Автор: rakugan
Пэйринг: Джеймс/Сириус
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Саммари: зарисовка из хогвартсской жизни
Дисклеймер: все права принадлежат Дж. К. Роулинг
Примечание: действие происходит во время рождественских каникул на шестом курсе Мародеров.
— Джей, иди на свою кровать.
— Да сейчас...
— Иди! А то тоже заболеешь. Пчхи!
— Уже разбежался. Чего ты за меня беспокоишься? Меня никакая зараза не берет.
— Раз я сказал: "иди", значит, иди.
— Ой-ой-ой... А что это ты раскомандовался? "Мы, Сириус I, божией милостью государь Мерсии, Нортумбрии, Эссекса, Скотии и Лотиана, уэльской Марки, гоблинского пограничья, Оркнейских островов (подветренной части), защитник веры, покровитель Хогвартса, и прочая, и прочая, и прочая"...
— Любезнейшему нашему подданному Иакову, в простонародье именуемому Джеймсом, по фамили Figulus, сиречь на языке черни "Поттер", настоящим указуем и повелеваем немедленно покинуть пределы нашего королевского ложа и не приближаться впредь — пчхи! — без нашего высочайшего дозволения, под страхом смерти через утопление в бочке мальвазии...
— Ага. И где ты раздобудешь бочку мальвазии?
Сириус, надрывно кашляя, наклонился через край кровати и принялся рыться в сумке.
— Да, у меня сейчас и на бутылку сливочного пива не хватит. Ладно, Сохатый, все. Пошел. Мне еще зелье пить.
Джеймс почесал в затылке, пытаясь вспомнить, что в таких случаях говорила его мама.
— Может, тебе голову шарфом обмотать? До утра согреется и пройдет...
— Конечно! — Сириус принялся шарить на прикроватном столике в поисках носового платка. — Может, еще завести себе колпак для сна, как мой милый дедушка Поллукс?
— Да, и шлепанцы с помпонами.
— А еще фарфоровую ночную вазу с цветочками.
— Тогда тебе придется обзавестись личным эльфом, который будет ее за тобой носить. Не станет же ваше королевское величество осквернять себя посещением сортира между уроками.
— Наше королевское величество сейчас осквернит себя каплями в нос. Не смотри. Они ужасно едкие, у меня вечно от них слезы на глазах, а это роняет мое достоинство.
— Надо было тебя, а не Снейпа, прозвать "Сопливусом", — хмыкнул Джеймс, отворачиваясь.
— Если бы у меня и вправду была ночная ваза, Сохатый, — гнусаво ответили из-за его спины, — я бы ее сейчас надел тебе на голову.
***
Закончив с каплями, Сириус тяжело вздохнул, шмыгнул опухшим, покрасневшим носом и сполз на подушку. Укутался плотнее в одеяло, так что только голова торчала, и закрыл глаза. Пламя свечи на столике вздрагивало от его движений, по стенам метались тени.
Джеймс осторожно устроился рядом, оперся на локоть и раскрыл толстый потрепанный том.
— Что ты читаешь? — спросили с соседней подушки.
— Книгу. Слыхал такое слово?
— Один раз, в детстве. А что за книга-то? Интересная?
— Так себе. Но это Лилс дала, сказала — обязательно прочесть.
— Про маглов?
— Я еще и сам толком не понял, про кого.
— Почитай мне вслух.
— А еще чего?
— Ну, Джей... Пожалуйста.
— Кто-то спать собирался.
— Голова болит, не могу заснуть.
— Спеть тебе колыбельную?
— Нет уж, спаси Моргана! А то в школе сейчас объявят тревогу, подумают, что к нам пробралась банши. Почитай, а?
— С начала?! Я уже на семьдесят какой-то странице...
— С любого места.
— Не поймешь ведь ничего.
— Да неважно. Мне лишь бы мозги занять.
В спальне было тихо, только слегка потрескивали пылинки, сгорая в пламени свечи.
