Автор: Лис зимой
Пэйринг: Джеймс/Сириус
Рейтинг: G

Жанр: angst
Дисклеймер: герои принадлежат г-же Ролинг.

Навеяно одним чудным и пронзительным рисунком, изображающим Сириуса на Гриммо.

Дом.
Скрипучий, сырой, серый, как призрак, но все ещё живой старой ненавистью, старыми мыслями, старыми несбывшимися мечтами, надеждами.
Кубышка воспоминаний, гнилых листьев нашего фамильного дерева, глупой деревяшки.
Дом.
Он ненавидит меня, я ненавижу его в ответ.
Привычная схема отношений.
Из зеркал смотрит уставший человек, которого я почти не знаю.
Когда-то меня упрекали в самолюбовании. Какое там самолюбование, я себе даже не нравлюсь.
Скука въедается в кровь, разъедает, как ржавчина, иногда я почти вижу проступающие наружу рыжие пятна, некрасиво ложащиеся на иссиня-бледную кожу.
Догорает камин, пустеет бутылка, шорохи, скрипы, вздохи…
- Заткнись, - бросаю я в унылую пустоту, не зная, кому.
Кресло такое просторное, что вместило бы двоих. Если бы, конечно, кто-нибудь захотел сюда сесть, я бы сейчас согласился на любого.
Я закрываю глаза, на веки ложится сонная тяжесть.
Забавно, я не помню точно, сколько мне лет.
Да и какая, в конечном итоге, разница.

***

Мы сидим на берегу озера. На обрыве, у самого края, потому что так оно как-то интересней.
Болтаем босыми ногами, болтаем о всякой чепухе.
Солнце заливает мир, я делаю глубокий вдох, впускаю в легкие свет, тепло, запахи, звуки, ощущения лета.
На том берегу нарисовалась разноцветная компания, шумная и беззаботная. Кажется, девчонки.
Джеймс без очков близоруко щурится, пытаясь разглядеть, что за общество собралось.
- Знаешь, - говорю я, бросая на него оценивающий взгляд, - без очков ты не такой уж урод.
- Знаю, - отвечает он, не переставая пялиться вдаль. - Ты, в общем-то, тоже не слишком похож на мартышку. Особенно, когда я без очков.
На том берегу вдруг кто-то пронзительно визжит, словно увидел дементора, а потом вся компания начинает покатываться со смеху.
- Может, нанесем визит дамам? – предлагает он.
- С чего бы это? – интересуюсь я.
- Да просто так.
- А, ну да. Дамский любимец.
Я хватаю его за руку и дергаю за собой вниз, к озерной глади, в центре которой горит солнце.
Пока мы летим, и он орет, я пытаюсь сделать так, чтобы вся жизнь промелькнула у меня перед глазами, но не успеваю.
Удариться о воду довольно больно, особенно, когда не можешь чарами затормозить падение, но все равно круто, так чертовски круто, что лично я бы повторил.
Сборище на том берегу застывает живописной скульптурной композицией, а Джеймс пытается врезать мне в ухо, но промахивается, мы бултыхаемся в воде, выбираясь туда, где помельче, он продолжает на меня орать, я тяну его к себе за рубашку и целую в губы, затем отпихиваю от себя и смеюсь ему прямо в лицо, пока он пытается сообразить, что это вообще на меня нашло.
Мы все же отправляемся к тем девчонкам, он иногда на меня косится, а я строю ему рожи и потом перед сном обещаю жениться, как честный человек.
- Ты псих, Блэкки, псих. Просто чокнутый, - сообщает он мне, надувшись.
- Да, - соглашаюсь я легко.
С этим я всегда легко соглашаюсь.
Это был хороший день, длинный, как жизнь, которая так и не промелькнула у меня перед глазами.

