Оригинальное название: So Be It

Автор: julielal

Бета: Shelby

Перевод: Маграт

Бета: Лис

Пэйринг: Гарри/Сириус

Рейтинг: R

Жанр: драма

Саммари: когда любишь – прощаешь всё

Предупреждения: dub-con

Направленность: слэш

Дисклеймер: Гарри Поттер мне не принадлежит, Сириус Блэк тоже. А жаль, скажу я вам…

Оригинал: http://community.livejournal.com/sirry_slash/152280.html

Разрешение на перевод получено

Примечание автора: написано на Sirry Secret Santa’2008 для Маграт

Примечание переводчика: переведено на фест на сообществе Гарри/Сириус, тема 13: Индульгенция

Иногда Сириус ничего не мог поделать – Гарри его немного пугал. О нет, после окончания войны он не сошёл с ума от горя или что-то в этом роде – просто не знал, как справиться с чувством вины. И иногда это становилось заметно. Будто совесть мучила Гарри так сильно, что, не в силах больше это выносить, он делал что-то такое, чего никогда не сделал и не простил бы себе в нормальном состоянии – просто чтобы заткнуть к чёрту этот голос.

По большей части крестник поступал как совершенно здоровый человек. Он был тем же Гарри, что и всегда – милым, заботливым, воспитанным. И если уж на то пошло, даже более уравновешенным, чем до войны. Теперь он без труда мог совладать со своим темпераментом, и те вспышки ярости, к которым он был склонен раньше, исчезли после того, как Нора была сожжена дотла. Его сильно потрясла гибель Молли. Поначалу окружающим казалось, что Гарри так спокоен просто от шока. Но это спокойствие никуда не исчезло, а раз всё выглядело вполне благополучно, никто об этом больше не задумывался.

Никто, кроме Сириуса.

С тех пор, как Сириус поселился вместе с крестником, он всегда оказывался рядом в моменты, когда тот срывался. Гарри закрывал глаза, вцеплялся пальцами себе в  волосы, бродил по дому, словно зверь в клетке, и, в конце концов, хватал куртку и уходил. Через несколько часов он возвращался – пропахший алкоголем, со сбитыми костяшками пальцев и кровоподтёками на лице.

Сириус понимал. Ему было знакома беспомощность запертого в своём собственном уме, непреодолимая потребность сделать что-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы освободиться от напряжения. Сириус не осуждал Гарри. Он просто давал ему зелье, укладывал в постель и ждал, когда наступит следующий день и крестник придёт в себя.

А когда утро наступало, Гарри просыпался и делал вид, будто ничего не произошло. Через некоторое время Сириус понял – крестник действительно считает, что ничего не случилось. Каждый раз наутро Гарри не помнил о произошедшем. А Сириус никогда не напоминал.

Со стороны могло показаться, что Сириус боялся Гарри, и поэтому ничего ему не говорил – и, может, так оно и было. Но Сириус и близко не боялся крестника так, как боялся за него. Если бы Гарри когда-нибудь узнал о том, на что способен в такие ночи, это совершенно разрушило бы то хрупкое равновесие, которое он пытался вернуть в свою жизнь все шесть лет после войны.

* * *

Когда они начали… ну… на самом деле оба не знали, что в действительности между ними происходит. Несомненно, они любили друг друга, и действительно оказывались друг у друга в постели чаще, чем какое-то время назад, но были ли они влюблены? Сириус не знал, и, откровенно говоря, по возможности старался об этом не думать. Может быть, ему не хотелось размышлять, что могло толкнуть его в объятия двойника погибшего друга. А может, его пугала сама мысль о том, чтобы влюбиться в кого-то. А раз Гарри, казалось, чувствовал так же, всё было идеально.

Поэтому когда между ними началось то, что там у них началось, Сириус решил больше не позволять Гарри уходить из дома. Он предпочитал выдержать вспышку гнева крестника, чем вытаскивать его из маггловского полицейского участка. И, как Сириус вскоре выяснил, у Гарри был очень… своеобразный способ снять напряжение.