Народу, кроме них с Бродягой, не было — Ремус с Питером всегда уезжали домой на каникулы. Так что можно читать хоть до рассвета — никому не помешаешь. Поэтому Джеймс только пожал плечами, сел в кровати, устроил поудобнее фолиант на коленях и начал с выражением:
— "Ночь становилась все темнее. Послышался глухой перестук копыт: лугом подводили лошадей. У ворот перестук стих, и темноту продырявили три черных пятна: одно приблизилось к двери, два других стерегли углы дома..."*. Тебе уже страшно, Бродяга?
— Да пока не особенно. Пчхи! А это о нападении Пожирателей, что ли?
— Нет, но что-то похожее. Ты не перебивай меня.
Сириус то ли слушал, то ли нет, но, кажется, не спал, потому что иногда вытаскивал руку из-под одеяла и наощупь искал носовой платок. Рукава пижамы были ему коротковаты — это была старая пижама Джеймса; мама летом удлинила ее, но Сириус рос слишком быстро. Пижама Джеймса, шерстяные носки Джеймса... Вот уже больше полугода, с тех пор, как Бродяга ушел из дома, у него не было ничего своего.
— "Брендизайки"...
— Кто?
— Хоббиты такие. Это их фамилия.
— Что еще за хоббиты?
— Ну, такие... существа. Вроде домашних эльфов, только волосатые.
— Волосатые эльфы?!
Сириус смеялся так, что опять расчихался, а потом долго прочищал нос.
— Чего только не напридумывают маглы! С ума сойти! Зачем Эванс читает эту чушь?
— Не нравится, не слушай, мне же лучше.
— Нет, ты читай, читай.
Сириус свернулся калачиком и прижался к плечу Джеймса. Тот машинально укрыл Бродягу поплотнее одеялом и прокашлялся:
— В общем, идем дальше. "Брендизайки трубили в старинный рог, трубили сигнал, не звучавший уже добрую сотню лет, с тех пор, как в свирепую зиму по льду замерзшей реки пришли с севера белые волки"...
— А красиво, наверное, — сказал Сириус, не открывая глаз. — Представь — наше озеро замерзло, лед такой темный, бугристый... Снег метет, а из леса идут волки. Белые-белые. Много.
— Ты мне дашь хоть две строчки прочесть спокойно? — огрызнулся Джеймс, но против воли посмотрел в окно. За толстыми стеклами и свинцовым переплетом бушевала метель; иногда порывы ветра бросали снег прямо в окно, и тогда снаружи ничего было не разобрать. Белая пелена скрывала и Запретный лес, и свет фонаря у дома лесничего.
В такую ночь вокруг Хогвартса могли бы собраться хоть две сотни волков — никто бы и не заметил.
***
Сириус сел и принялся поправлять подушку.
— Подвинься, Сохатый. Ну, ты и разлегся…
Джеймс смотрел на него и думал, что они с Сириусом спят в одной постели уже целую вечность. Началось все на третьем курсе, когда Блэк сильно болел. Сначала неделю провалялся в больничном крыле — Джеймс ходил к нему каждый день и сидел, пока не выгонит мадам Помфри, — а потом вернулся на факультет, но толком так и не оклемался. По ночам его мучил сильный надрывный кашель, доходивший иногда до приступа, так что Сириус начинал задыхаться и от этого просыпался. В довершение всего он постоянно вертелся в постели, разметывался, сбрасывал одеяло и потом кашлял еще сильнее.
Поначалу Джеймс каждый раз палочкой возвращал одеяло на место, но на вторую ночь ему надоело — невозможно же постоянно таращиться в темноту и махать палочкой. В конце концов спать хочется! В результате, когда Сириус в очередной раз, дернувшись во сне, сбросил одеяло на пол, Джеймс, шипя сквозь зубы, перебрался на кровать Блэка, улегся с ним рядом, старательно укрыл и себя, и друга, подоткнул одеяло и для верности еще обнял Блэка, чтоб тот больше не вертелся. Сириус сначала сонно пытался высвободиться, но потом пригрелся и затих, и до утра уже не кашлял.