***

Меня будит чувствительный толчок в предплечье.
- Какого черта?
Перед креслом во всей красе Леонардовских уродцев имеет место карикатурная физиономия Кричера и все остальное, что к ней прилагается, столь же удивительно прекрасное.
- К господину гости, - скрипит эльф, - отвратительный оборотень, позорящий своим присутствием стены этого благородного дома. Господин водит дружбу с такими отбросами, что бедный Кричер…
- Пошел вон, - зеваю я в его сторону.
В комнату входит Рем – уставший, бледный, обтрепанный и крайне мне сейчас несимпатичный. Меня вообще бесит, когда человек добровольно выглядит, как черт знает что, а у Рема к этому прямо талант.
Он улыбается своей мягкой улыбкой, словно извиняясь за поздний визит и за само свое существование на планете, и это бесит меня ещё сильнее.
- Голодный? Эй, Кричер, принеси чего-нибудь из кухни пожевать! – кричу я.
- Да не нужно, не беспокойся, - машет Рем рукой.
- Какое беспокойство? – фыркаю я. – Тем более что принесет он, скорее всего, дохлую крысу, её ведь вполне можно жевать. Кричер, принеси что-нибудь съедобное! Слышишь меня, старая вонючка?
До нас доносится сварливое бормотание, перемежающееся грубой руганью и тоскливыми вздохами. Его порой жалко. В сущности, мы с этим убогим созданием находимся примерно в одинаковом положении – на хрен никому в этом мире не нужны.
Рем снимает свой старый оборванный дорожный плащ, обнаруживая под ним ещё более старую и оборванную мантию, садится и греет руки у камина.
Весь его вид вопиет о крайней бедности, и мне страшно хочется дать ему пинка под зад, потому что я ему постоянно предлагаю денег, а этот идиот отказывается. И вот теперь я должен тут сидеть и любоваться раздражающим зрелищем нищеты, вызывающим подспудное чувство вины за все мои долбанные богатства.
Я заливаю весь этот милый фейерверк эмоций щедрым глотком терпкого выдержанного вина и ору Кричеру, чтобы принес ещё бокал.
Рем откидывается в кресле и вздыхает.
- Устал я что-то, - говорит он.
Входит эльф, несущий поднос со снедью и бухает его на стол с грацией носорога, из-за чего бокал падает на пол и разбивается с пронзительным звоном умирающего хрусталя.
- Скотина, - говорю я Кричеру с удовольствием.
Эльф заламывает тощие ручонки и принимается причитать, что уничтожил бесценные сокровища из хранилищ нашего семейного склепа. Затем, захлебываясь рыданиями, убегает куда-то, скорее всего, самоистязаться в наказание.
- Давай, давай, - кричу я ему вслед. – Уши прижечь не забудь!
Рем бросает на меня укоризненный взгляд.
- Что?! Я же ему не приказываю.
- Ты ведь знаешь, что он не в себе. Тебе бы стоило за ним следить получше.
- Делать мне больше нечего, - огрызаюсь я.
Осознавая со всей болезненной остротой, что вообще-то действительно – нечего.
Я машу палочкой, и из кухни прилетает огромный кубок старого чеканного серебра – грубый и уродливый, но изукрашенный блестящими камешками, которые стоят больше, чем тот домишко, где прозябает мой последний и единственный друг. Попробую всучить ему потом в качестве подарка, может, возьмет.
Наливаю ему вина, он берет кубок, кивает с благодарностью и делает маленький глоток.
Неожиданно я вспоминаю, что еще сам не ужинал, и разглядываю, что же притащил нам Кричер.
Выбор снеди поражает богатством разнообразия: обугленная сверху и полусырая внутри курица, такая холодная, будто пережила Ледниковый период, роскошный плесневелый французский сыр с его благородной вонью и кусок обычного сыра, заплесневелого настолько, что там уже, наверное, зародилась разумная жизнь, большая гроздь янтарно-желтого винограда, нежно-розовая, как попка младенца, ветчина, нарезанный грубыми ломтями подсохший багет и нечто странного вида, что, наверное, забыли похоронить вместе с хозяином.
- Очень… живописно, - деликатно говорит Рем, кладет на хлеб ветчину и сыр и начинает жадно есть, роняя на колени крошки.
Вид у него такой голодный и потрепанный, что мое сердце вдруг сжимается от жалости, и меня посещает безумная, чудовищная мысль: пусть он укусит меня, я стану таким же, как он, мы уйдем вместе в дикие, дремучие леса и станем там жить, избавившись от разума, растворяясь в свободе, и однажды в полнолуние совсем потеряем себя, сойдемся в схватке и загрызем друг друга на смерть.
- Очень вкусно, - говорит он и сооружает себе второй сэндвич. – Ты не будешь?
Я отрицательно мотаю головой и отщипываю виноградину, запивая её вином.
Сладость мешается с горьковатой густой остротой, в затылке становится тепло, внутри разливается блаженное безразличие, камин искрится, я вглядываюсь в пляску огненных искр, и мне так спокойно, как будто меня уже вовсе не существует.

