Часть 2

***

Когда я открыл глаза, за окном растекалось белое молоко тумана, пронизанного солнечными лучами. Гроза шла почти всю ночь — через дрему я слышал, как водяные струи шуршат по черепице, — дождь закончился только под утро, и долину окутало сонное безмолвие.

Сириус еще спал в позе человека, не привыкшего делить с кем-то постель — раскинув руки и ноги и почти целиком стянув одеяло. Его лицо во сне казалось безмятежным, даже счастливым, только на лбу виднелась едва заметная морщинка. Мне хотелось протянуть руку и разгладить эту крохотную складку на коже, стереть, как лишнюю линию с рисунка, но я не решился тревожить спокойный крепкий сон.

Осторожно, стараясь не шуметь, я вылез из-под одеяла и нашарил пижаму.

Дверной проем в ванную комнату зиял темным беззубым провалом, но, стоило подойти ближе, как внутри загорелся свет.

Я заглянул внутрь, поморщился и отправился на первый этаж, решив умыться при помощи палочки.

Мрачный, пыльный, неуютный дом, опутанный паутиной, походил на страшное древнее чудовище, готовое сожрать любого, кто решится подойти близко.

Меня мороз продрал по коже, когда я представил, как каждое утро Сириус выходит из спальни, идет по дому, уничтожая паутину и грязь, превращая склепы в уютные комнаты — только для того, чтобы с началом нового дня все усилия рассыпались прахом — и как он сидит вечерами на краю своей старой кровати, наблюдая за кошмарным танцем теней на стенах. День за днем, год за годом…

Вчера, уже засыпая, я спросил его, почему он не уйдет дальше. И вздрогнул, услышав ответ, пыльным мешком упавший на голову:

— Как же я тогда узнаю, что с тобой всё в порядке?

Как, в сущности, все всегда оказывается просто.

Моя одежда, сложенная на спинке дивана, к счастью, не пострадала и даже не запылилась. Я натянул джинсы, свитер; чуть помедлив, все-таки накинул куртку и вышел на улицу.

Там было так тихо, что отзвуки шагов далеко разносились окрест. Рыжая брусчатка еще не успела высохнуть и казалась кроваво-красной.

Уже подходя к «Приюту», я увидал, что портье, имени которого я так и не узнал, сидит на крыльце в кресле качалке. Заметив меня, он поднялся с кресла, глянул исподлобья изучающим, каким-то даже оценивающим взглядом.

— Да ты, парень, никак, вернулся? А вещи где?

— Нет. Я хотел купить что-нибудь из еды.

— Вы только послушайте его. «Купить». Кому они тут нужны, деньги твои? — фыркнул толстяк. — Идем со мной.

Я поднялся по лестнице, вошел вслед за ним в теплое помещение. Портье оперся о стойку, за которой сидел при нашей первой встрече.

— Сейчас все принесут. Завтрак на двоих, да? — усмехнулся он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вот что я тебе скажу. Дам хороший совет, и лучше, чтобы ты к нему прислушался. Если не хочешь проблем — уезжай сейчас. Иди на вокзал, садись на поезд и отчаливай домой.

— Вы мне что, угрожаете? — опешил я.

— Тьфу. Ты вообще слышал, что я сказал? Я совет добрый даю, дубина. Уезжай, говорю, пока ни во что вляпаться не успел. Не похож ты на тех, кому там надоело, турист. Хотя и явился по доброй воле — а жизнь в тебе брызжет, аж смотреть больно. Не сможешь ты здесь, не готов еще.

— Вам-то какая печаль?

— Да ты, я смотрю, уже вляпался. Э-и-эх, молодой, горячий… Жалко мне тебя, парень, говорю ж, не похож ты на обыкновенного туриста. Те, сволота, наглотаются всякой дряни и думают, что им тут курорт, птички-звездочки. Ходят, воду баламутят, скандалы устраивают. А ты-то чего? Любишь, что ли, так сильно?

Я помолчал, разглядывая витраж, собранный из тонких, почти прозрачных каменных пластинок, незамеченный в прошлый раз.

— Да, — глухо проговорил, не отрывая от него взгляда. — Я его однажды уже потерял.