Так оно и повелось. Все чаще Джеймс с Сириусом, возвращаясь с ночных эскапад, падали и засыпали, где придется, — обычно это была кровать Сириуса, потому что до нее было ближе. А к четвертому курсу уже и не представляли себе, как можно жить иначе. Джеймс перетащил к Блэку свою подушку и одеяло, а из собственной кровати сделал склад, куда обитатели комнаты сваливали учебники, одежду, квиддичную форму и все, на данный момент не нужное.
Лежа в одной кровати, гораздо удобнее было шептаться, смеяться и строить планы, не обращая внимания на стоны Питера: "Ну, сколько можно? Три часа ночи! Вы заткнетесь или нет?!". Вдобавок так было теплее, особенно учитывая дурную привычку Блэка открывать на ночь окно в любую погоду. Да и Ремусу оказалось проще их будить — а он это делал каждое утро с уверенностью и терпением профессиональной няньки.
— Вставайте! Мы опоздаем на трансфигурацию, а Хвосту еще надо переписать у кого-то реферат по зельям. Сохатый! Бродяга! Ну-ка, поднимайтесь быстренько!
В конце концов он уходил и возвращался с ковшиком ледяной воды, из которого, с тем же терпением и методичностью, ни на секунду не выходя из себя, окатывал сначала Джеймса, потом Сириуса. Вот. Очень удобно. А то пришлось бы ему метаться с ковшиком между кроватями...
Может быть, у Луни и Хвоста были какие-то вопросы, но вслух они их никогда не задавали. Хогвартским эльфам, убиравшим спальни, тоже было плевать, кто где спит, — успеть бы навести порядок, подмести и постирать грязную одежду, пока не проснулись студенты. А больше никто и не знал, и никому дела не было.
***
Если бы кто-то узнал, наверное, пошли бы слухи. А может, они и так ходили. Джеймсу иногда казалось, что он ловит спиной косые взгляды — особенно, когда Сириус, ничего дурного не подозревая, на людях обнимал его за плечи. Но Джеймс бы скорее умер, чем сбросил руку Бродяги.
Его больше пугало другое — что у него самого, чем дальше, тем чаще появлялись всякие странные мысли...
Сириус как-то неожиданно быстро и незаметно проскочил переход от детства к юношеству. Все остальные, в том числе сам Джеймс, проходили тот мучительный и нескончаемый период, когда все лицо обсыпают жирные багровые прыщи, руки и ноги становятся непомерно длинными и костлявыми, кадык начинает выпирать, так что ты выглядишь как пеликан с набитым клювом, а голос прыгает от баса до фальцета. А вот Сириус, казалось, за одно лето без всякого труда превратился из мрачноватого скуластого мальчишки — в мужчину. Тонкого, легкого, стройного и гибкого, будто клинок дамасской стали, но все равно мужчину.
Он первым из всей компании начал бриться, пускай даже на лезвии оставалось лишь несколько жалких волосков; голос у него стал низким и глубоким, с легкой хрипотцой от постоянных простуд; он двигался с безупречной пластикой пантеры, а еще отрастил длинные волосы, падавшие на плечи, как волна черного шелка. Девчонки млели от него, ходили за Блэком стайками и постоянно норовили подлить любовное зелье в сок, так что у Сириуса появилась привычка носить с собой фляжку и пить только из нее. Он стал насмешливым и грубым, со всеми заедался, часто дрался, будто утверждая свое право главенствовать в стае бродячих псов, и только в спальне позволял себе наконец стать самим собой.