***

Весной небо похоже на покрытую голубой глазурью тарелку, в которой отражается весь наш нижний мир.
Я излагаю эту мысль глубокомысленным тоном и наблюдаю за реакцией.
Джеймс ухмыляется, как всегда, когда я говорю что-то псевдоумное, Рем задумчиво кивает, а Питер приоткрывает рот, и я почти слышу, как скрепят от натуги его маленькие мозги, пытаясь осознать эту фигню.
Сегодня занятия закончились рано, потому что наш профессор Гербологии слинял в Лондон в связи с каким-то срочным семейным делом. Поэтому мы быстро проглотили обед и тайком улизнули в Хогсмид.
В наших планах визит в "Кабанью голову”, где, возможно, удастся выпить чего-то покрепче сливочного пива.
- Кстати, а есть ли у нас деньги? – интересуется Джеймс.
Я многозначительно звеню монетами в кармане.
- Кто богат? Я богат, мои маленькие друзья.
Рем краснеет и косится в сторону.
- Я, наверное, не смогу, - тихо говорит он.
- Эй, ты это брось, - говорю я. – Имеет право человек угостить тех, кто ему не слишком противен? Даже думать забудь.
- Нет, Сириус, я серьёзно…
- Серьёзно – забудь.
Иногда он здорово достает своими комплексами. Что мне теперь, повеситься, раз я при деньгах?
- Ладно, но следующий раз за мной.
- Как скажешь, - пожимаю я плечами.
Следующего раза, конечно, не будет. Я знаю, что он совершенно на мели. Поэтому снова придется его уговаривать.
Впрочем, гордость это как раз то, что я понимаю.
В пабе неожиданно много народу. За одним столом расположилась разномастная шумная компания, о чем-то ожесточенно спорящая между собой. За другим группка изрядно охмелевших ведьм сплетничает о приятельницах со злобным хихиканьем. В темном уголке примостился закутанный в черный дорожный плащ волшебник, низко опустивший на голову капюшон и изредка отпивающий что-то дымящееся из массивной глиняной кружки.
- Людно здесь сегодня, да? – говорит Питер.
Мы садимся за маленький столик в углу и выжидающе смотрим друг на друга.
- Ну, кто пойдет клянчить выпивку? – спрашиваю я. – У кого самая наглая рожа?
Питер хихикает, Рем отрицательно качает головой, Джеймс протягивает руку.
- Гони монету.
Небрежным жестом я вытряхиваю из кармана несколько золотых и горсть серебряных монет.
- Вот это да! – восклицает Питер. – И это тебе на карманные расходы дают?
- Моя мамаша? Шутишь? Это остатки того, что я на рождественские каникулы у неё спер. Добровольно она мне и кната ломаного не даст. Я же паршивая овца, не оправдавшая доверие. Уверен, она и все семейные богатства братцу оставит.
- Как же ты будешь? – спрашивает Питер.
- Да уж как-нибудь не пропаду, а Регул пусть подавится, мне по хрену.
- Сириус!
- Ой, Рем, хватит. Ведешь себя, как старая дуэнья.
- Девочки, не ссортесь, - говорит Джеймс и направляется к барной стойке вести переговоры.
Местный бармен – высоченный угрюмый дядька со странно знакомыми чертами лица -выслушивает увещевания Джеймса с каменной физиономией. Джеймс машет руками и, скорее всего, плетет какую-нибудь ахинею о том, что кто-то из нас умирает от страшного проклятья и желает испить перед смертью огневиски.
