- Ты меня оставил, Джеми,
Ты меня оставил, - пафосно декламирует Сириус Блэк, дирижируя себе полупустой бутылкой усладэля и лениво поглаживая растрёпанную голову, лежащую у него на животе.
Голова поворачивается и окидывает его раздражённым взглядом больших карих глаз.

- Что ты плетёшь, Мягколап?
- Это стихи, Джей. Маггловские. Очень известные, между прочим.
- Идиотские они, а не известные. Откуда ты их взял? Лили подсунула?
- Да уж конечно. Твоя Эванс на такое не способна – она только учебники по Зельям читает и Кулинарный справочник молодой ведьмы-хозя-аай!.. Больно же!
- Сириус, Мерлин тебя возьми. Мы же договаривались.
- Ладно, извини, не буду больше. – Сириус потирает живот, на котором краснеют два ровных полукружья, оставленных зубами его любовника. За окном маленького домика, доставшегося Блэку в наследство от дядюшки, густеют синеватые сумерки, чуть слышно шелестят на ветру нежные листочки молодых лип.
- Так что там со стихами? – Джеймс Поттер вновь прижимается щекой к его коже.
- Они мне понравились.
- Да где ты их взял-то?
- У Минервы. Помнишь, на седьмом в мае я влетел к ней на отработки?
- О да. Это сложно забыть, Мягколап. Одно из лучших воспоминаний моего счастливого детства.

Они жизнерадостно хохочут – Блэк, опрокинувшись на подушки, Поттер – ткнувшись носом ему в живот и щекоча пупок горячим дыханием. Трансфигурация мантии Снейпа в костюм танцовщицы – с перьями, бантами и прочими атрибутами дешёвого стриптиз-бара – обошлась Сириусу в десять вечеров, проведённых в кабинете декана за занятием почтенным и полезным – сортировкой учебных пособий. Но выражение лица Сопливуса, обнаружившего на себе розовый корсет, того стоило.

- Ну вот. У неё на столе лежала книга… необычная такая, в бумажном переплёте.
- И ты, конечно, сунул в неё свой любопытный собачий нос?
- А как же!
- Ну – и?
- Говорю же – понравилось. Хорошие такие стихи… грустные.
- Кто хоть написал?
- Некий Роберт Бернс.
- Не знаю такого.
- И почему я не удивлён? – риторически вопрошает Блэк.

Джеймс фыркает и трётся носом о его бедро. Сириус потягивается и свешивается с кровати. На полу вперемешку валяется их одежда – алые мантии первокурсников Высшей Школы Аврората, форменные ботинки, бельё… Несколько секунд он взглядом ищет в этой куче свою палочку, потом безнадёжно машет рукой и ложится обратно.
- Слушай, мне вставать лень – заведи будильник, а? Опоздаем завтра – Шизоглаз шкуру сдерёт.
- Угу.
- Погоди… ты чего делаешь, Сохатый?
- Угадай, - Поттер переворачивается, сползает пониже и разводит колени Блэка. Тёплые губы ползут к лобку, прихватывают и мягко тянут за вьющиеся тёмные волосы, пальцы поглаживают внизу.
- Ты ж меня только что трахал, - смеётся Сириус. Ноги, однако, не сдвигает.
- И что? У меня талон на однократное посещение?
- Нет. Я принимаю в порядке живой очереди… Блин! Да что ж ты кусаешься? Ты же травоядный.
- Сам ты травоядный, - Поттер облизывает нежную смуглую кожу, - я, между прочим, могу и забодать.
- Не-ет, не можешь. Женись сначала… ох… да подожди пару лет…
- Дурак…
- Сам… тако-ой… ты доиграешься – сейчас опять начну… стихи…
- Попробуй. Если сможешь.
Сириус Блэк опускает ладонь на взъерошенную голову Джеймса и открывает рот, но знакомые губы двигаются внизу, посасывая, обхватывая, сжимая – и он забывает, что хотел сказать. Мерлин с ними, со стихами – смешно даже. Какие сейчас могут быть стихи? В другой раз.