— А теперь решил потерять и себя заодно?

— Слушайте, что вы ко мне пристали? — разозлился я. — Когда мне нужен будет совет, я обязательно попрошу у вас консультации!

— Ну, я хотя бы попытался, — ничуть не обидевшись, пожал плечами портье. — О, вот и твой завтрак.

Он подхватил хрустящие пакеты, проплывшие по воздуху прямо к стойке, вручил их мне в руки.

— Спасибо, — поблагодарил я и ушел.

Дом до сих пор был скован тишиной. То ли Сириус еще не спускался, то ли поленился наводить порядок, но внизу ничего не изменилось.

Я очистил заклинанием кухонный стол, сгрудил на него свою ношу, сунул нос в один из свертков. Куча сандвичей, завернутых в промасленную бумагу, бутылка с каким-то напитком. То, что надо. Подхватив пакет, я пошел наверх и еще на лестнице учуял терпкий запах табачного дыма.

Сириус, в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, сидел у открытого окна и курил. Влажные волосы черными змеями вились по спине, на плечах блестели мелкие капельки воды; пепельница, стоящая на подоконнике, была полна окурков.

— Привет, — сказал я, остановившись на пороге. — А я тут… гулял. Такое хорошее утро, да? Солнечное. Я нам сандвичи принес, ты есть хочешь?

— Гарри, — Сириус поднял голову, пристально вгляделся в мое лицо. — Нам нужно пого…

— Поесть нам нужно, мы с тобой даже не поужинали толком, — прервал я его на полуслове. — Потом, если хочешь, можно навести порядок, но, если честно, я бы еще полетал. А вечером неплохо было бы допить тот дрянной виски, которого у тебя осталась еще добрая половина бутылки. Правда, я не поклонник виски, лучше, конечно, сливочное пиво, с крепких напитков я быстро напиваюсь и начинаю нести всякую чепуху.

— Гарри!

— Сириус, — я твердо посмотрел ему в глаза. — Я не буду обсуждать вчерашнее. И если ты мне хочешь сказать, что я должен немедленно уехать, потому что все это неправильно, а две недели ничего не изменят, то можешь не утруждаться — я это знаю. И мне плевать.

Я поставил пакет с сандвичами на пол. Подошел к Сириусу — напряженному, угрюмому, нахохлившемуся, — взял у него из пальцев тлеющую сигарету и выкинул в окно.

***

Дни перетекали друг в друга тягучим кленовым сиропом. Время, словно сговорившись с небесами, играло в странные игры: то растягивалось, будто нескончаемая резинка, и тогда минуты длились годами, то резко сжималось, и самые незначительные действия занимали целые часы.

Я чувствовал себя листком на поверхности пруда. Ни о чем не задумываясь, я даже не плыл по течению, а дрейфовал в стоячей воде, наслаждаясь теплыми весенними днями, полетами, шуточными дуэлями и просто обществом Сириуса: его шутками, жизненными советами, веселыми и жуткими историями, которые он, похоже, мог сочинять на ходу.

Если бы не незримый календарь, неумолимо отсчитывающий дни, можно было бы представить, что это просто каникулы — почти такие, о которых я так мечтал на пятом курсе.

Сириус изменился. Тени больше не приходили, и кошмары не донимали его по ночам, из глаз исчезло затравленное выражение, в них появился мягкий живой блеск. Лежа ночью в постели, я с наслаждением слушал размеренное дыхание у себя под боком, улыбался и старался не думать, что скоро все это закончится.

Менялся и дом. Спальня с бело-золотыми стенами так больше и не превратилась в копию комнаты из особняка на Гриммо, двенадцать, а, выйдя на следующий день в коридор, я заметил, что ванная стала ощутимо светлее и чище. Кухня застыла в одном облике, только узор на чашках каждое утро становился новым, из гостиной исчезли пыльные шкафы и тяжелые шторы, а на письменном столе теперь громоздились наборы волшебных шахмат, плюй-камней, детективы и энциклопедии со схемами квиддичных игр.

Только хозяин гостиницы — как оказалось, толстяк-портье и был владельцем — все больше и больше мрачнел с каждым моим визитом.