Наконец, бармен вручает ему темную бутылку, и довольный Джеймс возвращается к нам.
- Вот, - гордо произносит он и ставит на стол уже откупоренную бутылку. – Молитесь на меня, сопляки.
- Неужели огневиски? – оживляется Рем.
- Ну, не совсем огневиски, вроде, какое-то вино.
- А точно он не мог сказать? – спрашивает Питер. – Вдруг какая-нибудь отрава?
- Вот на тебе мы и проверим, Хвост, - ухмыляется Джеймс. – Дуй за стаканами.
Бутылка темного стекла покрыта толстым слоем пыли и паутиной, но мне это даже нравится, уж больно занимательный у неё вид.
Питер приносит четыре не особенно чистых стакана, и Джеймс разливает в них жидкость неопределенного бурого цвета.
Рем недоверчиво нюхает напиток.
- Странный какой запах, - говорит он. – Кажется, я чувствую можжевельник. А, может быть, крысиный помет. Таинственно, а?
- Не попробуешь, не узнаешь, - говорю я.
Мы смотрим на Питера, но тот откровенно трусит.
- Не, ребята, я пас, - говорит он, опасливо разглядывая свой стакан. – Да и на вид оно какое-то неаппетитное.
- Крыса ты и есть, - говорю я презрительно.
Не сговариваясь, мы с Джеймсом делаем по глотку, вино, разумеется, оказывается жуткой дрянью, но мы, конечно же, изо всех сил изображаем, что в восторге.
- О, какой вкус!
- А аромат!
Рем и Питер переглядываются и отпивают из своих стаканов.
- Гадость какая!!!
Мы с Джеймсом довольно хохочем, что так ловко их провели.
Несмотря на то, что пойло мерзейшее, мы продолжаем его попивать. Я давно заметил, все подростки так делают.
Мы болтаем обо всем на свете, что придет в голову, рассеянно прислушиваемся к голосам вокруг.
- А я не понимаю, почему волшебники должны прятаться! – раздается вдруг резкий неприятный вопль. – Магглы фактически загнали нас в гетто, в котором мы должны сидеть, чтобы их не обеспокоить. Почему мы не можем поставить это отребье на место? Хотя бы по праву сильного.
- Ого, чувствую себя прямо, как дома, - усмехаюсь я и достаю из кармана палочку. – Пойду приглашу джентльмена на званый обед к моей матери, она будет рада.
- Сириус, не встревай, - говорит Рем. – Мало ли, что они болтают.
- Мало ли?! А ты знаешь, сколько их, тех, кто так болтает? – мгновенно вскипаю я. – Спасибо, я дома насмотрелся. Пока мы делаем вид, что все в порядке, их становится все больше. И в один прекрасный день появится тот, кто их объединит. Ты представляешь, что тогда будет?
- Ты что, собираешься его на дуэль вызвать?
- А хотя бы и так!
- Он взрослый волшебник, а ты ещё школьник, - понижая голос, говорит Рем. – Думаешь, это хорошо для тебя закончится?
- А мне плевать, - говорю я, поднимаясь. – Я, в отличие от некоторых, не трус.
Кровь отливает от лица Рема, и глаза его вдруг начинают блестеть тем же желтым блеском, что и в полнолуние.
- Как ты меня назвал? – почти шепотом спрашивает он.
- Так, детки, уймитесь, - спокойно говорит Джеймс и с силой опускает меня обратно на стул. – Побузили и будет.
Рем смотрит на меня с ненавистью.
