчаянные попытки выхватить на лету, из скопления слов, образов, идей, хоть что-то подходящее. С этим можно справиться, особенно когда видишь перед собой цель. Это… как квиддич. Снитч можно поймать и со сломанной рукой. Но – когда ты знаешь, что на тебя смотрят трибуны, и там есть хоть кто-то, хоть один человек. Который болеет именно за тебя.

А тут…

- Садитесь, Поттер.

- Я жду вас послезавтра, Поттер. В то же время.

Гарри не хватает… господи, эмоций. Пусть вражды – но откровенной, яростной и… справедливой. Он же слышит. Слышит, как Снейп разговаривает со своими гостями, которые пересказывают ему выученные наизусть запрещенные книги. Словно все чувства заперты там – в невидимой комнате, в коридоре, ведущем к лестнице на второй этаж. Он от злости выучил воображаемую планировку этого дома. Два пролета наверх, там несколько комнат, спальни, наверное, оттуда каждый раз спускаются рассказчики. И Снейп разговаривает с ними. Иногда с уважением, иногда – по-приятельски, иногда – холодно, с четко ощущаемой дистанцией, но они все, все представляют для него какой-то интерес. И ценность.

И от этого еще хуже.

У него же есть Ремус, и Тонкс, и ребята из Гриффиндора никуда не делись, всегда рядом и плечом к плечу, почему Гарри так задевает пренебрежение бывшего преподавателя?

От занятия к занятию конспекты в тетрадках на кухонном столе становятся все полнее и совершеннее. Гарри учится отделять зерна от плевел, Гарри успевает ухватывать суть в цветистых велеречивых фразах великих магов прошлого, прячущих в словах знание или всего лишь гипотезу, свою неуверенность, свою завороженность Темной стороной, силой, властью, для кого-то грубой и ломающей, для кого-то тонкой и искушающей.

И все это разворачивает перед ним Снейп, именно Снейп, а не те, кто рассказывает. Как будто он, этот уже никакой не профессор, перебирает старые свитки или, смахнув пыль с потрескавшихся переплетов, листает пожелтевшие страницы. И молчит, сволочь, молчит и наблюдает.

Ждет, когда Гарри сломается. Не дождется.

- Еще вина, Марта?

Невидимая собеседница тихо смеется.

- Нет, Северус. Иначе я не дойду сегодня до последней главы.

- Резонно. Тогда, с твоего позволения…

- Скажи, Северус, а это действительно тот самый Поттер? Зачем это ему?

- Марта, - уже с упреком, - если тебя это так интересует, поговорим об этом позже.

- Да. Прости. Что ж.

Женщина откашливается.

Гарри сидит с закрытыми глазами. Ну, давай. Я тоже готов.

«…И никакая вещь не может существовать на уровне грубой материи, как он это называл, если она не имеет духовного плана. В своих исследованиях Делсарт обнаружил, что этот второй план радикально меняется в случае смерти живого существа. Когда тело вновь обретает некоторое подобие духовного существования, духовный план воскрешенного радикально отличается от духовного плана живого существа, каким он когда-то являлся».

Первый

Сириус выглядит органично везде: он растворен в своей свободе. Только теперь можно представить, наконец, как ему этого не хватало. Вот и сейчас: он покачивает в ладони стакан с огневиски, о чем-то беседуя с Аластором Грюмом. Ничего не изменилось, кажется. Словно встретились два соратника по Ордену Феникса. Году этак в семьдесят восьмом. И разговоры-то похожи. Гарри стоит за колонной в «Дырявом котле», не столько прислушиваясь к ним, сколько наблюдая. О ком они говорят? Где – сейчас, в их мирные, выхолощенные времена - можно найти….?

- И в итоге его так и не поймали, насколько я понял?

- Ну да. Он опасен, конечно, но… Знаешь, Блэк, и на солнце есть пятна.

Сириус смеется в ответ.

- Ты стал снисходителен, Аластор.

- Годы, годы, Блэк.

- Да нет. Я думаю, общая, главная победа тебя слегка опьянила.

- Если учесть, сколько лет мы к ней шли.

- Кстати, еще об одном нашем знакомце. Скажи, Аластор, как получилось, что Сопливус на свободе? А?

Гарри замирает. Они не обходили вопрос о Снейпе; но как-то так получилось, что всё ограничилось поверхностной информацией: сидит себе Сопливус в своем манчестерском углу, не лезет никуда – ну и черт с ним.

«Не тронь – не завоняет», - сказал тогда Сириус. И Гарри промолчал. Почти не чувствуя вины.

- …К нему применили «мера за меру», Блэк.

Гарри ждет ответа Сириуса, как и Грюм, но Сириус молчит. Молчит долго и обиженно. Как мальчишка.

- Почему у этого ублюдка всегда получается выкрутиться?

- Не могу сказать, что я доволен, но решение Визенгамота…

- Что же стало «мерой» для нашего славного суда?

- Три хоркрукса, Блэк. Три принесенных им хоркрукса.

- Какой размен! Половина Волдеморта за Альбуса Дамблдора! - Сириус смеется. – Но ведь ему повезло, опять повезло, Аластор. Он не понес наказания, как мой братец. Лорд верил ему. Дамблдор верил. Добрый наш Ремус верил и верит, я думаю. Мне кажется, что Сопливус родился с серебряной ложечкой во рту. Если у его мамаши были серебряные ложечки. Только мы с тобой не верим ему. И Гарри, конечно. Правда, Аластор?

Грюм делает изрядный глоток.

- Гарри не говорил тебе?

- Что?

- Ну, - Аластор выдерживает паузу, - Гарри же спас его. Твой Сопливус умирал.

- Он не мой, - огрызается Сириус машинально. Но тут же успокоившись, добавляет: - Значит, Гарри. Ты не знаешь, Грозный Глаз, может, это у них фамильное, у Поттеров?

- Гарри – хороший мальчик.

- Гарри давно не мальчик, в остальном согласен. Значит, спас.

- Можно даже сказать, два раза.

- Понятно, природа не стоит на месте. Все развивается. Серебряные ложки – умножающиеся сущности.

- Сначала он вытащил его из «Свиньи и свистка», может, помнишь, есть такой кабак под Ноттингемом…