Будто бы знал, что в одну из ночей, когда Сириус уже спал, я встал, на цыпочках спустился вниз и спалил билет на поезд в камине.

***

— Ты уезжаешь завтра? — как бы между прочим поинтересовался Сириус, когда мы сидели на лужайке, уставшие после изнурительной волшебной дуэли, и пили сливочное пило прямо из бутылок.

Над головой ледяным крошевом сияли звезды, от сигареты, зажатой у Сириуса в зубах, шел дымок. Оглушительно стрекотали цикады.

В памяти всплыл почти такой же теплый вечер — только не на природе, а в Лютном переулке, в грязном темном тупичке.

— Учтите, мистер Поттер, — голос аптекаря звучал надтреснуто, будто старая магнитофонная запись. — Этот рецепт — усовершенствованный и гораздо более опасный вариант напитка Живой Смерти. Если сознание — само или с помощью контр-заклятья — не вернется в тело через две недели, произойти может все, что угодно, так что постарайтесь не опоздать на свой поезд. Раньше вернуться можно. Позже — ни в коем случае, в этом мире навсегда останетесь овощем. Это понятно?

— Да ты знаешь… — как можно беспечнее ответил я. — Я вчера поменял билет. Сходил в ратушу, договорился…

Я не смотрел на Сириуса, но почувствовал, как он напрягся.

— И когда ты уезжаешь теперь?

— Дней через пять. Ты не рад?

Он помолчал и шумно отпил сливочного пива. Повернув голову, я увидел, как при мощных глотках дергается на шее кадык.

Опустошив бутылку, Сириус бросил ее прямо в траву и затянулся сигаретой. Очень внимательно на меня посмотрел.

— Гарри, покажи мне, пожалуйста, билет.

— Да зачем он тебе? Это надо идти, искать… я его сунул куда-то, то ли в куртку, то ли в рюкзак. Давай потом, а?

— Гарри?

— Ну что? — раздраженно буркнул я. — Такой хороший вечер, не хочется вставать, идти в дом. Слушай, ты мне что, не веришь? Ты думаешь, я могу тебе соврать?..

Вместо ответа он поднял палочку.

— Акцио билет на поезд.

Ничего не произошло. По лицу Сириуса пробежала тень, оно исказилось, сведенное судорогой.

— Поменял, значит… Господи, Гарри… — пробормотал он. — Я должен был догадаться.

— У меня действительно был билет. Я его сжег.

— Черт возьми! — Он вскочил на ноги, в два прыжка оказался рядом, вздернул меня вверх и встряхнул, будто куклу. — Зачем?! Что ты наделал, глупый мальчишка?!

— Я люблю тебя! — выкрикнул я, чувствуя, как отчаяние сжимает горло. — А ты… тебе разве было плохо? Мы же хорошо живем, мы…

— Это не жизнь, Гарри! Это барахтанье в трясине!

— И ты хочешь, чтобы я бросил тебя в этой трясине?

— Я хочу, чтобы ты жил, — тихо ответил он, разжимая хватку на моих плечах. — Как Рон, как Гермиона, как все твои друзья. Как они смогут без тебя? Как сможешь ты — без них?

— Я не оставлю тебя тут одного. Я так решил. И ты мне не запретишь.

— Нет, — тускло сказал Сириус. — Увы, не в силах. Но есть другой выход.

— К чему ты… — я осекся. — Нет! Нет, ты не посмеешь! Сириус!

Я кинулся вперед, обхватил его за талию, прижал к себе.

— Ну послушай, — отчаянно зашептал. — Нам же хорошо тут. Ты же видишь — это место меняется, даже старый дом исчез, теперь уютно, и солнце светит по утрам. Хочешь — я сделаю бассейн или озеро? Или выращу лес?

Он молчал.

Поднялся ветер, зашумела листва. Сириус стоял в моих объятиях, не двигаясь, будто каменный истукан, отрешенно глядя куда-то вдаль.

Всмотревшись в его лицо, я понял — он тоже принял решение. Сделал выбор. Ужасный, чудовищный в своей правильности.