- Тебя постоянно заносит, - говорит он, наконец. – Ты так однажды нарвешься.
- Это угроза? – спрашиваю я с легким смешком. – Этот вечер даже интереснее, чем я думал.
- Ребята, не надо, - говорит Питер тоненьким голоском. – Что вы, в самом деле?
- Да пошли вы все, - бросаю я со злостью и, откинув стул, резко встаю из-за стола.
Хмель гудит у меня в голове, я выхожу на улицу, делаю глоток холодного воздуха, подставляю лицо ветру и чувствую себя последним идиотом.
Прислонившись к дверному косяку, рядом со мной стоит немолодая ведьма, которая курит длинную узкую трубку.
Она поворачивает голову и оценивающе смотрит на меня.
- Какой хорошенький, - произносит она с пьяным смешком. – Сколько тебе лет, малыш?
- Достаточно, чтобы быть вашим внуком, мэм, - отвечаю я с издевательской вежливостью.
Она беззлобно смеется и наклоняется ближе, неожиданно кладя руку мне на лоб и заглядывая прямо в глаза.
- Горячая кровь, да? – шепчет она мне в лицо, и я чувствую травяной дурманящий аромат её табака. – Такие долго не живут, не живут… Но ты постарайся, ты все-таки постарайся, мальчик…
Я стряхиваю с себя её руку и её взгляд, резко распахиваю дверь и возвращаюсь назад.
У моих друзей угрюмые лица, а Питера явно развезло.
- Извини, - неловко говорю я Рему и примирительно протягиваю руку.
Он пожимает её в ответ.
- Ок, - говорит он просто. – Забыто.
Джеймс разливает по стаканам ещё немного нашей отравы, мы с Ремом чокаемся и пьем, и от этих глотков я становлюсь невероятно, убийственно пьяным, оглушительно икаю, и мы все смеемся, смеемся, как ненормальные.
Затем бармен приходит и забирает у нас недопитую бутылку, которую Питер не хочет отдавать, вцепившись в горлышко, мы хохочем ещё сильнее, и бармен выставляет нас за дверь, пообещав нажаловаться на нас в Хогвартс.
- Слушай, что ты там ему врал? – спрашиваю я у Джеймса, когда мы бредем по улочкам Хогсмида. – Бармену-то.
- Я ему сказал, что Хвост студент из Америки, который приехал к нам на неделю, и что он мечтает попробовать местные напитки, - хихикает Джеймс.
- Думаешь, он поверил?
- Думаю, нет. Странный он, но забавный.
- Ты знаешь, что я тебя люблю?
- Что?
Питер заводит песню, и мы все начинаем нестройно подпевать, а Рем поднимает голову и воет на небо, и сейчас это просто дико смешно.
- Мне сказали, такие, как я долго не живут, - говорю я Джеймсу.
- Кто сказал?
- А я буду! Я буду жить долго-долго!
- Мы все будем жить долго-долго! – кричит Питер. – И счастливо!
- Счастливо! – вторит ему Рем.
Я взбираюсь на невысокий холмик и смотрю на открывшуюся панораму – уютный, домашний Хогсмид, темная полоска леса на горизонте, небо в чистом сиянии звезд, мир, стелющийся под моими ногами…
- Долго и счастливо! – ору я во всю мощь, надрывая горло. – Долго и счастливо! Утритесь все! Слышите?!!
Ветер рвет подолы плаща, друзья вокруг пляшут дикий танец, дергаясь, как марионетки с оборванными ниточками, и радость, которая старше меня и этого мира, заполняет все мое существо до краев.

