Примечание переводчиков 1: переведено на фест по заявкам на сообществе OTP: James Potter/Sirius Black
Заявка №15. Сириус любит Джеймса, но боится. Чтобы как-то снять свое эротическое напряжение, он совершает действия сексуального характера по отношению к оленям. Джеймс узнает об этой милой маленькой привычке. ХЭ на усмотрение автора. Высокий рейтинг приветствуется.
Примечание переводчиков 2: от заявки тут только олень и высокий рейтинг ^__^
– Псих, – наконец выдавливает Поттер. – Ты… ты грёбаный псих.
– И извращенец к тому же, – соглашается Блэк, глядя, как румянец заливает щеки Джеймса – румянец, вызванный тем, что сказал он, Сириус.
У него получилось. Джеймс Поттер, который как-то на спор вышел к завтраку в одних трусах, после чего под прицелом палочки МакГонагалл отправился обратно в спальню одеваться, покраснел и разволновался из-за его слов.
Блэк имеет над другом странную власть и знает это. Он видел, как люди на него смотрят, как его хотят, слышал, что говорят ему вослед, но Джеймс никогда этого не замечал. Для него Сириус был соседом по душевой кабинке, вспыльчивым парнем, чья кровать стоит рядом.
Такой кайф видеть, как Поттер нервничает и облизывает губы. Ради этого стоило отвергнуть Люциуса Малфоя с его дурацкими подарками и тщательно продуманными любовными письмами.
– Угу. И совершенно без башни. Я к тому, что мы этого делать не будем.
Сириус снова разваливается на своей кровати, накручивая на палец прядь длинных черных волос и наслаждаясь тем, как тяжело и пристально смотрит на него Джеймс.
– Да ладно! Даже Хвост это делал. Только ты увиливаешь – и это становится подозрительным. Неужели ни капли не интересно? У тебя такая здоровенная штуковина между ног, разве не хочется узнать, что чувствуешь, когда её используешь? Я могу помочь. Как друг.
Джеймс пинает столбик кровати, прикусывает губу и озирает окружающее взглядом, за какой впервые заметившему его одиннадцатилетнему Сириусу захотелось выбросить Поттера из окна гриффиндорской башни – таким неуверенным и потому враждебным он был.
– Это отвратительно. Ты не должен о таком даже говорить, не уж говоря о том, чтобы…
Он замолкает, и Сириус с удовольствием заканчивает:
– …предлагать.
Блэк слишком значительно произносит это слово, интимно понижая тон, и замечает, что Джеймс это осознает. Краска всё сильнее заливает его щеки, сползает вниз по шее, Поттер дышит медленно и глубоко. Сириус видит, как его широкие плечи поднимаются и опускаются, как движется грудь, и чувствует, что ему самому становится немного труднее дышать.
Джеймс подчиняется не часто, но когда такое случается, это всегда заметно. Блэк молчит, пока Поттер укладывается рядом на кровати, неуклюже проводит ладонями по его бедрам, стараясь не смотреть в глаза.
– Большой, правда ведь? – неловко признается он.
Сириус поощряюще и непристойно улыбается, и, потянувшись за сигаретой, небрежно касается друга, чувствуя дрожь худощавого тела рядом.
– О да, Джейми, – говорит он, и ресницы его опасно вздрагивают.
Поттер глухо откашливается, а Сириус прикуривает сигарету. Приподнявшись на локте, он глядит на Джеймса, щеки которого по-прежнему горят, но смотрит Поттер теперь скорее с настороженным интересом, а не возмущённо.
– И рога неплохие, – замечает Джеймс.
Блэк кивает и довольно затягивается, откидывая голову, чтобы выдохнуть дым, который медленно тает в тёплом полумраке спальни.
– Ммм, обещаю и рогам оказать должное внимание.
– Я ещё не согласился! – протестует Джеймс. Он тянется за сигаретой, и Сириус позволяет её забрать, но многозначительно ухмыляется, приподнимая бровь. Поттер затягивается, и сигарета свисает у него изо рта.
– Ну ладно, – бормочет он. – Ладно.
