And it was stalking time for the moonboys…
David Bowie "The Bewlay Brothers”

Ветер в лицо, небо в гуаши, толпа невдалеке. Она совсем рядом, её громкое дыхание нагоняет такой страх, что я сам себя не узнаю. Мокрые пальцы липнут к штанам.

– Может, не пойдем? – спрашиваю я этак небрежно.

– Трусим? – каллиграфический росчерк брови застывает в иероглифе презрения, но я-то знаю его лучше всех на свете, и вижу, что он сам здорово струхнул.

– Скажешь тоже, – фыркаю я. – За тебя переживаю.

– О, заткнись.

Он весь в белом с ног до головы. Это, наверное, красиво, но я в этом ни черта не понимаю. Знаю только, что выгляжу рядом с ним, как мальчишка-свинопас, но так всегда было, я уже давно привык и не претендую. Тем более, какой смысл, когда он всегда в белом, даже если на самом деле черте в чем?

Он нервно одергивает рубашку, и я тихонько хихикаю.

– Чего? – смотрит он сердито.

– «Трусим?» – передразниваю я его и даже пытаюсь вздернуть бровь, но она теряется в очках, умаляя эффект.

Блэкки ухмыляется. В конце концов, выпендриваться можно до определенного предела. Дальше не посмеешься над собой, и перестанешь быть крутым.

Мы не перестанем.

Делаем для храбрости два последних глотка, зеркально морщимся, одинаково судорожно втягиваем в себя горячий пыльный воздух, переглядываемся и шагаем в людское варево.

В ушах звенит, в горле ожог, в глазах разноцветные точки. По левую руку – абсолютный друг, по правую – счастье, или как там эта хрень обычно зовется, а?

Try seventeen, если ещё не пробовали, или вспомните, если уже такое было.

Seriously, try.

И все поймете.

***

Жарко, душно, влажно, солоно над верхней губой. Тело сплющено и тащится вперед практически независимо от меня. Многоголовый организм вокруг, частью которого я сейчас стал, ползет внутрь, как гигантская гусеница. Хорошо, что Блэкки высокий и белый, а то бы я его тут потерял. Он немного впереди и даже сейчас, облепленный чужими липкими людьми, ухитряется сохранять это свое достоинство, над которым я обычно потешаюсь, потому что немного завидую. Он оборачивается, встряхивая волосами, и улыбается вроде как мне, но на самом деле рассеянно. Я знаю, как он этого ждет. С того момента, как услышал музыку и помешался на худом белом человеке с красными волосами, ждет.

Блэкки предвкушает. Да, предвкушает. И я тоже. И вообще все это, что сейчас происходит, неимоверно офигительно. Вот только бы тот, кто приклеился сзади, перестал, наконец, хватать меня за зад, и было бы вообще отлично.

От мысли, что меня хватают за зад, становится адски смешно. Не то чтобы такого никогда со мной в жизни не происходило, просто раньше хотя бы была возможность примерно представить, кто бы это мог быть, а сейчас я даже повернуться не могу, чтобы поблагодарить за доставленное удовольствие.

Алкоголь и эйфория причастности к чему-то большому вскипают в моем обласканном организме.

– Спасибо тому, кто там сзади меня щупает! Ещё немного, и я к тебе повернусь и овладею! – ору я со всей дури, хлюпая смехом.

Услышавшие подхватывают смешок, кто-то даже восторженно свистит и аплодирует, а сзади, засмущавшись, перестают.

Блэкки пропускает мой маленький триумф, и это мне почему-то не нравится. Я делаю рывок и продвигаюсь к нему, отряхивая с себя толпу. Мне хочется быть сейчас рядом с ним. Мы вместе пришли, и всю эту историю я хочу поделить пополам. Когда ещё такое выпадет?

Оттолкнув нескольких человек, я его настигаю и хватаю за плечи.

– Как настроение? – кричу ему в ухо, стараясь перекрыть какофонию голосов.

– Отлично! – орет он в ответ. – Джейми, ты понимаешь, что мы его сейчас увидим?!