***

Рем согласился остаться переночевать и утром завтракает со мною.
Скорее всего, просто из жалости, ну, и ладно.
Кричер в кои-то веки расстарался и даже почти не сжег яичницу. Должно быть, все ещё охвачен чувством стыда за дурацкий кокнутый бокал.
Рем сделал несколько сэндвичей, а кофе я сварил сам, так что завтрак у нас вполне сносный. Впрочем, в еде я не слишком привередлив, Азкабан немного снижает планку гурманских требований.
День ясный и солнечный, холодный воздух пронизан светом, и я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не выскочить на улицу. Как было бы славно сейчас прогуляться!
Я так устал торчать в этих ненавистных стенах.
Так устал ждать, когда же снова начнется моя жизнь.
Начнется ли она вообще?
- Мне кажется, ещё немного, и я покроюсь тут плесенью. Гербологи откроют новый подвид грибов "Блэкус вульгарис”.
Рем кладет на стол газету, которую читает, и смотрит на меня.
- Потерпи ещё немного, - наконец, говорит он осторожно. – Я уверен, что скоро что-то изменится, а пока… Сам понимаешь.
- Да, конечно.
После его слов моя уверенность в том, что сидеть мне в этом паршивом склепе до скончания веков, крепнет с новой силой.
Когда я перестал верить людям?
- Кстати, скоро Рождество. Уверен, что Гарри приедет к тебе, - продолжает он воодушевляющим тоном. – И наверняка не только он. Да тут будет толпиться столько народу, что ты будешь мечтать остаться, наконец, один!
- Ты действительно такой придурок или только прикидываешься? – осведомляюсь я ледяным тоном.
- Сириус! Я же просто шучу.
- Давай я пошучу, что скоро изобретут зелье, которое избавит тебя от твоего проклятья, и ты будешь с тоской вспомнить о тех временах, когда выл на луну. Смешно, да?
Я резко ставлю на стол свою кружку с кофе, расплескав бурую жидкость по щербатой деревянной поверхности, поднимаюсь и встаю у окна, повернувшись к Рему спиной.
В комнате висит молчание – скомканное, болезненное и такое же бессмысленное, как наш разговор.
- Извини, я не хотел тебя обидеть, - наконец, произносит он прохладным тоном. – Ты слишком остро на все реагируешь. Тебе нужно чем-нибудь заняться.
- И чем же? – спрашиваю я, не оборачиваясь.
- Я не знаю.
- Спасибо, что помог толковым советом.
- Может, повернешься ко мне?
- Спасибо, я лучше в окошко посмотрю.
Я слышу, как он тяжело вздыхает, поднимается из-за стола, несколько раз похлопывает по нему своей свернутой в трубочку газетой.
- Мне пора, - говорит он. – Проводишь меня?
- Нет.
- Ты ведешь себя, как озлобленный на весь мир подросток.
Я стискиваю кулаки от бессильной ярости на себя и него, и ещё потому, что он, разумеется, прав.
- До свиданья, - сухо произносит он.
Я оборачиваюсь.
- Подожди, я провожу тебя.
Он смотрит на меня, закусив губу и неосознанно комкая газету.
- Иногда мне кажется, что ты так меня и не простил, - произносит он очень тихо. – За то, что я тогда поверил, что это ты их предал и убил Питера. Это так?
Я пожимаю плечами.
- Какая разница?
Затем он останавливается у самой двери.
- По-моему, ты за всю жизнь никого не любил, кроме Джеймса. И Гарри ты любишь потому, что он так на него похож.
Его слова отпечатываются в воздухе, как огненная надпись на стене, как приговор с семью печатями.
- Кого увидишь из наших, передавай привет, - говорю я и распахиваю дверь.
Солнечный свет бьет по лицу, как пощечина.

