Гарри
влетает в ванную беззвучно, мягкие кроссовки не поскрипывают. Он замирает на
пороге, еле-еле удержав дверь, чтобы не хлопнула. Сириус моется в ванной, стоя,
обливаясь водой. Шрамы на его спине – зажившие, полузажившие, свежие – темнеют
разными оттенками красного. Гарри на цыпочках выходит из ванной, но
исхлестанные ягодицы и гордая прямая спина в росчерках кнута жгут ему глаза
весь день своей желанностью и недоступностью.
Полторы недели он терзает свой член полуночной мастурбацией, снова и снова
вспоминая гибкую спину и черную гриву мокрых волос. От полуночного выебывания
подушки и собственных рук в горле постоянно пересыхает. Гарри крадется по
темному дому, натыкаясь на невидимые в черноте ночи предметы. А на обратном
пути проходит этажом выше, чтобы посмотреть, как спит Сириус. Гарри уже честно
признается себе, что крестный стал его наркотиком.
Однако Блэк не спит. Он плачет громко и жалобно, дергая связанными руками.
Кровь течет по его ногам и теряется в бордовом ковре. Снейп трахает Сириуса
рукоятью плети так жестко, так беспечно, не задумываясь: разорвет – не
разорвет.
Гарри замирает лишь на секунду, а потом с треском распахивает дверь и набрасывается
на Снейпа, плача злыми слезами и лупя кулаками почем зря.
Снейп решает все по-своему. Поттер замирает, обездвиженный. Блэк приводится в
чувство хлесткой пощечиной и коротким лечащим заклинанием.
Они оба склоняются над мальчиком и их черные волосы смешиваются.
Гарри снова налетает на Снейпа, давясь яростью. «Он мой! Мой! Мой!» - кричит,
стуча кулаками по груди зельедела, бросая жадные, тоскливые и полные мести
взгляды на крестного.
Мужчинам хватает минуты, чтобы решить.
Оказывается, терять девственность – это больно. Когда ебут – больно. Когда бьют
– больно. Когда бьют, а потом долго-долго ебут, переворачивая как резиновую
куклу, тоже больно. Гарри проходит все виды боли, все вкусы и оттенки, прежде
чем Снейп позволяет ему оставить его первый шрам на Блэке. Между лопатками.