Озираясь назад,

Убегают олени,

Нарываясь на залп.

В.Высоцкий

- Иди сюда, - в негромком теплом голосе есть что-то такое, от чего по позвоночнику пробегают ледяные иголочки мурашек.

Джеймс послушно трогается с места. Воздух, неожиданно вязкий и плотный, противится движениям и заливает легкие, срывая дыхание. Комната заткана гипнотическим оцепенением, словно паутиной; разорванные ниточки рождают звон в ушах, пока Джеймс бредет на подгибающихся ногах через необъятное пространство ковра, мимо спящих за пологами однокашников - к кровати, на которой лениво развалился полураздетый разлохмаченный Блэк.

- Садись, - Сириус лениво потягивается и почти мурлыкает, глядя, как его приятель неуверенно опускается на краешек собственной кровати. Протянув руку, легко трогает его за плечо и беззвучно смеется, когда Поттер вздрагивает, выпрямляясь.

- Ты так напряжен, - мягкая, чуть заметная усмешка. - Разденься.

Дрожащими, неловкими руками Джеймс расстегивает пуговицы; пальцы соскальзывают, заставляя его нервничать и торопиться. Мантия падает на пол, Джеймс берется за верхнюю пуговку рубашки и поднимает глаза, чтобы встретить насмешливо-заверительный взгляд друга.

- Брюки тоже.

Оставшись в трусах, Джеймс снова осторожно присаживается на край кровати, положив руки на колени. В комнате тепло, но его бьет озноб.

- Мерлин, Поттер, мальчик мой, на медосмотрах ты небось живее шевелишься! - издевка в голосе Блэка вырывает его из оцепенения, и Джеймс даже находит в себе силы усмехнуться, наблюдая, как тот отодвигается, освобождая для него место.

- Ложись на живот.

Джеймс безвольно подчиняется, перекатываясь на кровати; уткнувшись лицом в подушку, он поворачивает голову набок, и дужка перекосившихся очков больно впивается в висок. На миг в поле его зрения появляется бедро Сириуса - и тут же мир расплывается, когда Блэк осторожно стаскивает с него очки и перекладывает на тумбочку.

- Это тебе не понадобится.

Джеймс закрывает глаза и несколько мгновений просто дышит, медленно и глубоко, слыша, как Сириус возвращается на прежнее место. Он совсем беззащитен сейчас, - обнаженный, распластанный на кровати - и, конечно, не может чувствовать себя в безопасности; но это Сириус склоняется над ним, а ведь он всегда заботится о Джеймсе.

Но он все же вздрагивает, когда прохладные руки ложатся ему на спину, разглаживая зажатые мышцы; тихий смех обдает кожу:

- Когда я на двух ногах, то почти не кусаюсь… Лежи смирно…

Тихо вздохнув, Джеймс послушно расслабляется, и руки сползают ниже, легонько пробегаются по ребрам. Это почти не щекотно и очень приятно.

- Не волнуйся насчет матча, - продолжает Сириус, разминая его плечи. - Завтра ты их сделаешь…

Джеймс не волнуется. Ладони друга движутся по спине в ровном ритме, разгоняя кровь по телу, так что теплая пульсация разливается до кончиков пальцев. Это похоже на ласку. Теплая полутьма, сгустившаяся под веками, убаюкивает; он словно младенец, не спешащий появиться на свет, тонет в безопасности и покое…

- Ты засыпаешь, - шепчет голос Сириуса над самым его ухом, и Джеймс выныривает из полудремы, растерянно моргая. Перевернувшись на бок, он видит, нечетко и смазанно, как Сириус поднимается и идет к своей кровати. Холодок пробегает по разгоряченной коже, но он не спешит укрыться, глядя, как друг стягивает брюки и ныряет под прикрытие бордового полога.

- Спокойной ночи.

Свет гаснет, но Джеймс теперь долго лежит без сна.

Наутро небо покрыто синеватыми тучами, однако матч, несмотря на нелетную погоду, не отменяют, и во время завтрака игроки команд Гриффиндора и Рэйвенкло взволнованно переговариваются. Джеймсу кусок не лезет в горло, но Сириус предпринимает попытку впихнуть в него бутерброд, шутя, что так будет меньше сносить ветром. Джеймс вяло подчиняется, но после пары укусов откладывает тост и без интереса глазеет по сторонам. Гомон студентов и суровое небо с заколдованного потолка подавляют, пригибают к полу, и ему как никогда хочется взлететь.

