Начало

***

Сначала появляется луна.

Затем в ней прорезаются отверстия ноздрей и рта, чертятся линии бровей и острых скул, чуть выступающих зубов.

И, наконец, глаза.

Синий и черный.

Черный и синий.

И хотя кажется, что луч прожектора выбеливает его черты в темноте, на самом деле светится он сам.

I could make it all worthwhile as a rock'n'roll star.

Он отбрасывает тень с очертаниями пса, а рядом стоит Сириус и отбрасывает тень с очертаниями звезды.

I could play the wild mutation as a rock'n'roll star.

Они кладут руки друг другу на плечи и начинают танцевать, мягко раскачиваясь, и нежность размывает их тела.

I could fall in love all right as a rock'n'roll star.

Я не завидую, тем более, какой смысл? Жаль только, что не слышно музыки, которую слышат они…

– Джейми.

Два светлых пятна скользят у меня под веками…


***
– Джейми.

Я открываю глаза, зеваю и потягиваюсь. Что за черт, я дома? За окном ещё темно.

Лицо Сириуса расплывается, значит, очки должны валяться где-то рядом, я шарю рукой по полу и нащупываю их.

– Привет, – говорю я. – Который час?

– Поздний, – отвечает он. – Ранний.

– Ты давно вернулся?

– Только что.

– Хорошо, что родителей сегодня нет, – усмехаюсь я. – А то представляешь, как бы нам влетело?

– Да уж, – устало улыбается он.

Неловкое молчание требует действий или хотя бы слов.

– Извини, что я… – начинаем мы с Блэкки одновременно, замолкаем, а потом начинаем похрюкивать, чувствуя себя невероятно глупо, и никаких извинений больше не требуется.

В комнате душно.

Сириус подходит к окну и распахивает его. Ночной воздух пахнет так пронзительно, что щемит сердце.

– Вот и все, – говорю я. – Последнее лето детства. Или как там эта хрень обычно называется, а?

– Джейми, мой дядя Альфард умер, – его голос тих.

– Что? Когда? Почему ты не сказал мне? Блэкки, мне так жаль, – я захлебываюсь словами.

– Он оставил мне деньги. Теперь я смогу уехать, перестану тебе надоедать, – ещё тише.

Я закрываю глаза. Боже, какой длинный день.

– Вы с Лили поженитесь, нарожаете кучу ребятишек, будете жить тихо и гладко. Ты станешь примерным семьянином. Отрастишь пивной живот. Или бороду.

Я знаю его лучше всех на свете, но не узнаю этой интонации. Наверное, потому что никогда раньше не слышал.

– Я буду к вам приезжать. По праздникам. Может, тоже стану примерным семьянином, хотя это вряд ли. Скорее, буду рыскать где-нибудь по трущобам и жрать крыс.

Я подхожу к нему и разворачиваю лицом к себе.

– Shut the fuck up, Бродяга.

– Go and fuck yourself, ловец.

– Не слишком ли много fuck’ов для дружеской беседы?

Мы дышим друг в друга, несвежее похмельное дыхание раннего утра однажды в последнее лето вместе. Звездный человек пляшет на тающей границе между нами.

– Ты не хочешь знать, чем я занимался, Поттер?

– Нет, не хочу, Блэк.

Я знаю, чего хочу.

– А ну пошли, – я с силой хватаю его за руку и тащу за собой.

Обойдемся без перемещений в пространстве, ножками, ножками, мальчики.

На крыше ветер, быстро прочищающий мозги. В светлеющем небе ещё видны бледные точки звезд, луна похожа на мутное зеркало.

– Давай, – говорю я.

Может, это и последнее лето, но до него было много времени, чтобы узнать другого лучше всех на свете.

Поэтому он понимает, о чем я.

Мы начинаем вместе.

Мы стоим на крыше и орем во всю глотку. Сначала без слов, просто выкрикивая опасения, несбывшиеся желания, туманные мечты, нескончаемый сегодняшний день.

Потом включаем слова. Что-то про вечную дружбу, про свои правила игры, про приключения, дуракаваляния, про бойкот пивным животам и запрет на бороды. Про то, что все только начинается.

Луна раскрывается и кидает нам под ноги дорожку.

Я делаю первый шаг, и Сириус идет за мной следом.

Зачем?

Пить небо, быть звездами, существовать бесконечно.

Is there life on Mars?

Мы обязательно узнаем и потом расскажем тебе.