Мы смеемся, он от радости, а я просто так и ещё потому что – приключение.

Темное чрево зала заполнено до отказа, сцена моргает болотными огнями, на миг я пытаюсь осознать, что нахожусь в параллельной реальности, пропускаю через себя ощущение другого мира с его чудной одеждой, странными предметами, непривычными запахами, голодными лицами, но вдруг мои руки сами собой подымаются вверх, а душа, – или как там эта хрень обычно зовется, а? – бросается вперед, вон из тела, как собака на охоте, почуявшая добычу, и я становлюсь частью всего, что вокруг.

Красный луч падает сверху на белого человека.

И я зову его вместе со всеми.

***

It's a god-awful small affair To the girl with the mousy hair But her mummy is yelling "No"

And her daddy has told her to go…

…красный луч чертит на нём, красный луч скользит по телу, взрывает волосы алым фейерверком, проступает кровавыми пятнами на фосфором святящейся коже…

…But her friend is nowhere to be seen Now she walks through her sunken dream

To the seat with the clearest view And she's hooked to the silver screen…

…его рубиновое лицо вылезает из подсвеченной утробы сцены, его тело состоит из прямых линий и острых углов, руки замирают, а потом пересекаются с музыкой…

…See the mice in their million hordes From Ibiza to the Norfolk Broads Rule Britannia is out of bounds To my mother, my dog, and clowns…

… он один в целом свете, белый бог, сошедший сюда по красной дорожке звенящих аккордов и моих нервных окончаний, я хочу упасть и преклониться, но могу только раскачиваться в такт…

… Oh man! Look at those cavemen go It's the freakiest show…

… посмотри на меня, посмотри на меня, на меня, на меня!!!...

…Take a look at the Lawman Beating up the wrong guy Oh man! Wonder if he'll ever know

He's in the best selling show…

«… на меня, Зигги, посмотри на меня!» Господи, кто же это кричит, неужели, правда, я…

Is there life on Mars?

***

Все кончается, когда уже нет сил ни кричать, ни хлопать, ни прыгать, ни существовать в сколько-нибудь пристойной физической форме, а хочется просто упасть и раствориться, только чтобы всегда чувствовать себя так – выпотрошенным и заполненным заново, опаленным звездным светом.

Мы с Блэкки смотрим друг на друга неверяще и выталкиваем воздух из легких толчками, как после скоростного заплыва.

– Твою мать, – бормочет он ошалело, – твою мать.

Я согласно молчу, потому что чего тут добавить?

Толпа все ещё воет и коллективно раскачивается, а у Сириуса вдруг загораются глаза каким-то лихорадочным блеском.

– Пойдем, – говорит он решительно и увлекает за собой.

Он идет вперед к сцене.

– Ты куда? – смеюсь я. – Ты что?

Он оборачивается. На лице вылеплена сумасшедшая одержимость.

– Я хочу его увидеть, – говорит он. – Пошли за кулисы.

И все для меня в этот момент заканчивается, черт его знает, почему.

Кругом кусок чужого мира.

Кругом чужие люди.

И чужой Блэк.

– Спятил? – спрашиваю я холодно. – Зачем?

– Я хочу его увидеть, – повторяет он медленно.

– Не нагляделся?

– Допустим.

Мы таращимся друг на друга в каком-то неприятном напряжении, которого с нами ещё не происходило. Нас начинают толкать пробивающиеся к выходу люди.

– Да не пустят нас туда, – наконец, пожимаю я плечами, найдя причину. – Смотри, там до сих пор охрана стоит.

– Старое доброе умопомрачающее заклинание, – говорит он тихо, почти мурлычет.

– Да ты что? На магглах? Без серьёзного повода? – задыхаюсь я от возмущения.

– Все когда-то бывает в первый раз, – усмехается Сириус, и на его лице проступают все поколения темных волшебников Блэков.

– Может, тогда сразу Империо? – осведомляюсь я ледяным тоном. – Чтобы не размениваться, так сказать, по мелочам.