Джеймс больше всего любит этот миг - ноги отрываются от земли, и как-то сразу проясняются мысли. В игре, в полете, полагаться нужно только на себя, и голову чуть ведет от неожиданной свободы; вот только так трудно сражаться с желанием высматривать в небе не снитч - Сириуса. И нужно суметь не оглядываться через плечо, и хочется уметь так, вот только, даже подчиняя своей воле упругие вихревые потоки, силой заставляя глаза искать золотое вместо красного, еще хочется…

Не думать. Не сомневаться. Отдаться под опеку. Принимать чужое тепло и уверенность - и не колебаться, не бояться подвоха…

Давно прошел тот краткий миг, когда Джеймс задумался - а не околдовал ли его Блэк? Он - недобрый, из темной семьи, он может… Вот только - не нужно.

Неуловимые контакты, мучительно невинные прикосновения - рука на плече, передай мне перо, колено прижимается тесно-тесно… ты был великолепен, рука в его волосах, ты лучший, Джейми… укус в шею, ты боишься бешеных собак, смех щекочет кожу…

Всегда было так. Только так.

…Яркая вспышка впереди в густой сиреневой мути грозовых туч; мгновенный рывок, и, выходя из пике, Джеймс машинально отмечает, что - победил. Приземляясь, он ищет глазами Сириуса и, найдя, улыбается - с облегчением, широкой детской улыбкой. Блэк сияет, приземляясь рядом - хотя тоже промок до костей; волосы от влажности завились колечками… Зажатый в кулаке снитч бессильно всплескивает крылышками, и улыбка Джеймса увядает.

Пока вокруг вскипает восторженная толпа, пока его поздравляют и хлопают по спине, Джеймс не трогается с места

- Пойдем, ты продрог, - Блэк приобнимает его за плечи и, раздвигая галдящих однокашников, ведет к душевым. Никто из команды не следует за ними - гриффиндорцы торопятся праздновать - так что они удаляются почти незамеченными.

Зайдя под навес, Сириус включает горячую воду в крайней кабинке и стягивает с несопротивляющегося Поттера отсыревшую форму.

- Ты промокнешь, - по-детски беспомощно произносит Джеймс, но тот только смеется и пихает его под душ. Закатав рукава, Блэк заходит следом и, мурлыкая какую-то песенку, старательно намыливает спину приятеля.

- Не надо, я сам, - неуверенно протестует Джеймс, но застывшие губы едва шевелятся, а руки - безжалостные, уверенные - прекратив растирать его плечи, зарываются в непослушные волосы, и Джеймс слышит насмешливое фырканье:

- Победитель имеет право на должное обслуживание… Я знаю как минимум полдюжины девиц, которые с восторгом взяли бы на себя эту роль, - Джеймс чувствует вибрацию низкого голоса кожей, и понимает, что Сириус стоит очень близко, так что Джеймс мог бы ощущать тепло его тела, будь Блэк… обнажен.

Джеймс задерживает дыхание и очень медленно выдыхает, пытаясь взять себя в руки; очень хочется сделать это в буквальном смысле, но Сириус - там, за спиной, и он выше, он увидит, конечно… Так что Джеймс сжимает кулаки и, зажмурившись, молится всем богам, чтобы что-то, кто-то заставило друга уйти; и, наверное, боги все-таки есть, потому что из замка доносится бой часов и Блэк, ойкнув, роняет губку.

- Забыл… У меня там… Кайла, ну, помнишь, темненькая? - выскочив из кабинки, он поспешно высушивает влажную одежду заклинанием и бросается было к дверям, но останавливается на пороге: - Джимми, я одолжу твою мантию? Не хотелось бы скомпрометировать девушку по возвращении… - Сириус хихикает и выходит. Оставшись один, Поттер не двигается с места.

Невидяще уставившись в стену, Джеймс оглаживает себя - от горла до паха, прочерчивая петли кончиками пальцев. Упругие водные струи хлещут тело, скатываются по лицу, оставляя капли на ресницах - словно ливень, бушующий снаружи. Трепет в ладони напоминает о снитче. Он еще не победил, еще идет игра, и где-то там, в вихревых потоках - Сириус, охраняет… а он летит, летит, летит - но нужно только теснее сжать ладонь, и тогда снитч не вырвется… Стиснув пальцы, Джеймс кончает - молча, закусив губу до крови - и, скатившись по стене, утыкается лбом в колени, сотрясаясь всем телом. Он не плачет - это просто вода, и озноб, и внезапно нахлынувшее облегчение; но почему так жжет глаза? Почему?..

Когда Джеймс добирается до башни, в Общей гостиной царит кутеж. С трудом, отговорившись усталостью, Поттер вырывается от восторженных приятелей и поднимается в спальню.

Кровать Сириуса пуста - и внизу его не было… Ах, да. "Кайла", - разглядывая несмятую постель, припоминает Джеймс. Медленно раздевшись и бросив форму на пол, он машинально присаживается на кровать Блэка, обессилено откидывается на спину… и, наверное, вскоре засыпает, потому что следующее, что он осознает - тихий ропот:

- Джейми… Я должен был сказать тебе не ждать меня, - сильные руки перекатывают его на кровати и заворачивают в одеяло; краем сознания Поттер осознает близость теплого тела - и снова проваливается в забытье.