При Джеймсе он мог проявлять слабость, болеть, отчаиваться или часами сидеть и смотреть в пространство, кусая губы. Джеймс знал, что Бродяга в такие моменты думает о своей семье, и не лез. Он вообще старался особо не лезть, потому что рядом с Сириусом мучительно стыдился собственной дурацкой улыбки, торчавших во все стороны вихров, грязных носков и рук, которые казались ему огромными, как совки для угля. Ловец, тоже мне. Такими граблями не снитч ловить, а гиппогрифа в полете останавливать. Но Сириус всегда приходил на все матчи и тренировки и терпеливо сидел на верхней трибуне — по привычке идеально прямо, застегнув мантию на все пуговицы и аккуратно сложив на коленях руки в перчатках. Вот кому бы летать и летать, но семья бы ни за что не позволила — ни один Блэк никогда не играл в такую простонародную игру, как квиддич. Еще бы — они же аристократы, голубая кровь, белая косточка, а Поттеры кто? Хоть и чистокровные, но испокон веку были купцами. Денежные мешки, мещане...
То, что Джеймсу иногда мерещилось насчет Блэка, приводило его в ужас. От этих мыслей в голове наступал полный туман, хоть кулаками по ней колоти. Безумные гонки по лесам раз в месяц, в полную луну, приносили облегчение, но ненадолго.
Однажды он набрался смелости и будто невзначай завел с Бродягой разговор о любви между мужчинами. Тот сначала никак не мог взять в толк, о чем речь. Сириус, при всем своем цинизме, в некоторых вопросах был ужасно наивен. Отобрал у друга очки, нацепил себе на нос — Блэк считал, что так выглядит умнее, — и серьезно уставился на Джеймса поверх стекол.
— Все это чушь! Может, маглы на такое и способны, но ни один чистокровный волшебник никогда...
— Причем тут маглы?! Стоит тебе расслабиться, начинают вылезать старые предрассудки! А насчет чистокровных ты бы не торопился. Никогда разве не слышал, что говорят о тех двух придурках со Слизерина? А уж они чистокровнее некуда...
— А что говорят? — непонимающе спросил Сириус.
— Да вот то и говорят...
— Черт! — он стащил очки и задумался, по-собачьи наклоняя голову то вправо, то влево. Потом как-то жалобно и растерянно посмотрел на Джеймса:
— Так это правда бывает? Ты меня не разыгрываешь?
— Делать мне нечего!
— Ну, ладно, — решительно сказал Сириус. — Может, такое и случается, хотя я все равно не очень верю. Но в любом случае это мерзость, и я об этом больше говорить не хочу.
Джеймс только пожал плечами и напустил на себя равнодушный вид, но слова Сириуса запомнил навсегда.
Нет — так нет, Бродяга. Ты сказал — я услышал. Пусть я сдохну, если хоть словом тебе намекну когда-нибудь...
При этом Сириус по-прежнему спал с ним в одной кровати. Он не видел в этом ничего "такого" и явно не соотносил рассказ Джеймса с происходящим. Есть всякая мерзость, которая существует где-то далеко и нормальных людей не касается, — а есть Джеймс, мой друг.
А сам Джеймс до тошноты стыдился собственных мыслей и еще больше боялся, что Сириус как-нибудь догадается. Потому что тогда все, конец. И ладно бы Бродяга по морде ему съездил — мало они, что ли, дрались, особенно учитывая, что Сириус вспыхивал, как порох, от любой ерунды... Но ведь он даже ничего не скажет. Только посмотрит так, будто впервые видит, а потом отвернется, отодвинется, уйдет на другую кровать, в классе пересядет за другую парту, никогда больше не обменяется с Джеймсом даже словом, никогда не посмотрит в его сторону. Вычеркнет из своей жизни так прочно, как это умеют только Блэки. Просто перестанет видеть. Навсегда.
Так что Джеймс терпел. Если совсем уж накатывало — ночью тихонько выбирался из-под одеяла, оставляя спящего Сириуса, укладывался на собственную холодную кровать, отодвигал стопки книг, задергивал полог... А минут через десять возвращался и старался побыстрее заснуть, чтобы ни о чем не думать.
