Оригинальное
название: The
Cauldron Cake
Бета: shiraz
Персонажи: Лили,
подразумевается Джеймс/Сириус
Рейтинг: R
Саммари: Котелковый кекс, оказывается, на
удивление трудно испечь. То, что кажется таким простым, всегда скрывает самые
главные тайны, так ведь?
Дисклеймер: персонажи
принадлежат Дж.К. Роулинг
Разрешение
на перевод: получено
Котелковый кекс, размышляла Лили, вытирая руки о передник,
оказывается, на удивление трудно испечь.
Со стороны он выглядит довольно незамысловато; для
неподготовленного глаза – круглый, чуть приземистый, с лёгким ароматом
шоколада. Что тут сложного? Насыпать в миску немного муки, может, добавить
чуть-чуть сахара и специй (легко и не заморачиваясь, всё замечательно), потом какао, и вот он, голубчик! Котелковый кекс. Почти волшебство.
И как жаль, что настоящий рецепт не имеет к этому ни
малейшего отношения. То, что кажется таким простым, всегда скрывает самые
главные тайны, так ведь?
Господи,
иди сюда…
Прекрати,
нет, она же внизу. Твою мать… ладно, нет, надень рубашку обратно.
Снимай
свою.
Она
знает, Мягколап! Понимаешь? Она знает, что ты… ооо, ладно, только продолжай…
Вот так?
Бля.
Ничего
она не знает. Просто дай я …
Вот мука – да,
здесь всё просто. Для начала взять две чашки муки высшего сорта, просеять в
старую мамину миску для смешивания. Если бы только Петунья узнала, что Лили
использует драгоценную эвансовскую миску для приготовления котелковых кексов, главного лакомства волшебного мира, у неё бы пар
из ушей пошёл, точь-в-точь как у чайника. Миска наполнилась, и Лили вздохнула.
Понятно, можно воспользоваться и магией, но было что-то успокаивающее в том,
чтобы испечь кекс так, как учила мама – только миска, ложка и несколько часов
свободного времени.
Мука, сухая, но шелковистая, сыпалась между пальцев и
окутывала их, а потом, когда Лили попыталась её смыть, превратилась в густую,
вязкую белую массу. Хочет – скользит, хочет – пристанет. Такая уж она забавная,
мука.
Ну, а с сахаром совершенно другая история. В сухом виде он
безобидный, но мокрый – липнет, будто клей; столько проблем из-за капельки
сладости – оно, наверное, того не стоит. В конце концов, баламуты вечно строят
из себя само очарование, прямо-таки сияют глазурью. Вечно эти беспринципные
типы первыми увлекают за собой, сладко обещая что-то новенькое – вот здесь,
прямо за углом. Вечно первыми пытаются ускользнуть сквозь пальцы, если она не
позаботится добавить воды или не взобьёт как следует.
Господи,
руку…
Сюда?
Сюда…
бля. Бляаа. Сюда, да, сюда, ну же…
Давай,
Джеймс, ты можешь и получше. Давай, шире…
Не могу…
она сейчас…
Ничего
она не сделает. Раскройся для меня, просто…
Ладно…
только… о господи!..
Спокойно.
Это же я.
Знаю,
знаю… давай вот так ещё…
С маслом, честно говоря, было совсем трудно. В масле ей
виделось что-то откровенно зловещее, но она никогда не пыталась понять, что
именно. Может, тошнотный жёлтый цвет, или непристойные капли влаги, блестящие
на столе, если масло с полчасика постоит не в холодильнике, или долбаная
аккуратная упаковка. Словно что-то может быть настолько нехитрым, что его можно
упаковать в прямоугольник со скруглёнными углами, и ни полоски не выглянет.
Лили хотелось вцепиться ногтями в этот дурацкий кусок масла, испортить его
безупречный вид, изуродовать, искромсать, раскурочить, чтобы никто на него не
позарился.
Такое масло
никто не положит в котелковые кексы. Пусть себе прогоркнет, лёжа на полке в
кладовке, изуродованное, скорченное от боли, всем напоказ – плевать. Такое
масло, чёрт побери, заслуживает
пренебрежения и позора, разве нет?
Твою
мать, хорош дразниться, сильнее.
Вот так?
Боже,
вот так, вот так, вот так…
Сильнее?
Трахни
меня, Мягколап, бля, вот так…
Ну, а с какао лучше всего вообще не связываться. Конечно,
дело в том, использовать ли какао-порошок или плитки полусладкого шоколада. С
какао-порошком, конечно, проще – лёгкий и покладистый, и всегда выручит, но
заодно устроит такой беспорядок на столе, забьётся в трещины в кафеле и осядет
там – ничем не вычистишь. Но плиточный шоколад вкуснее. Размягчить его как надо
– сплошное мучение, он ещё капризней, чем какое-нибудь зелье; приходится
постоянно помешивать и равномерно поворачивать кастрюльку, но уж если ты его
расплавил и смешал с мукой и сахаром – и, да, с этим чёртовым маслом, – то
получается однородная масса, на вкус точно такая, каким и должен быть
первоклассный котелковый кекс.
Она сопротивлялась, говорила себе – ей удастся сделать это
в одиночку, порошка будет достаточно, всё будет в порядке, если только она
сможет испечь ещё одну партию кексов – но она не смогла. Ей нужна была помощь.
Самое время призвать шоколад и попытаться расплавить его
так, чтоб он и не заметил, ещё раз.
Когда кексы были вынуты из печи, она украсила каждый
чёрными лакричными загогулинками, осторожно сложила их в зачарованную для
переноски корзину, надела мантию, и не потрудилась оставить Джеймсу даже
записку. Не оглянувшись, она шагнула в камин и появилась, кашляя, в знакомой
пыльной квартире.
Питер поднял взгляд от пергамента, чёрного по краям и
светящегося бледно-зелёным.
– Лили? – Он вытаращил глаза и приоткрыл рот. Пергамент
упал на пол.
– Ты же любишь котелковые кексы, правда? – она поставила
корзинку на кухонный стол и стряхнула сажу с мантии.
– Э… да. Спасибо. – Он осторожно потянулся к корзинке.
– Я хочу попросить тебя об одолжении, Питер, – быстро,
пока не растеряла уверенность, сказала она.
Он помедлил, сжимая в пухлых пальцах кекс.
– Я… а что такое?
Она прерывисто вздохнула и села, чтобы успокоиться. Вот
они, котелковые кексы: пока печёшь, намучаешься так, что валишься с ног –
однако всё равно возвращаешься к ним снова и снова. Лили посмотрела ему в
глаза.
– Я хочу, чтобы ты стал нашим Хранителем, – тихо сказала
она. – Я хочу, чтобы ты спрятал нас, и чтобы держал моего мужа подальше от
Сириуса Блэка.
– fin –
|