Проснувшись на заре, он торопливо, стараясь не шуметь, перебирается в собственную кровать. Сириус безмятежно спит, раскинувшись на постели; одеяло съехало набок, оголив матовую кожу бедра. Он ненавидит пижамы, вспоминает Джеймс, и несколько секунд борется с желанием подойти и поправить одеяло, укрыть от чужих глаз наготу друга, но сдерживается и лишь задергивает палочкой занавеси его полога, прежде чем броситься на постель, пряча в подушку залитое краской лицо.

Когда он просыпается снова, солнце стоит высоко, и в спальне нет никого, кроме сладко потягивающегося Сириуса.

- Кажется, мы пропустили завтрак… - откинув одеяло, Блэк садится, прочесывая пальцами разлохмаченные волосы. - Ни одна зараза не посмела будить героев поутру.

Джеймс сглатывает, отводя глаза от бесстыдно обнаженного друга:

- Спустимся в кухню?

- Он еще спрашивает… - Сириус ослепительно усмехается и впрыгивает в брюки. Джеймс - не смотрит.

Выходные проходят довольно тихо. По давней хогвартской традиции, профессор МакГонагалл использует громоздкие эссе как дисциплинарно-профилактирующее средство. Замороченные старшекурсники огораживаются фолиантами и прилипают к пергаментам. Даже Сириус как хороший мальчик сидит над сочинением, хоть и без особого увлечения. На нем нет мантии, только белая рубашка, распахнутая у ворота - ему, кажется, всегда жарко. Блэк сидит вполоборота к Джеймсу, откинув стул на задние ножки, и вертит в пальцах перо - узкое алое перо, похожее на крючок - и изредка сдвигает к переносице тонкие брови. Хмурится он не раздраженно, а скорее тоскливо - Сириус, он ведь часто скучает, ну совсем как воспитатель в группе дошколят или дошколенок же в церкви. А развлекаться сейчас нельзя - нет, совсем не из-за дурацкого эссе, но на понедельник намечена их новая проделка, и они должны быть чисты как стеклышко. Эванс, конечно, будет рада - до определенного момента.

Ухмыльнувшись, Джеймс скользит взглядом по строчкам почти готового сочинения - вниз, вниз, наискосок - но глаза против воли отрываются от пергамента и, беспокойно пометавшись, снова возвращаются к Сириусу, прилипая взглядом к вилочке ключиц - и там, выше, ищут место, где должен быть виден трепет пульса. Но горло у Блэка гладкое, как у статуй, и, кажется, нет там уязвимого местечка, так напоминающего об отчаянно бьющемся снитче. Когда Джеймс находит его у себя и осторожно накрывает ладонью, Сириус слегка поворачивается к нему - вопросительно приподнятая бровь, и острое перо по-прежнему зажато в пальцах, алое, алое - и Джеймс послушно утыкается взглядом в пергамент, поспешно опуская ладонь, а глупый пульс остается на месте, как птица, привыкшая к клетке до нежелания улетать, и бьется по-прежнему беспокойно.

Джеймс рад, что на него сейчас никто не смотрит, хоть и не знает, чего стыдится.

Больше других дней Джеймс любит среды. Занятия заканчиваются рано, и вдвоем с Сириусом они уходят из школы "проветриться". Часто они сбегают в Хогсмид - благо что Розмерта никогда не заложит их профессорам - но иногда просто бродят по школьным землям, не избегая и Запретного леса. Вдвоем бродить по нему совсем не страшно - даже не перекидываясь, потому что с Сириусом всегда безопасно, даже на квиддичном поле, потому что он быстрее бладжеров - идеальный загонщик. Но и не в этом дело, и даже не в том, что Сириус чуть старше или что большую часть школьных лет Джеймс смотрел на него снизу вверх. Просто Сириус… Сириус.

И потом, вечером, когда в факультетской гостиной эльфы разжигают камин, и можно просто потрепаться с однокурсниками - ничего особо сложного не задают, в конце концов - Джеймс всегда чувствует друга спиной, как на квиддичном поле, и может расслабиться, совсем; купается в чужом внимании и шутит над Эванс - да, она это зачастую воспринимает неадекватно, и становится до ужаса похожа на Лунатика, но тем забавнее…

Да, Джеймс обычно любит среды, но сегодня вечером Сириус не один в постели. Ее зовут Мэнди или Милли, или… Джеймс не хочет вспоминать. У нее тонкие пальцы и по-кошачьи гибкое тело, и на лестнице Сириус, смеясь, целует ее в шею. Джеймс не знает, что хуже - ждать всю ночь, когда он вернется, или - вот так… Потому что спать он в любом случае не может, и долго лежит, уставившись широко раскрытыми глазами во тьму полога. Руки бродят по телу, затрагивая, лаская, мучая, и отчего-то трудно дышать - снова, как тогда, в вечер перед матчем. Словно и не воздух вокруг, а только густая вязкая тьма; и пыльный бархат полога походит на внутренность запертой шкатулки.