***
Хотя однажды у них все же случилось что-то похожее на "то самое". Но это было так странно, что Джеймс даже про себя не решался сказать, что это было.
Это случилось год назад, на рождественских каникулах пятого курса, когда после факультетской вечеринки Джеймс повел Лиз Корбетт погулять по школьным коридорам. Лучше бы это, конечно, была Лилс, но Лилс на него тогда и смотреть не хотела. Она встречалась с белобрысым и на редкость тупым (по мнению Джеймса) Энди Марвеллом с Рэйвенкло. Недолго, правда, — уже через две недели Джеймс подстерег его в коридоре четвертого этажа, когда никого поблизости не было, и высказал все, что о нем думает. Бродяга в драке не участвовал — он стоял на стреме на повороте коридора и вмешался только, когда Джеймс уже окончательно потерял контроль над собой и стал молотить Марвелла головой об стену. Еще и Сириусу заехал локтем, когда тот его оттаскивал. Марвелл после того не рискнул больше подойти к Эванс, а она сама закатила страшный скандал и заявила, что у Джеймса физиономия, как у мантикоры, а ума не больше, чем у горного тролля, так что... Ну и черт с ней, не больно-то и хотелось.
А с Лиз он тогда осрамился. Да так, что оставалось только провалиться на месте — через перекрытия Хогвартса и еще дальше в подземелья, а лучше прямиком к центру Земли. Строил, видите ли, из себя многоопытного, умудренного годами соблазнителя — и при первой же попытке перейти к решительным действиям услышал насмешливое:
— Поттер, ты вообще хоть раз целовался?
Признаться, что ни разу, было, конечно же, невозможно. Бессовестная Лиз, отсмеявшись, сбежала. Джеймс еще минут сорок просидел в пустом классе, методично наколдовывая в воздухе огнедышащих дракончиков и расстреливая их из палочки. Потом наконец собрался с духом и вернулся в общую гостиную. Старался ни на кого не смотреть, но прямо спиной чувствовал, как на него пялятся, и, кажется, даже слышал сдавленное хихиканье. Корбетт уже, небось, всем разболтала... Красный, как рак, он влетел в спальню и со всей дури хлопнул дверью.
Там никого не было, кроме Сириуса. Бродяга лежал на животе на кровати — их общей кровати — с книгой в руках. Он удивленно поднял голову.
— Ты чего, Сохатый, решил школу развалить?
Джеймс ответил длинно и витиевато. Потом успокоился и поделился с Сириусом историей своих бедствий.
— Правда не умеешь? — изумился тот. — Это же просто... Слушай, а хочешь, я тебя научу?
Джеймс сглотнул и кивнул.
Сириус умел — это было точно. Еще с того лета он взял привычку исчезать куда-то по выходным и возвращался уставшим, но веселым. От него пахло потом и слегка — алкоголем и незнакомыми цветочными духами. Джеймс никогда не спрашивал, куда и к кому Бродяга уходит, а тот сам никогда не говорил.
Сейчас он уселся на кровати по-турецки и похлопал ладонью рядом с собой. Джеймс подошел и сел. Сердце у него колотилось так, будто это был вовсе не привычный и знакомый Сириус, а... Непонятно что и кто. Но Сириус, казалось, не чувствовал никакого смущения.
— Смотри, сначала делаешь так, — он мягко, но решительно положил ладонь на щеку Джеймса и повернул его голову к себе. — Женщинам такое нравится. Они любят чувствовать себя слабыми, покорными и все такое. А потом вот так...
Он наклонился и коснулся губами губ Джеймса.
Сердце тут же улетело куда-то к горлу, а потом, судорожно сокращаясь, рухнуло к ногам. В ушах так шумело, что Джеймс не услышал бы, казалось, и рева разъяренной мантикоры. Но Сириус уже отстранился и, сосредоточенно нахмурив брови, снимал с Сохатого очки.