«Ты меня оставил, Джеми, ты меня оставил…», - почти беззвучно шепчет Сириус Блэк, следуя по узкому проходу между скамей, заполненных разодетыми гостями, за только что обвенчанной парой. Он шафер, и на лацкане его чёрной бархатной мантии ослепительно белеет цветок лилии. Мантия сидит прекрасно – мадам Малкин постаралась на славу – нигде не морщит, не жмёт, не натирает. Вот только в нагрудном кармане как-то странно пусто – словно оттуда вынули то, чему лучше было бы остаться на прежнем месте. Ещё пятнадцать минут назад там лежали кольца – крошечные золотые обручи с гравировкой в виде переплетённых рун и изящных букв. Теперь в кармане пустота. Такая же, как в груди Блэка.

… Свадебный ужин проходит в зале для банкетов и торжеств на Диагон-аллее. Молодая пара принимает поздравления. Эванс… вернее, теперь уже – Поттер, хороша, как никогда: длинный кружевной шлейф её подвенечной мантии, украшенный зачарованными живыми цветами, стелется по полу, как снежное облако, прозрачная фата оттеняет золотую рыжину волос и акварельную нежность румянца. Лили улыбается: весело – гостям, ласково и чуть-чуть насмешливо - Джеймсу. Потом отводит глаза и ловит взгляд Блэка. Теперь в её улыбке сочувствие и понимание. И от этого становится ещё более тошно.
Сириус стоит в углу, лениво отхлёбывая традиционное свадебное шампанское, которое холодит язык кислотой тернового сока. Он устал… как собака, право слово, а завтра к восьми утра в Аврорат. Слава Мерлину, приём близится к концу.
- Сириус! Как ты? Алиса, это Сириус Блэк – наш с тобой будущий коллега.
- Да я ж его знаю, Фрэнки, мы учимся вместе.
Раскрасневшийся Лонгботтом придерживает под локоток одну из подружек невесты – пухленькую каштановолосую девицу. Алиса, точно. Сириус кивает и улыбается.
- … чудесная свадьба, правда, Сириус? А вы ведь с Джеймсом старые друзья, да?
- Да они с детства не разлей вода, милая. Держу пари, Поттер его ещё в крёстные к первенцу позовёт.
- Ой! – Девицу просто распирает от доброжелательности, - это же так чудесно! Крёстный отец – такая честь. Представляете, Сириус – как будет здорово – серебряная ложечка на первый зубок, первая квиддичная метла…
- … первый поход в бордель на шестнадцатилетие, - шёлковым голосом говорит Блэк, по-хаффлпаффски невинно хлопая ресницами.

Фрэнк багровеет до ушей и бросает на него злой взгляд. Ротик потенциальной миссис Лонгботтом приоткрывается буковкой «о». Она таращится на Сириуса, как золотая рыбка сквозь толщу аквариумного стекла, и он вдруг вспоминает ястребиный нос миссис Лонгботтом-старшей: мощная дама, здорово похожа на его собственную маменьку, но… на полтона ниже где-то. Ему становится жалко Алису.
- Простите, ребята. Я неудачно пошутил. Это всё шампанское. Пойду, пожалуй, проветрюсь.
- Иди-иди, - бормочет Фрэнк.
Сириус пробирается между гостями и выходит на улицу. За мутными стёклами фонарей подрагивает голубой магический свет, влажный вечерний воздух холодит лоб и шею. Блэк достаёт сигареты, прикуривает и смотрит, как лёгкий белый дым поднимается кверху – туда, где уныло-бледная луна то выныривает в дырки меж облаков, то вновь испуганно прячется обратно. Неудачно получилось, что свадьба пришлась на полнолуние, но миссис Поттер встала насмерть – какие-то там семейные приметы… Надо будет выбраться к Ремусу. Молодожёны отказались от свадебного путешествия, но в любом случае он не увидит Джеймса как минимум неделю. Ничего. К Рему вот съездит, отладит мотоцикл… и найдёт наконец какую-нибудь маггловскую книжную лавку – наверняка там есть этот самый Бернс. Почему-то очень хочется перечитать его заново. Смешно даже.