При виде такой явной покорности от спокойствия Блэка и следа не остается. Джеймс почему-то согласился, и хотя Сириус думал об этом и знает, что отказать ему не сможет никто и никогда, следующего шага он не планировал.
Блэк возбуждён, но понимает: дело зашло слишком далеко – даже для него.
И пусть он действительно испорченный мальчишка, как говорит отец, и с головой у него проблемы, но он действительно хочет этого. Хочет Джеймса изнутри и снаружи. Хочет дать ему то, что никто другой не даст, чего Поттер никогда даже не попросит.
И каким бы грязным или неправильным это ни было, Джеймс согласился, и вместе они всегда выйдут сухими из воды.
Сириус выхватывает сигарету изо рта Поттера и тушит её о блюдце, которое служит им пепельницей. Он оглядывается на Джеймса и ловит его настороженный взгляд, но Блэк слишком хорошо знает друга, чтобы поверить, что румянец на его щеках вызван лишь смущением.
Идея, словно лист ветром, подхвачена распалённым воображением Джеймса, механизм у него в голове пришёл в действие и демонстрирует Поттеру множество картин, и Сириус знает, что он есть на каждой.
Он торопливо говорит, но встретив взгляд Джеймса – алчный, возбужденный – сомневается, что тот услышал хоть слово.
– Пошли тогда отсюда, нельзя делать это в койке, а то простыням конец.
Джеймс позволяет увлечь себя, поднимается с кровати и встает посреди комнаты. Он слишком возбуждён и потому восхитительно покорен. Прикасаясь к нему, Сириус чувствует, как его трясёт, как дрожь пробегает по напряжённым мускулам, готовым бежать, или драться, или трахаться.
– Боже, – выдыхает Поттер, когда Сириус прижимается теснее. – Мы и правда делаем это.
Он пристально смотрит на Блэка. На светло-карих радужках – множество коричневых и темно-зеленых крапинок. Беззащитные глаза Джеймса молят о поддержке, об уверенности, которые может ему дать только Сириус: в какие бы неприятности друзья ни влипли, они влипли вместе.
– Да, – с жаром откликается Блэк. – Да. Мы это делаем.
Никогда раньше Сириус не раздевал его так. Бывало, Джеймс слишком напивался, чтобы раздеться самостоятельно, и тогда Блэк просто стаскивал с него одежду и сваливал друга на кровать.
Теперь он неторопливо расстегивает рубашку, и, стягивая её с плеч, поглаживает загорелую кожу. Соски Джеймса затвердели, и Сириус не может не ущипнуть один – сжимает и перекатывает пальцами крошечную тёмно-красную горошину и ухмыляется, когда Джеймс вздрагивает и издает низкий, удивленный всхлип.
– Я просто пытаюсь привести тебя в нужное настроение, – уверяет Блэк.
Поттер хмурится – его это вовсе не убедило, и Сириус не в силах сдержать разбирающий его радостный смех. Джеймс согласен, отлично; но всё равно – то, что они собираются делать, крайне непристойно, и Сириусу хочется и рассказать об этом всему свету, и сохранить в тайне.
Его пальцы спускаются к поясу брюк Джеймса, скользят по тёплому, плоскому животу. Сириус начинает расстегивать молнию и понимает – у него дрожат руки. Понимает лишь потому, что руки внезапно успокаиваются, когда Джеймс кладет на них свои ладони.
– Дай-ка я, – говорит он. – А ты приготовься к следующей части. Проверь, насколько широко открывается рот, и всё такое.
Коротко вздохнув, Блэк делает шаг назад и смотрит, как Джеймс расстегивает брюки. Поттер, на секунду смутившись, опускает глаза, пальцы замирают на язычке молнии, и Сириус думает, что надо бы отвернуться.
Джеймс поднимает взгляд, жалко усмехаясь, и неловкость исчезает: они снова близки, и пять лет жизни практически в шкуре друг друга позволяют им не стесняться.