— А то мешаются...
Целуя Джеймса, он все время прерывался и деловито командовал:
— Не спеши! Рот так не разевай, а то Лиз подумает, что ты ее съесть собрался! И не ворочай языком, ты же не снег лопатой убираешь!
У него самого губы были тонкие и сухие. Не то, что у Джеймса — мокрые и пухлые, не губы, а оладьи какие-то, так бы себя и убил бы за них! А Сириус уже входил в Джеймса короткими и резкими толчками, и тут же замирал, и тут же ускользал, будто дразнился, и покусывал его губы, и впивал его слюну жадно, будто не мог напиться, и обнимал Джеймса одной рукой за шею, и решительно тянул его к себе, когда Джеймс пытался было пару раз отодвинуться. А другой рукой нашел его пальцы и сжимал их так, словно хотел сломать.
Потом сам наконец отстранился и посмотрел на Джеймса — странным долгим взглядом, какого у него никогда не было. А Джеймс думал, что никогда не видел Бродягу таким, — глаза огромные, на пол-лица, брови будто прорисованы тонкой кистью, губы яркие-яркие, словно окрашены вишневым соком. Он был такой красивый, как будто на картине, как будто в музее, и у Джеймса вдруг защипало в носу, потому что ему показалось, что прямо сейчас случится что-то страшное — Сириус умрет, или за ним придут и убьют, или посадят в тюрьму, — потому что не может жить такая красота, не бывает ее на свете...
— А на прощание, — сказал Сириус тихо, — можно вот так.
Он наклонился и осторожно тронул губами уголок рта Джеймса.
Будто бабочка задела крылом.
И тут же встряхнулся и стал старым, привычным Сириусом, насмешливым и циничным. Склонив голову набок по-собачьи, бросил:
— Ну, вот так примерно. Ты понял? — и расхохотался отрывисто.
А Джеймс вскочил и, пробормотав: — Да, ага, сейчас приду, — понесся к двери.
— Ты куда? Осчастливить Лиз? — смеясь, крикнул Сириус ему вслед.
Джеймс не мог ответить, потому что думал только о том, как бы побыстрее добраться до душевой, пока никто ничего не заметил. В душе, к счастью, было пусто. Он нечеловеческим усилием воли преодолел желание забраться под кран прямо в мантии и ботинках, кое-как разделся, встал под жалящие струи воды, повернувшись спиной ко всему миру, и крепко зажмурился. Потом до отказа вывернул кран с холодной водой, а потом еще минут пять стоял, трясясь, на кафельном полу, чтобы высохнуть, — полотенце-то, естественно, взять не было времени...
Когда он вернулся в спальню, замерзший настолько, что пальцы рук не сгибались, Бродяга уже спал, укрывшись с головой. Джеймс осторожно лег рядом.
— Ты чего такой холодный, Сохатый? Как из сугроба, — сонно проворчал Сириус, чуть подвинулся, зевнул, обнял Джеймса одной рукой и опять провалился в сон.
***
— "Когда Фродо улегся, донельзя усталый и почти без надежды уснуть, ему вдруг привиделся дальний отсвет на востоке: вспыхивало и гасло. А до рассвета было еще несколько часов.
— Что это за вспышки? — спросил он у Бродяжника, который стоял и всматривался в сырую тьму.
— Слишком далеко, не понять, — отвечал тот. — Очень странно: будто молния бьет и бьет в вершину холма.
Фродо лег, но долго еще видел яркие вспышки и темную фигуру Бродяжника. Наконец его сморил тяжелый сон...".
— Джей, слушай, — сказал вдруг Блэк, не открывая глаз.
Джеймс подумал, что если Сириус опять спросит, кто такой Фродо, он с ума сойдет. Три раза ведь уже объяснял.
Но Сириус спросил совершенно о другом:
— Джей, а если Эванс согласится с тобой встречаться, ну и все такое, — ты после Хогвартса на ней женишься?
