— Ыыы... — помирает Рон, хлопая себя по коленям и утирая
брызги слёз с пламенеющих веснушчатых скул, — друг, прости, но это надо видеть.
Полжизни за фотоаппарат! В "Пророк" продам, озолочусь — Мальчик-Который-Выжил-После-Огневиски!
— Рональд Уизли! — Гермиона очень старается не ржать, но
смех все равно раздувает щёки, выплескивается из старательно сжимаемых губ,
ударяет в нос щекоткой лимонадных пузырьков, — Кому-кому, но не тебе говорить —
себя-то вспомни, ты вчера в спальню вошёл с третьего раза.
— Гарри, бедняга, ты хоть в порядке? — спрашивает Тонкс.
Она сочувственно улыбается, но волосы, которые горят всеми цветами радуги, всё
же выдают бущующее внутри веселье, — Может, антипохмельного?
— Да ладно вам. Ну, перебрал чуток. Бывает.
Гарри и сам не может удержаться от хохота. В отмытом
Кричером окне гостиной отражается его всклокоченная фигура — наспех надетая
зеленая толстовка со скомканным капюшоном, растрепанная, как ворох соломы,
голова, бледное, заспанное лицо. И главное — очки. Вчера они как-то незаметно
упали и... в общем, раздавились. Перекосившийся "облучок"
немилосердно врезался в переносицу, дужки разъехались в разные стороны, одна
линза, кажется, вот-вот выпадет на пол. Он щурится, разглядывая смеющихся
друзей, и фыркает:
— Дурачьё. Подумаешь, беда случилась. Сейчас исправлю.
— Нет, не вздумай! — орёт Рон, — это надо запечатлеть для
истории!
— Привет, ребята. Как незаметно наступило утро.
Вошедший Сириус потягивается и широко, по-собачьи зевает,
сверкая белоснежными зубами. Кивает друзьям, бросает взгляд на Гарри, мягко
улыбается.
— Давай починю.
— Да я сам, — отвечает Гарри, тоже улыбаясь. — Делов-то, —
в стёклах его очков мельтешат, дробясь на мелкие искорки, золотые солнечные
блики. А голос наполнен нежностью — словно эхом той нежности, которая только
что прозвучала в голосе крестного. Той, которую не различит никто, кроме них
самих.
— Хозяева не умеют вести себя достойно благородных магов...
— бурчит Кричер, внося в гостиную поднос с кофе. — хозяева... — и замирает,
тараща блеклые глазки и ошеломлённо вглядываясь в Гаррино лицо. Тот ухмыляется
и, подёргав за кончик дужки, заставляет очки пару раз подпрыгнуть на
переносице. Рон заходится смехом и падает ничком в колени Гермионы, Тонкс
хихикает, Сириус ухмыляется. Громче всех хохочет Гарри — звонко, заливисто,
счастливо — кажется, даже потертые обои на стенах расцветают от его смеха, а
хрустальные подвески люстры отзываются тонким, прозрачным звоном. Дом на Гриммо
словно наполнился жизнью — первый раз за все время своего существования.
Не смеётся только Рем. Слишком хорошо помнит другое утро,
другую растрёпанную голову и другое, наполненное счастьем лицо в перекосившихся
очках.