***

Я приземлился в темном и безлюдном переулке, где стояли пустые дома.
Конечно, было бы куда круче оказаться на какой-нибудь оживленной улице или магистрали, где тусуются магглы-байкеры, чтобы они заценили мой мотоцикл. Бьюсь об заклад, такого они никогда не видели.
Но чертова конспирация мешает моему справедливому желанию покрасоваться.
Теплый ветер раздувает волосы, они у меня сейчас такие длинные, любо-дорого посмотреть, мне это очень идет.
Вообще-то я ужасно эффектно выгляжу и отлично это знаю, просто уже как-то привык делать вид, что это не имеет никакого значения.
Раздается легкий хлопок, и в переулке появляется Джеймс, который с широкой улыбкой устремляется мне навстречу.
- Приветик! – говорит он. – Ну, что, сегодня развлечемся?
- А то! Не каждый день приходится выполнять секретные задания во имя мира на земле, - ухмыляюсь я.
- Как думаешь, может, и с Пожирателями столкнемся? – спрашивает он.
- Надеюсь, - говорю я и сажусь на мотоцикл. – Запрыгивай, красотка. Прокачу с ветерком!
Джеймс устраивается на заднем сиденье.
- Слушай, у нас ещё есть час времени, может, полетаем?
- Тебе бы все летать, капитан, - усмехаюсь я. – Налетаемся ещё сегодня. Давай лучше в "Дырявый котел” заглянем.
- А тебе бы все напиваться, - язвит он. – Вези меня, мой рыцарь, на своем скакуне.
В "Дырявом котле” почти пусто – сейчас по ночам люди опасаются выходить из дома.
Вообще-то теперь они и днем стараются этого не делать, но лично я сегодня намерен хорошо провести время, и не собираюсь думать о грустном.
Бармен вначале отказывается налить нам огневиски, но после недолгих препирательств все-таки соглашается. Мы ведь, в конце концов, уже совершеннолетние, черт подери!
- Ну, что, за взрослую жизнь? – предлагает Джеймс.
Мы чокаемся и пьем, делая вид, что напиток нам ужасно нравится, хотя я отлично знаю, что Джеймс, как и я, предпочел бы лимонад. Но, как уже было сказано, мы, черт побери, совершеннолетние!
- Помнишь, как мы тогда в "Кабаньей голове” упились той зеленой гадостью? – спрашивает он меня со смешком.
- Ещё бы не помнить, у меня наутро так башка раскалывалась! До сих пор не понимаю, как бармен нам вино продал. Неужели купился на ту жалкую враку, которую ты сочинил?
- Черта с два! – хохочет Джейми. – Ты думаешь, он бы действительно согласился банде студентов из Хогвартса продать выпивку? Это был какой-то травяной сиропчик, над которым я поколдовал, пока вы не видели. Не самый мой удачный опыт, но градус в этом пойле появился.
- Ты мой герой, - восхищаюсь я. – Только настоящий Мародер способен обмануть не только общество, но и своих друзей.
- Сомнительный комплимент, - ухмыляется Джеймс. – Только Лили о том случае не проболтайся. Она не одобрит.
- Я смотрю, ты у неё по струнке ходишь, - говорю я, сразу же понимая, что фраза прозвучала злее, чем я рассчитывал.
- В отношениях всегда приходится идти на компромиссы, - отвечает он суховато. – Когда-нибудь ты это поймешь, когда вырастешь, наконец.
- То, что я пил за взрослую жизнь, не означает, что я спешу насладиться всеми её прелестями, - говорю я и кидаю на стол несколько монет. – Пошли, у нас сегодня дела.
Мы выходим на улицу, но даже там возникшее между нами напряжение можно резать ножом.
- Постой, - он трогает меня за руку и останавливает. – В чем дело?
- Ни в чем.
- Если ни в чем, то почему мы только что поссорились? Впервые за все время нашего знакомства, попрошу заметить.
- Не впервые. Помнишь, как ты одолжил мою синюю рубашку, чтобы пойти на свидание с этой Мелиссой?
- С Клариссой!
- И вернул её измазанной в какой-то дряни?
- В её помаде!
- И синий цвет тебе был даже не к лицу.
- Синий цвет мне был к лицу охренительно!
- Синий цвет тебе был в лучшем случае в цвет твоего лица!
Напряжение спадает, и мы идем по улице уже спокойно, лениво переговариваясь о какой-то ерунде.
Затем мы подходим к тому месту, где я поставил мотоцикл. Я снимаю чары, и он становится видимым.
Собираюсь сесть, как вдруг Джейми снова останавливает меня.
- Что будет, если я сегодня умру? – спрашивает он очень тихо.
В его голосе ни капли веселья, глаза кажутся темными, почти черными.
И в них не страх, а что-то другое. Что-то, чего я не могу прочитать.
Впервые за все время нашего знакомства, попрошу заметить.
Я хочу сказать, что сейчас дам ему по морде за такие разговорчики.
Или посоветовать сменить штаны, так как в этих пованивает.
Или похлопать по плечу с выражением боевой и политической солидарности.
Но почему-то не могу этого сделать.
- Тогда я тоже умру, - отвечаю я так же тихо и очень-очень спокойно. – Может быть, не до конца. Ты это хотел услышать?
Мы садимся на мотоцикл, я завожу его и срываю с места мгновенно, ощущая сопротивление ветра на лице.
Мои развевающиеся волосы хлещут по глазам, и мне почему-то кажется, что таким живым, как сейчас, я уже не буду чувствовать себя никогда.

***

… я уже не буду чувствовать себя никогда.


Fin