– Полагаю, ты всё равно это уже видел, – говорит Поттер, спускает брюки, и, не дав себе ни секунды на колебания, скидывает трусы. Джеймс не глядя бросает их на свою кровать, и трусы падают рядом с домашней работой по трансфигурации и недоеденным яблоком, которое он отложил, когда Сириус завёл этот разговор.
Голый Джеймс ждет с такой твёрдой решимостью, что, кажется, его не смущает собственный полувозбужденный член, который Блэк прежде видел только мельком. Поттер бессознательно принял свою самую непреклонную позу, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Подбородок уверенно вздёрнут, и сейчас Джеймс именно такой, каким любит его Сириус, и Блэка подмывает сказать: а может, ты просто меня трахнешь? Может, не нужно избегать возможности соприкоснуться кожей?
И вдруг Джеймс исчезает – исчезает прежде, чем Сириус сможет прервать их игру в чисто платонические отношения, и вместо него появляется Сохатый.
– Тихо, – шепчет Сириус, когда зверь тревожно храпит и фыркает.
Олень – подходящая анимагическая форма для Джеймса. Крепкие ноги, сильные плечи, быстрый, подвижный, исполненный благородства: в этом – весь Поттер. Но Блэк всё равно чувствует укол страха. Олени, даже с такими великолепными рогами, как у Сохатого – желанная добыча. Судьба знает что-то, чего не знает Сириус, и ему это совсем не нравится.
Большое лесное животное смотрится неуместно в мальчишечьей спальне, стук его копыт нарушает тишину. Если кто-нибудь услышит, он придет и увидит в комнате Сириуса с оленем, а Блэк понятия не имеет, как это объяснить.
Разумеется, как только приступ паники стихает – так же быстро, как вспыхнул, – Сириусу приходит в голову памятный случай. Тогда они с Джеймсом во время шуточной потасовки случайно уменьшили кровать Питера до размеров щепки, и никто не отважился потревожить Мародеров.
Он рад репутации опасных и сумасбродных типов, которую они с Поттером поддерживали всё это время. Блэк собирается сделать с оленем кое-что невыразимо непристойное и предпочитает обойтись без зрителей. По крайней мере, на первый раз.
– Шш, Сохатый, – шепчет он, приближаясь к зверю. – Шш, это же я.
Сириус никогда толком не осознавал, какие олени на самом деле большие, пока Мародеры не смогли Измениться.
Сохатый не такой высокий, как лошадь, и сложен крепче. Подойдя ближе, Сириус видит, как подрагивают его сухожилия и дрожат мышцы. В его теле нет ничего лишнего.
Сириус поднимает руки, и Сохатый не отшатывается, просто смотрит на него большими, выразительными глазами. Даже не верится, что Джеймс может смотреть так серьёзно.
– Красиво, – тихо говорит Сириус, легко касаясь отростков на изящно изогнутых рогах. Их покрывает бархатистая кожа, на ощупь они такие нежные, что Блэк не может удержаться и поглаживает их.
Кончиками пальцев он скользит по замше, покрывающей крепкие, как дамасская сталь, ветвистые рога, восхищаясь и великолепной текстурой, и явной тяжестью. Должно быть, носить их Джеймсу – Сохатому – нелегко, но когда Сириус гладит шею оленя и его плечи, то чувствует, какой он мощный. Он достаточно силён, чтобы держать высоко голову, украшенную тяжёлой короной рогов.
Шерсть на боках оленя так же приятна на ощупь, как любой из нарядов на Гриммо, и Сириус гладит её, зарывается пальцами в эту мягкость. Но потом ему становится мало, и он прижимается к шерсти щекой.
Мех тёплый и уютный. Блэк слышит, как бьётся сердце Сохатого – будто морской прибой, ощущает, как перекатываются мышцы, когда олень переступает с ноги на ногу. Это совершенно чуждое существо, но в то же время такое близкое. Это Джеймс.
Кто знает, сколько простоял бы Сириус вот так – зарывшись лицом в пьянящий жар шерсти Сохатого. Но, внезапно фыркнув, олень тревожит его и возвращает в чувство.
– Ну, ладно, нетерпеливое ты существо, – говорит он немного удивлённо. – Как раз собирался это сделать. Я ведь не оставлю тебя неудовлетворённым, правда?