Ты меня оставил, Джеми. Ты меня оставил, - гудит в висках Сириуса Блэка, стоящего перед маленьким коттеджем в Годриковой Лощине. Всё, что он слышит – эти проклятые слова. Всё, что он чувствует – запах дыма. Всё, что он видит – сорванную с петель входную дверь.

Потом в сознание вторгается громкое прерывистое всхлипывание, и Сириус упирается взглядом в хоговского лесничего, который столбом стоит перед покосившимся домом, прижимая к груди плачущего Гарри. Не помня себя, Блэк зачем-то выхватывает малыша из безвольно опустившихся огромных рук и опрометью кидается в дом. Ноги сами несут его на второй этаж, в детскую, он вихрем взлетает по лестнице… и едва не спотыкается о труп Лили.
С первого взгляд Сириус понимает – это конец, Авада, и прошло уже не меньше получаса. Эванс лежит навзничь, на её лице странно умиротворённое выражение, зелёные глаза полузакрыты. Наклонившись, Блэк отводит с холодеющего лба волнистые рыжие пряди, оправляет лопнувшую на груди маггловскую блузку и, до боли сжав челюсти, на негнущихся ногах спускается вниз. Широкие дубовые ступеньки, яркий коврик, блестящие коричневые плашки паркета – на знакомом пути от детской до кухни надежда оставляет его окончательно. Но он молится, исступлённо молится Мерлину, Моргане, маггловским святым - пожалуйста, пожалуйста, пусть Круцио, пусть Режущее, пусть всё, что угодно, только бы, пожалуйста, Мерлин Всеблагой, пусть он будет жив. И уже через секунду видит сквозь полуоткрытую кухонную дверь вытянутые ноги в чёрных джинсах и знакомых домашних тапках.

Оцепенев и судорожно прижимая к себе орущего Гарри, он смотрит в серое лицо Джеймса, сжимающего в мёртвой руке бесполезную теперь палочку. Потом переводит взгляд на младенческий лобик, изуродованный кровавым росчерком, оседает на колени, прямо в мелкую фарфоровую крошку, ровным слоем устилающую пол когда-то уютной кухоньки Поттеров, крошку, в которую превратилась гордость Лили, обеденный сервиз на восемнадцать персон, и воет, воет, раздираемый горьким, как Перечное зелье, чувством собственной вины. Перепуганный дикими звуками ребёнок заходится уже абсолютно истошным рёвом и, как ни странно, это заставляет Сириуса заткнуться, собраться, призвать из спальни гаррин рожок с чаем, напоить и успокоить крестника, а потом наложить на распухший лобик Заживляющие Чары.
За этим занятием его и застаёт Хагрид, который как слон в посудной лавке ворочается в кухне, сморкаясь и продолжая всхлипывать. Их разговор короток и невнятен.
- Надо уходить. Я возьму его.
- Не… эта… Альбус…
- А. Да. Конечно. Забери его в Хогвартс. Отдашь только в руки Дамблдору. В крайнем случае Минерве. Ты понял, Руби?
- Ну да… Ясно дело. А… Ты сам как? Куда?
- Я вернусь к утру. – Сириус осторожно перекладывает задремавшего ребёнка в гигантские потные ладони, - Может, к вечеру. Ты только… береги его.
- Да-да, Сириус. Всё сделаю.
- Справишься с мотоциклом?
- Ага.
- Давай.

Они выходят во двор. В сознании Сириуса всё ещё звучат проклятые маггловские строчки, но он трясёт головой, отмахиваясь от них. Он не верит им. Он всё равно ещё не верит.
Прежде чем скользнуть за границу антиаппарационного барьера, Сириус легонько проводит пальцем по мягкой щёчке спящего крестника и гладит взъерошенные тёмные волосы. Взъерошенные. Тёмные. Блэк прикусывает губу и шепчет:
- Пока, Гарри, маленький. Завтра увидимся.

И самое смешное, что он искренне в это верит.