— Ну... да, наверное. А что?
— Так, ничего.
— Говори давай, не тяни. А то вечно что-нибудь спросишь, а потом начинаешь отнекиваться.
— Да я просто подумал... Если вы поженитесь, то, наверное, будете жить у твоих родителей, так ведь? А я тогда уйду. Зачем я буду вам мешать?
Когда на Бродягу находило такое настроение, хотелось дать ему в зубы.
— Слушай, вот чего ты начинаешь?! Во-первых, еще никто ни на ком не женится. Она со мной пока что даже в Хогсмид ходить не хочет, если ты не заметил...
— Не хочет, не хочет, а потом захочет. Куда она денется? Ты же, Сохатый, настырный. Если тебе что-то нужно, ты ведь упрешься рогами, но добьешься своего.
— И что? Так она и разбежалась за меня замуж выходить... Да и потом, может, я вообще никогда не женюсь. Зачем мне жена? От них одна морока. Лучше мы будем с тобой вместе жить. Хочешь — у моих, а хочешь — снимем дом где-нибудь...
— Нет, Джей, тебе жена нужна.
— Зачем это?
— Чтобы дети были. Друзья друзьями, но я ведь тебе ребенка не рожу...
— Да за каким троллем мне сдался ребенок?
— Как это? Дети знаешь какие хорошие... Бегают, орут. За волосы дергают, погремушки грызут... Прикольные.
— Вот сам и женись, и заводи хоть дюжину, раз тебе так нравится.
— Я? — Сириус, не открывая глаз, невесело улыбнулся. — Без дома, без родных, без денег... Мне только семейством и обзаводиться. Самое оно.
— Тогда перестань выделываться. Я, так и быть, женюсь, наделаю детей, а потом тебе их сдам. Будешь нянькой, любитель погремушек.
— Легко... Но твоя жена меня терпеть не станет. Очень ей нужно, чтоб я под ногами путался. Третий лишний.
— Бродяга, я тебе обещаю, что на девушке, которая не станет тебя терпеть, я никогда не женюсь. Все? Успокоился?
— Нет уж. Я лучше уйду.
— Ой, великий Мерлин, только не делай такое страдальческое лицо, а то так и хочется тебя книгой по башке треснуть... Ну, и куда ты пойдешь, умник? Под мостом ночевать?
— Зачем? Поступлю в школу авроров, там, наверное, есть какое-то общежитие... Кстати, представляешь, — он чихнул, — ко мне тут на днях дорогая кузина подкатывалась.
— Беллатрикс?!
— Она самая. Вычислила меня в Хогсмиде, пока ты Эванс обхаживал. Прямо в "Три метлы" заявилась, будто так и надо, и прямиком ко мне. Я, конечно, вежливо сказал: "Привет, Белла, очень рад тебя видеть, и все такое, но вообще не уверен, что нам есть, о чем говорить"...
Он хмыкнул.
Джеймс, наоборот, сильно напрягся.
— А она что?
— Да только посмеялась. А потом как пошла, как пошла — дескать, и на кого же ты семью променял, и неужели ты не понимаешь, что тебе на этой стороне ничего не светит, иди-ка лучше к нам, мы тебя так ждем, сам Кое-Кто лично заинтересован, и уж мы тебя будем ценить, холить и лелеять, и все будет тебе и для тебя...
— Ох, как интересно! С чего вдруг?
— Вот и я спросил. "Можно подумать, — говорю, — ты мне должность наследного принца предлагаешь". А она: "Почему бы и нет? Ты же все-таки Блэк, ты должен занять достойное тебя место, за тобой многие пойдут...". "Ах, вот, — говорю, — для чего я нужен? Ну, прости, сестренка, заманивать к вам других придурков и убивать маглов я не намерен, мне как-то неинтересно". А Белле как с гуся вода. С чего ты, мол, взял, что мы убиваем маглов, да мы просто боремся за свободу, чистая политика, иди к нам и сам убедишься.