Олень снова фыркает, и Блэк улыбается: он понимает, что этим звуком тот может сказать тысячу разных вещей.
Во рту у него пересохло. Он осознает это, когда опускается на колени. Во рту пересохло, а сердце в груди колотится, будто от Стимулирующих чар. Сириус облизывает губы и пробирается на коленях дальше, наклоняясь, чтобы увидеть брюхо оленя.
На мгновение у Блэка мелькает мысль, что, прежде чем решаться на такое, следовало пролистать пару книжек по зоологии, но теперь ничего не поделаешь: он видит, как крайняя плоть обнажает длинный, тонкий, почти заострённый блестящий член. От прилившей крови он тёмно-розовый и торчит вперёд, и Сириусу становится не по себе от его размера.
Блэку доводилось отсасывать парням и дрочить им. Доводилось давать в задницу. Его трахали, причиняя боль, и ему это нравилось. Но сейчас всё совершенно иначе. Хотя Джеймс с ним, он не скажет, уткнувшись Сириусу в плечо, чтобы тот подобрал сопли и продолжал двигаться. Джеймс с ним – но в то же время это не Джеймс.
Не то чтобы член Сохатого был пугающе толстым, но вот длина… Он войдет в глотку наполовину, и Сириус задохнётся, и его запомнят как парня, которого до смерти затрахал олень.
Сохатый фыркает снова, переступая задними ногами, и Блэк непроизвольно касается ладонями его ляжек, чтобы успокоиться и приступить к делу.
– Шш, глупыш. Не затопчи меня, – обращается он к оленю, стараясь, чтобы голос прозвучал строго.
Сохатый подчиняется, и Сириус бросает взгляд на его морду. Тот совершенно неподвижен, но явно старается не глядеть на Блэка. Сохатый послушался его, но не желает в этом признаваться, посмотрев в глаза. Чтобы подавить приступ дикого хохота, Сириус прикусывает губу: да, это точно Джеймс.
Блэк осторожно касается его члена ладонью, и на ощупь это не слишком отличается от того, что Сириусу доводилось держать в руках раньше. Может быть, немного тоньше, но твёрдый и тяжёлый от возбуждения. Блэк проводит большим пальцем по головке, и по телу Сохатого пробегает дрожь – словно порыв ветра. Сириус нерешительно подносит палец к губам и трогает языком подушечку, влажную и скользкую от выступившей на головке влаги.
Вкус ничуть не лучше того, к которому Сириус привык, но и не хуже. Просто другой, – думает Блэк и сглатывает слюну.
К нему вновь возвращается уверенность, и Сириус, крепко сжав в ладони член оленя, подносит его к губам. Сохатый нетерпеливо топает ногой, и Блэк, улыбнувшись, открывает рот, чтобы принять головку. Он обхватывает её губами – скользкую, твёрдую. Тело оленя сотрясает дрожь, будто все мускулы содрогаются, и он замирает.
Во рту Блэка член Джеймса, и в то же время – член зверя, и это чертовски странно. Это неописуемо непристойно и неожиданно приятно. Член оленя, член его лучшего друга – и это совершенно великолепно. Сириус вбирает его в рот и касается языком головки, а потом проводит по нижней стороне. Пенис достаточно тонкий для того, чтобы делать с ним то, что задумал Блэк, даже если так склонять голову немного неудобно.
Сохатый фыркает и беспокойно переступает ногами. Пальцы Сириуса зарываются в шерсть, сначала ласково поглаживая, а потом вцепляясь в неё. От неловкой позы у Блэка начинают неметь ноги, коленям больно на твёрдом полу, но нарастающее в животе возбуждение позволяет не замечать неудобства.
Два абсолютных табу: Джеймс и секс с животным, и Сириус наслаждается наиболее невинным вариантом того и другого. Блэк стоит на коленях, с вульгарным чмоканьем заглатывает длинный, скользкий член оленя. Сюда может войти кто угодно и застать его за этим занятием. Сириусу плевать.