Хотя Сириус наложил Заглушающие чары, Джеймсу кажется, будто он может уловить ритм - и поддаться ему; но что-то мешает расслабиться, тело звенит как струна - тяжелым, мрачным тоном, и он зажимает рот ладонью, чтобы не выплеснуть хриплые, злые крики, когда болезненная судорога оргазма приподнимает его над постелью.

И после, когда остывает пот и успокаивается дыхание, он невидящими глазами впивается в темноту, пытаясь сбросить липкий стыд - словно родителей застукал, честное слово; только хуже, куда хуже…

Когда внизу стихают легкие шаги, Джеймс молча, отчаянно впивается зубами в подушку.

В четверг он молчит. Он молчит за завтраком, молчит на уроках; на обеде тоже молчит - пока Блэк, необычайно расслабленный, как и всегда после удачно проведенной ночи, наконец не выдергивает его из-за стола - благо что первый голод уже утолен. Сириус ни о чем не спрашивает; только, уже в коридорах, крепко сжимает плечо и заглядывает в лицо сверху вниз - цепким, как у целителя, взглядом. И сразу, наверное, предписывает больному лечение - этакую панацею, думает Джеймс, поднимаясь по ступенькам Астрономической башни следом за другом. В самом деле, если плохо, то лучше побыть одному; а другого одиночества, чем с Блэком, он не знает. И ему, конечно, легче сидеть так, на ветру, в уединении высоты - это почти как полет, только вот на метлу не сядешь вдвоем. А так он может видеть в опасной близости - так, что в полете столкнешься - четкий профиль Сириуса, длинную волнистую челку, и искусанные, зацелованные недавно губы; и ветер здесь - почти как в небе, от него перехватывает дыхание и слезятся глаза; правда, Джеймс не может вспомнить, чтобы во время игры было так.

Они сидят так довольно долго, пока у Сириуса не розовеют от стужи щеки; и по бессловесному согласию спускаются вниз, греться. Блэк идет на шаг впереди, будто поводырь, выбирая, куда им идти. Джеймс не возражает: Сириус всегда знает, как лучше; только одного он не знает, почему-то не знает - и потому не прав.

Но Джеймс молчит, потому что слов ему не найти ни за что и никогда; Джеймс молчит, и следует за Сириусом - вниз по ступеням и дальше; и послушно скидывает мантию, зайдя в раздевалку. Он движется очень медленно, как в полусне; тело, всегда послушное, кажется, застыло на холоде, как пластилин или глина. И только под горячим душем мышцы расслабляются, а уснувшие было мысли оживают и начинают метаться, как птицы перед грозой. Струи колотят тело, как очень живой, очень сердитый ливень. Какая-то лихорадка кружит голову и колотит тело, и Джеймс просто не может устоять на месте. Один неверный шаг - босые ноги чуть скользят на полоске кафеля - и он упирается беспокойным взглядом в развернутую вполоборота спину друга, словно тот может, как и всегда, помочь и успокоить…

Сириус ленивыми движениями губки гладит грудь, не обращая внимания на собственный затвердевший член. Об этом чуть позже позаботится его подружка - так зачем напрягаться?.. Так что он просто стоит под горячими струями воды, и лицо у него совершенно безмятежное - будто он совсем неуязвим, пусть и не обернут в драконью шкуру, а только в собственную гладкую кожу; но, наверное, этого и достаточно, думает Джеймс, этой неосязаемой эгиды красоты, потому что так - страшно подойти и коснуться, и даже смотреть страшно, а не смотреть нельзя, нельзя…

Вцепившись в перегородку, Джеймс проводит по лицу дрожащей рукой, смахивая влагу. Вода - всюду, в складках у губ, на щеках, и ресницы набухли каплями; она горячая, жжет, но на то и душ, правильно?

И он не плачет; он, конечно, не плачет, но почему же так…

- Джимми? - обернувшись, Блэк отбрасывает с лица мокрые волосы, с озабоченным видом глядя на друга. - На тебе лица нет… Пора расслабиться. Хочешь, я поговорю с Мирандой?.. Она давно тебя хочет, и не все же Эванс…

Смех, и слезы, и с неясным всхлипом рухнув рядом на колени, Джеймс берет член друга в самое горло - жадно и торопливо, не поднимая глаз.

Сам.

– конец –