— Ты ей, что, поверил? Бродяга, да они тебе наобещают золотые горы, лишь бы...
Сириус досадливо поморщился.
— Я знаю, Джей. З-н-а-ю. Просто... Она ж не совсем дура, Белла-то, хотя с виду не подумаешь. Очень даже умеет по больному месту ударить. Говорит: "Ты считаешь, тебя на вашей стороне ждут с распростертыми объятиями? Ничего подобного. Никто никогда не забудет, что ты Блэк, что ты из такой семьи. Ты для них всегда будешь с клеймом, тебе никогда не будут доверять, случись что — первым тебя заподозрят...". Я спросил, что может случиться, но она только плечами пожала и говорит — не знаю, не знаю.
— И ты послушал? Ну, ты и придурок! Кому какое дело, что ты Блэк?! Семейка — одно, а ты — другое! Чушь...
— Чушь или нет, а МакГонагалл, например, очень странно смотрела, когда я спрашивал, что нужно, чтобы поступить в школу авроров. Не факт, что меня туда примут — с сам-знаешь-какими родственничками. Да, и еще... Я на днях виделся с — пчхи! — Эрни Маккинноном и Фрэнком. Спросил, правда ли, дескать, что есть такая организация, которая борется с Волдемортом, так... неформально. Почву, в общем, пытался прощупать. Но они сразу сказали — нет-нет, ничего подобного, да с чего ты взял, да от кого об этом слышал? Ясно дали мне понять, короче говоря, — что бы ни было, меня там не ждут.
— Моргана — владычица Авалона! Что я здесь забыл с этим кретином?! Подумай сам, чего ради Эрни и Фрэнк стали бы с тобой с бухты-барахты откровенничать? Придет время — как миленькие, нас найдут, можешь не сомневаться. Им люди нужны, Бродяга, война же идет. А если и нет — так мы сами что-нибудь замутим. Всей четверкой. Мародеры мы, или кто?
— Да, — Сириус слабо улыбнулся и закутался поплотнее в одеяло. — Думаешь, правда все получится?
— Даже не сомневайся, Бродяга.
— Ладно... Слушай, я, наверное, спать уже буду. Голова болит, как зараза.
— Все, я тушу свечку.
— Да ты читай, читай, мне не мешает.
— Нет, я уже и сам собирался... Спокойной ночи, ваше королевское величество.
— И вам спокойной ночи, дражайший мой герцог Золотые Рога.
***
Пристроить на захламленном столике книгу не удалось, потому Джеймс просто бросил ее на пол, потом наклонился и задул свечу. Сириус уже повернулся на бок и натянул одеяло на голову. Джеймс, позевывая, прижался к спине Бродяги, обнял его и подумал, что голова-таки начинает болеть, да и в горле першит. Наверное, сам уже заразился. Хорошо хоть, не собачьей чумкой... Улыбнулся от этой мысли и почувствовал, как Сириус, найдя наощупь его руку, переплетает свои пальцы с пальцами Джеймса. Через несколько минут он уже глубоко и ровно дышал.
Джеймс тоже засыпал. Мысли в голове путались, кровать приятно кружилась. Под сомкнутыми веками проплывали картинки — школьные коридоры, Сириус с носовым платком, Лилс, которая упирает руки в бока и говорит: "Какая же ты зануда, Поттер!".
Потом их сменил Запретный лес. Бушевала метель, снег мело так, что в двух шагах ничего не разглядеть, замерзшее озеро лежало в темноте плоским белесым блюдом, а из леса один за другим выходили и, осмотревшись, пускались рысцой по льду большие белые волки. Один, другой, третий...
А во главе стаи, то опуская голову к земле и принюхиваясь, то подпрыгивая, чтобы поймать зубами снежинку, бежал огромный черный пес.
— The end —
________________________________
* Дж. Р. Толкиен. «Властелин колец», кн.1, гл. 11, пер. В. Муравьева.