Он склоняется ниже, чувствуя, как член Сохатого тычется ему в заднюю стенку горла. Он сможет. Сможет. Если захочет, он сможет взять его глубже.
Блэк закрывает глаза, не замечая ничего, кроме члена, толкающегося ему в рот, и тёплого меха, который дрожит под его ладонью. Второй рукой он обхватывает и ласкает член, поглаживая его по всей длине – от своих сомкнутых губ до основания, скрытого под шерстью, и дразняще сжимает его у корня.
Сириус хотел бы прикоснуться и к себе. У него стоит, он чувствует, как член прижимается к молнии на штанах – твёрдый и требующий внимания.
Но бедра Сохатого подаются вперёд, тычутся ему в лицо, и Блэк не решается убрать руки. Зверь слепо пытается взобраться на то, что трахает, и Сириус почти опрокидывается под его весом. Блэку хотелось бы знать – выдержит ли позвоночник под таким напором, и от этой мысли ему хочется засмеяться, но рот занят.
Сохатый больше не стоит неподвижно, принимая ласки, он движется навстречу, вгоняя член в тесноту блэковской глотки. Зверь издаёт великолепные звуки: он хрюкает, и урчит, и вскрикивает, и в этом столько грубой сексуальности.
Всё, что Сириус может сейчас делать – подчиниться. Влажные звуки, с которыми рука скользит по пенису оленя, кажутся ему оглушительными. Он беспомощно елозит, пытаясь хоть как-то облегчить растущее напряжение у себя в паху, от которого зудит кожа, а лицо сводит гримасой.
Но зверь отчаянно и настойчиво требует всего его внимания, и стремление кончить заставляет Сохатого отбросить самообладание, которое Джеймс пытался бы сохранить. Сириус чувствует, как семя оленя выплескивается ему в глотку горячими потоками, и это немного похоже на смерть, и очень похоже на удушье. Блэк сгорает от желания почувствовать вкус, он отодвигается, чтобы жадно поймать сперму языком. Горло саднит, но боль не может приглушить его сумасшедшее, грязное, радостное возбуждение.
У жидкости маслянистый и отчётливо солёный вкус; Сириус чувствует, как она стекает из уголков рта, который кривится в безумной усмешке. А олень продолжает двигаться, издавая высокие, неистовые звуки, которые могут быть вызваны и болью, и оргазмом.
Понемногу движения Сохатого замедляются, Блэк отодвигается назад, и по телу зверя пробегает дрожь. Обмякший член с влажным звуком выскальзывает изо рта Сириуса. Он слизывает сперму, стекающую по подбородку, но тёплые струйки всё равно медленно скатываются по шее и ключицам.
С безупречным изяществом Сохатый ложится, и Сириус подползает ближе, пробирается между сильных ног и прижимается к вздымающемуся, покрытому мехом брюху. Бёдра Блэка с отчаянным желанием двигаются резкими толчками, он бесстыдно трётся о зверя и кончает – то ли со стоном, то ли с криком.
Его собственная сперма, липкая и щекочущая, течёт ему в брюки, но Сириус этого не замечает. Дрожащими руками он гладит Сохатого, и целует его рога. Оба дрожат от пережитого оргазма.
– Джеймс, – шепчет Сириус, едва касаясь меха распухшими губами.
Олень мгновенно превращается в человека, но Сириус почему-то всё равно находится в его объятиях: голова покоится на груди Джеймса, и Блэк чувствует, как Джеймс дышит.
– Поцелуй меня, – он поднимает голову и смотрит на Джеймса, и тот переводит взгляд с потолка на Сириуса. В глазах Поттера – тепло, но и страх – страх перед тем неизведанным, куда они вступили.
– Что, прямо в эти губы? – поддевает он.
Сириус лежит неподвижно, а потом тянется к Джеймсу и прижимается ртом к его рту. Он раскрывает губы навстречу языку Джеймса, и тот глубоко целует его, ощущая на языке Сириуса вкус другого своего воплощения.
– Именно, – отвечает Сириус, прерывая поцелуй, но оставаясь так близко, что их дыхание смешивается. – Вот в эти губы.