Прямо говоря, это был секс. И Сириусу оставалось только радоваться, что Гарри трахал его, а не какого-то ничего не подозревающего знакомого, заглянувшего поздороваться к ним в камин.

Они с Гарри довольно часто занимались сексом, но всегда очень спокойно и бережно. Гарри не торопился. Он всегда был сверху, потому что знал – крёстному это нравится, шептал ему на ухо непристойности, потому что крёстного это безумно возбуждало: «Тебе же нравится мой, член, правда? Ну, скажи. Скажи, что он тебе нравится. Вот так, хорошая шлюха… моя шлюха…» Сириус знал, что Гарри не особенно нравились такие грязные разговоры – тот почему-то считал, что они оскорбительны для Сириуса, – но он всё равно делал это. По утрам он будил крёстного, медленно поглаживая его член – чтобы день наверняка начался удачно – и нежно ласкал, пока Сириус не просыпался, тяжело дыша. Иногда, когда у него было особенно игривое настроение, Гарри будил Сириуса минетом, но всегда, всегда они занимались любовью. Крестник не трахал его – он не был на такое способен. За исключением тех случаев, когда напивался и другого выбора просто не оставалось.

И вот тогда Сириусу становилось страшно.

Он знал, что никого, кроме самого себя, винить не может – потому что это он был виноват, не правда ли? Это он каждый раз запирал Гарри в доме, это он всегда отвлекал его внимание на себя, чтобы крестник не вышиб дверь. Он получал то, что заслужил, и Гарри вовсе не делал ему больно или что-то в этом роде. Ну, разве что бывал немного груб, не больше.

Но всё же…

Вообще-то, когда это произошло в первый раз, Сириус был не слишком напуган, скорее потрясён. Это не мог быть Гарри. Парень, который схватил его в коридоре и швырнул лицом к стене, рыча «Хочешь, чтобы я остался? Отлично, я останусь с тобой…» таким голосом, что Сириус не понял – обещание это или угроза. Он не мог быть его Гарри. Просто не мог.

Но, разумеется, это был Гарри. Именно его руки никак не могли расстегнуть сириусов ремень, его бёдра прижимались к заднице Сириуса, и его губы, жаркие и влажные, касались шеи крёстного. Пальцы Гарри ласкали, и поглаживали, и сжимали Сириуса до тех пор, пока, пытаясь устоять на ногах, он не привалился к стене. Это Гарри стянул с Сириуса джинсы и боксеры, обнажив его задницу. Это Гарри шептал ему на ухо о том, что знает – там, на Гриммо, Сириус наблюдал за ним, в тот раз, когда дверь оставалась открытой, пока крестник дрочил под душем, и как его завело то, что он знал – за ним наблюдают. Ещё он сказал, что не имел ничего против, потому что тоже подглядывал за Сириусом: как-то ночью, возвращаясь из туалета, услышал шум в комнате крёстного, и смотрел в замочную скважину, как тот выгибается и стонет на постели, сжимая в руке фотографию.

Знаешь, всегда было интересно – может, это моя фотография? Я надеялся, что моя.

Это была не фотография Гарри, а просто старая картинка, которую Джеймс-пятикурсник вырвал из маггловского порножурнала, – Сириус нашёл её в своих школьных вещах. Ничего лучше дом на Гриммо не мог предложить.

А потом член Гарри скользнул между ягодиц крёстного и ткнулся ему в мошонку, заставив его вздрогнуть – член Гарри, и ничей другой. Сириус его знал, наверное, даже лучше, чем свой собственный. Сириус был благодарен, что Гарри не попытался войти, потому что, во-первых, под рукой не было любриканта, а во-вторых, Сириус был так напряжён, что проникновение несомненно было бы чертовски болезненным. Рука Гарри на члене крёстного тоже была сухой, и, несмотря на несколько капель выделившейся смазки, Сириус знал, что потом будет больно. Ему было плевать.