Странно, только когда он выпускает руку, я понимаю, что он все это время меня за неё держал. Его длинные волосы хлещут по лицу, как плетка.

– Сириус, подожди! – кидаюсь я за ним следом. – Ну, извини! Ну, прости меня, пожалуйста, я идиот, я дебил и …

Я задумываюсь, пытаясь придумать слова пообиднее.

– Олигофрен, кретин, придурок и дегенерат, – услужливо подсказывает мне он.

– Во, точно, – соглашаюсь я радостно. – Спасибо, что подсказал.

– Всегда пожалуйста, – он слегка кланяется с издевательской усмешкой, и я с облегчением понимаю, что он больше не злится.

– Премного благодарен.

– Обращайтесь, я всецело к вашим услугам.

– А я к вашим.

– Тогда поцелуй меня в зад, – предлагает он.

– Снимай штаны, – говорю я с энтузиазмом.

– Что, даже выпивкой предварительно не угостишь?

С шутками-прибаутками мы проталкиваемся к кулисам.

Путь нам преграждают два тролля средней величины. Так вот они какие, а то я раньше только слышал. Действительно, сразу видно, что создания тупые и крайне агрессивные.

Чтобы искупить вину перед Сириусом, заклинание я беру на себя.

Глаза троллей не меняют выражения, это все то же подтаявшее масло со зрачками в центре, но они беззвучно пропускают нас вперед.

Мы заходим за ограждение.

Внутри куча людей.

Все они хотят видеть и прикоснуться.

И Блэкки хочет.

Все его хотят.

Только не я.

Мне было достаточно белого человека на сцене. Зачем он нужен Блэкки, за каким хреном нам с ним вообще кто-то ещё нужен?

Я почти готов спросить это вслух, но вспоминаю о Лили.

Рыжие волосы, зеленые глаза, теплые пальцы, мягкие губы, мягкий я с грохочущим в барабанных перепонках сердцем…

Мы подходим туда, где больше всего людей.

Я шепчу заклинание, и они расступаются перед нами.

Белый человек сидит в центре.

Блэкки смотрит на него, не отрываясь.

Вокруг чужой мир, и я не нужен в нём.

Take a bow.

***

Он сидит не выше, чем остальные, но кажется, что на троне.

Лицо похоже на раскрашенную гипсовую маску, глаза прикрыты, в пальцах сигарета, которую он подносит ко рту ленивым, словно нарочито замедленным движением. На тонком запястье два крупных тяжелых браслета, которые ударяются друг о друга, когда он опускает свою полупрозрачную руку.

Bam, bam, thank you glam.

Я хочу думать, что он всего лишь манерно позирует, но понимаю, что его неестественность только и естественна в этом мире.

Он сидит не выше, чем остальные, но кажется, что на троне.

Худое белое тело обтянуто чем-то разноцветным и блестящим, как оберточная бумага, очертания теряются в лиловом облачке дыма.

Он склоняет голову набок и застывает восковой фигурой, придуманной свихнувшимся художником.

Отсутствующий взгляд скользит вокруг, не останавливаясь ни на ком и задевая каждого.

Кошачий поворот головы на длинной шее, звездная пыль на коже, приоткрытые в насмешливом удивлении губы, мужчина или женщина, lady from another grinning soul, не выше, чем остальные, но почему же все кажется, что на троне…

Я с трудом стряхиваю с себя наваждение.

Что за ерунда? Это обычный человек, даже не волшебник. Это я, я волшебник! Могу делать вещи, о которых он даже мечтать не смеет. Могу зажечь здесь огонь и залить все водой, глядя, как будут испуганно бегать эти люди. Могу заставить взлететь все предметы вокруг. Разрушить город или построить дворец. Засыпать эту почти неподвижную красноволосую статую цветами или залить помоями, чтобы немножечко расшевелить и дать простецам понять, как выглядит настоящая, мать её, магия!!!