Я закрыл глаза. С едкой горечью, разливавшейся во рту, я осознавал, что на месте Сириуса поступил бы точно так же.

— Хорошо, — собственный голос, сиплый и едва слышный, царапал слух. — Я завтра уеду. Обещаю.

***

Мой рюкзак лежал в гостиной.

Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, я взял его в руки и перевернул над диваном, вытряхивая содержимое. Немногочисленные вещи вывалились неаккуратной грудой: одежда, пара блокнотов, мелкие амулеты… Сверху всю эту кучу серебристым шелком накрыла мантия-невидимка. Остальные дары смерти — бузинная палочка и воскрешающий камень, — лежали в отдельном кармашке.

Я достал и палочку, и камень, повертел в руках, кинул к мантии.

Сам не знаю, зачем их взял. Надеялся, что повстречаю смерть и решу от нее откупиться ее же собственными подарками?

Да уж. Хороши подарки, почти набор для юных ведьм — скипетр, держава и мантия. Для полного комплекта не хватает только короны. Впрочем, быть может, шрам от Авады и сойдет за пародию на тиару.

— Тоже мне, повелитель смерти, — фыркнул я. И вдруг прикипел взглядом к лежащим на диване артефактам.

Ты же видишь — это место меняется.

Хочешь — я сделаю бассейн или озеро? Или выращу лес?

Я огляделся.

Взгляд выхватывал отдельные детали: квиддичные энциклопедии на столе, небрежно прислоненную к стене «Молнию»; часы на каминной полке — очень похожие на те, что стояли в моей лондонской квартире.

Я вспомнил тени на стенах, сизую дымку, клубящуюся по полу, погасшие свечи — и яркий золотистый шар Люмоса над нашими с Сириусом головами.

— Прочь!

Нет. Не может быть. Абсурд, нелепость, совпадение.

Обогнув диван, я опустился на мягкие подушки, перебрал складки мантии, взял в руки камень, обжегший холодом.

Почему-то вспомнился разговор с Дамблдором, пустынный вокзал, окутанный прозрачной дымкой, плачущий младенец с ободранной кожей.

Через окно, выходившее на задний двор, я видел Сириуса, который стоял, задрав голову к небу. Сердце защемило.

Явственно представилось, как я выхожу утром из дома, и комнаты — чистые, светлые, уютные — вновь затягиваются паутиной, зарастают пылью, заполняются призрачными тенями. Откуда-то из глубины души взметнулась ярость, пробежалась по венам, плеснула в глаза.

Я вцепился в мантию-невидимку, сжал в ладони камень и палочку.

— Пожалуйста, — прошептал, глядя через окно на высокую стройную фигуру. — Если хочешь — забирай свои дары. Мне они не нужны. Ничего от тебя больше не нужно, только позволь ему уйти со мной.

Дом задрожал, как от землетрясения. Задребезжала на кухне посуда. Воздух словно сгустился, налился предгрозовой чернотой.

Недовольно взревело пламя в камине, сквозь алые языки проступило и исчезло насупленное толстощекое лицо.

— Дракклы драные, почему ненависти достаточно, чтобы отсюда вернуться, а любви — нет?! Чего тебе еще надо?

Огонь тревожно метался за чугунной решеткой.

— Да катись ты к черту!

Я встал. Сгреб в охапку мантию, камень, палочку и, ни секунды не раздумывая, бросил в камин.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом дом содрогнулся. С оглушительным звоном вылетели стекла, рамы будто бы вывернуло, по стенам поползли тонкие трещины, с потолка посыпалась штукатурка.

— Гарри! — от крика Сириуса заложило уши.

Пламя в камине погасло. Дары смерти, нетронутые огнем, лежали посреди золы, и над ними клубилось едва заметное серебристое марево.

Воздух завибрировал, волны чужой магии сдавили грудь, так сильно, что затрещали ребра. Стало нечем дышать.

Древняя, сокрушительная, опасная сила ползла по полу холодной поземкой, следом за ней, точно свита, стелились тени, и мир вокруг стремительно погружался во мрак.

Колени надломились.