Он даже не пытался вырваться, освободиться из крепкой хватки Гарри. Ноги будто приросли к земле; он понимал: то, что происходит, неправильно, должно быть неправильно – ведь то, в чём нет чувств, лишь похоть, не бывает правильным, – но не мог сдвинуться с места. Он завёлся, его трясло, у него стоял, и ощущать руку Гарри на члене было одновременно так восхитительно и так неправильно, что Сириусу казалось – он сейчас умрёт.

Он не поднимал век – боялся обернуться и увидеть, что глаза крестника стали красными, и пытался не прислушиваться к звяканью, с которым пряжка ремня Гарри билась о сириусово колено.

Гарри постепенно замолчал; Сириус чувствовал на плече его прерывистое дыхание. Тщетно пытаясь добиться облегчения, Гарри двигался в грубом, жёстком ритме, совершенно не обращая внимания на то, что с каждым толчком крестный всё сильнее впечатывается лицом в стену. Бёдра Гарри подавались вперёд всё быстрее и быстрее, и он больше не гладил Сириуса. Одной рукой он стискивал его член, – в таком состоянии Гарри не мог ни пошевелить пальцами, ни разжать их, – а второй мёртвой хваткой вцепился в левое бедро крёстного.

Когда он наконец кончил, то до крови прикусил плечо Сириуса, бессильно съехал по стене на пол и, не говоря ни слова, отключился.

Сириус не кончил. Правда, он не был особенно уверен, хочет ли этого, так что быстро привёл в порядок свою одежду, а потом бросил короткий, пристальный взгляд на крестника. Под глазами Гарри залегли тени, на рубашке не хватало двух пуговиц, а брюки и трусы сбились вокруг лодыжек. Он казался до нелепости юным, и Сириус ощутил острый укол… чего-то. Он не мог бы сказать точно, что это было за чувство: смятение, ужас, возмущение, разочарование, печаль, вина… или, может быть, всего понемногу.

Ему было больно, вот и всё, что он знал. Плечо кровоточило, на бедре остались синяки, а лицо покраснело и распухло от ударов о стену. К утру на скуле и виске наверняка появятся кровоподтёки, и Сириусу придётся воспользоваться каким-нибудь средством, чтобы следы исчезли прежде, чем крестник проснётся. Он не должен знать, что сделал такое с Сириусом. Гарри никогда себе этого не простит.

Сириус должен защищать крестника. Должен, чего бы это ему не стоило. Если его станут прикладывать о стену о пол, о кухонный стол – пусть. Если это поможет Гарри остаться в здравом рассудке чуть дольше – так и будет.

Он левитировал Гарри в его спальню, переодел в пижаму, и, увидев засохшие потёки семени, взмахом волшебной палочки убрал их. Сириус не хотел, чтобы Гарри проснулся от зуда и терялся в догадках, что с ним произошло. Зубы очистил тоже, удалив кровь.

Когда наконец Гарри выглядел так, будто совершенно ничего не произошло, Сириус вернулся в свою комнату – как обычно, – и, как обычно, долго и пристально смотрел на бутылку огневиски, не прикасаясь к ней.

Утром он сказал Гарри, что тому стало нехорошо, он уснул на диване, и Сириусу пришлось перенести его в постель. Гарри выглядел озадаченным, но вопросов не задавал и, кивнув, набросился на овсянку. Если он и не поверил, то, наверное, решил, что лучше оставить всё как есть.

Вот так жизнь вошла в привычную колею – до следующего раза. Это случалось снова и снова, но Сириус был готов выносить это до самого конца. День за днём, месяц за месяцем, год за годом. Он будет жить с этим и дальше.

В промежутках жизнь снова становится нормальной – и это единственное, что имеет значение.

fin