Господи, что это на меня нашло… Какая дрянь в голову лезет, самому противно… Почему я так злюсь, на кого я злюсь и за что?

Я украдкой бросаю взгляд на Сириуса, как будто боюсь, что он прочтет мои гаденькие мыслишки.

Но ему не до меня. Он смотрит на него и вовсе не выглядит испуганным и трепещущим, как обычно поклонники при встрече со своими кумирами. Он кажется спокойным, почти равнодушным, выделяясь из толпы тех, кто жадно ловит каждый взгляд и следит за каждым жестом белого человека, как их много здесь, они умножены зеркалами, голод в их глазах смотрит на меня с каждой стены. Но Блэкки не голоден или, по крайней мере, удачно это скрывает.

Может быть, именно поэтому его и замечают.

В ленивом взгляде появляется интерес. Статуя ожила, она протягивает руку и подзывает Сириуса к себе.

Блэкки чуть ли ни с неохотой отрывается от стенки, к которой так элегантно прислонялся. Вот уж кто чертов позер! На секунду он оборачивается ко мне с проблеском усмешки, которую я обычно вижу у него на лице, когда мы собираемся немножко позабавиться. Это такая шалость сегодня, Блэкки? Почему тогда мне невесело?

Сириус подходит к нему. Королевский жест, и место рядом с троном освобождается.

– Oh! You pretty thing…

Я стараюсь не смотреть на них, но они отражаются во всех зеркалах. Сириус берет предложенную сигарету. Сириус берет стакан. Сириус смеется, волосы падают ему на лицо. Клоунские пятна грима дробятся у меня перед глазами. Они склоняются друг к другу, Oh! You pretty things …

Я выбегаю оттуда, я не нужен, и сердце выбивает тот же ритм «я-не-нужен», мальчишка-свинопас, take a bow…

Господи, сколько же тут людей! Они кажутся такими счастливыми, причастными, их так много, обмениваются смехом, дымом и слюной, сколько же их тут…

В одном из закутков, кажется, пусто, но тут из темноты выплывает лицо – молодое, одурманенное, с растворенной улыбкой.

– Привет, – говорит он и протягивает мне сигарету.

Сам не зная, зачем, я беру её и затягиваюсь несколько раз. Потом кашляю, а он смеется, и это что-то будит во мне, напоминает, какой я на самом деле, когда не чувствую, что нарисован мелом, и звездный человек стирает меня с доски, и я начинаю смеяться тоже. Темно и почти тихо, и, если сидеть на корточках, этот странный мир вокруг кажется почти нестрашным и так мягко плывет в дыму, как большая кошка в бархатном небе.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Кристиан, – отвечает он гордо, а затем хихикает, прижимая палец к моим губам. – На самом деле Дуэйн, только никому не говори.

Палец пахнет дымом.

– Почему никому не говорить?

– Потому что тут нельзя быть обычным, – доверительно шепчет он. – Если ты хочешь остаться здесь, нужно быть таким, как будто ты с неба. Дуэйн не может быть с неба, он работает в прачечной, живет с родителями и никогда не целовался с кем-то по-настоящему красивым.

– Я красивый?

– Нет, – отвечает он грустно. – Жаль, правда?

– Жаль, – говорю я, поднимаясь. – Но ты знаешь, я был в небе. Я летал по небу. Я пил небо. Я с неба, просто я не звезда. Сириус – звезда.

– Сириус, – повторяет он за мной медленно. – Где он сейчас?

– Не знаю. Making love with his ego?

Мы опять смеемся вместе, и мне хочется сделать для него что-то приятное.

– Послушай, – говорю я, – хочешь увидеть волшебство?

– О, да!

На его лице детский восторг.

– Тогда считай до трех.

– Раз…

Starman waiting in the sky…

– Два…

He'd like to come and meet us…

– Три…

But he thinks he'd blow our minds…

Я исчезаю.

Я возвращаюсь в мир, к которому принадлежу.

Пить небо.

Starman waiting in the sky…

И пусть хотя бы на миг мы с ним – на равных.

Окончание