— Пожалуйста, — прошептал я, падая на пол, усыпанный стеклянной крошкой. Сверху с безжалостностью гильотины обрушилась темнота.

***

Меня разбудил стук в дверь. Я недовольно заворочался, не испытывая никакого желания выныривать из теплого мягкого кокона одеяла.

— Кто там?

— Мистер Поттер, уже восемь утра. У вас билет на двенадцатичасовой поезд, вы просили разбудить и напомнить.

— Угу, спасибо, — машинально ответил я, и уже хотел снова погрузиться в приятную утреннюю дремоту, как вдруг резко подскочил, точно окаченный ледяной водой.

Какой, к черту, «мистер Поттер»?! Откуда в доме Сириуса взялась девушка?

Я открыл глаза, но вместо привычных золотистых узоров на потолке увидел узкие, плотно пригнанные друг к другу доски. Опустил взгляд, огляделся.

Камин, стол с двумя стульями, цветастые занавески…

Солнечный свет, медовой патокой льющийся через окна, наполнял небольшую комнату сиянием, и несколько секунд я таращился на танцующие в лучах пылинки, вспоминая, как очутился в гостинице.

Казалось, что мысли проворачиваются в голове со скрипом, будто бы вечером я выпил приличную порцию виски, и картинки вчерашнего дня в голове восстанавливались рваными фрагментами.

Я вспомнил дуэль на палочках, заплетающиеся от Транталлегры ноги, бутылки сливочного пива, лежащие прямо в сочной зеленой траве. Озабоченное, усталое лицо Сириуса. Кажется, мы разговаривали о чем-то очень важном…

Пытаясь сосредоточиться, я сморщил лоб, потер виски — и задохнулся, будто от удара в живот.

Я вспомнил. И разговор с Сириусом, и свою отчаянную истерику, и его спокойный, решительный взгляд.

И еще — рюкзак на диване, серебристый шелк мантии, бузинную палочку в сведенных судорогой пальцах, холод, сковывающий все тело.

Откинув одеяло, я вскочил, запнулся о собственный рюкзак и зашипел от боли. Затащив его на кровать и распустив лямки, принялся копаться в аккуратно уложенных кем-то вещах.

Футболки, джинсы, россыпь каких-то стеклянных шариков, блокноты… Мантии-невидимки не было. Обыскав все карманы и дополнительные отделения, я нашел только два фунта мелочью, плитку шоколада и упаковку мятной жвачки.

Но это еще ни о чем не говорило.

Справочник! Нужно найти справочник.

Обежав комнату взглядом, пухлой книги я не обнаружил, зато увидел, что на столе белеет то ли записка, то ли…

Билет. Точная копия того, который я кинул в огонь — прямоугольник из плотной вощеной бумаги, витиеватая вязь слов. Ничего лишнего — только имя, фамилия и дата отправления.

Какого черта?!

Я закусил губу, чувствуя, как внутри что-то оборвалось. Сглотнул вязкую горькую слюну.

Ну как же… почему?

Побрел на негнущихся ногах в ванную.

Справочник, как и в прошлый раз, лежал на стопке пушистых полотенец. Я взял его в руки, и он сам, будто по закладке, открылся на нужной странице. Перед глазами зарябило.

На этот раз я внимательно читал информацию о каждом человеке, все оттягивая и оттягивая тот момент, когда взгляд дойдет до фамилии «Блэк». Показалось, что прошла целая вечность, пока я добрался до нужной строчки.

Опустил голову, вчитываясь. Судорожно, со всхлипом, вздохнул, упершись коленом в раковину, чтобы не упасть. Перечитал еще раз.

Буквы казались нечеткими, смазывались и плыли перед глазами, но, сморгнув слезы, я все-таки смог разобрать самые главные слова — и залился хриплым, каркающим смехом, больше похожим на сдавленные рыдания.

Справочник вылетел из рук, шлепнулся на пол, страницы разлетелись в разные стороны, но строчка, написанная чернилами на желтоватой бумаге, до сих пор стояла перед глазами.

«Блэк, Сириус. Бывш. поселенец, ныне турист. Адрес: "Приют усталого путника”, пятый этаж, комната с белой дверью».

fin