Глава III
Глотая рвущийся из горла крик, Гарри распахнул глаза и не сразу понял, где он.
Когда в темноте постепенно начали проявляться очертания предметов, он сообразил, что стоит в каком-то смутно знакомом коридоре с огромными мрачными портретами на стенах. Тусклый свет растущей луны выхватывал из темноты расшитые рукава и высокие воротники, книги, шпаги, веера.
Гарри глубоко вздохнул и разжал пальцы, намертво стиснувшие деревянную стенную панель. Он был в пижаме и без очков, ночью, посреди коридора. Как он здесь оказался, он не помнил. Но это его не особенно и интересовало. «Так это был только сон. Только сон…»
Он постоял еще немного, держась за стену – и вдруг понял, что не только боится сделать следующий шаг, но и попросту не знает, куда идти. Дом и днем казался ему огромным и запутанным, а ночью едва знакомые коридоры и комнаты и вовсе превращались в бесконечный лабиринт. Гарри мельком удивился тому, как умудрился попасть сюда, не сломав на лестнице шею.
Он осторожно повернул за угол. Впереди из-под двери выбивался тонкий луч света, и мальчика немедленно окатило волной паники. «Кому среди ночи может понадобиться свет в этом глухом углу?»
Медленно, как будто сон еще не кончился, Гарри двинулся вперед. Странно, что на него никто до сих пор не набросился. До двери, из-под которой сочился свет, оставалось несколько шагов. Всего несколько шагов – и кошмар закончится.
А что, если там …
Все внутри как будто заледенело. Чувствуя, что волна паники снова вот-вот захлестнет его с головой, Гарри поспешно толкнул дверь.
Сириус, читавший что-то при свечах, поднял голову на звук.
- Гарри? Ты почему не спишь?
- Я… - Гарри как одурманенный сделал к нему несколько шагов. – Мне…
В горле встал комок. Глупость, опять несусветная глупость. Ну конечно, он ведь знал, что крестный почти никогда не спит – отвык в Азкабане.
В шафранно освещенной уютной комнате его страхи показались жалкими и нелепыми. Давным-давно, когда им с Дадли было по семь лет, кузен запер его в подвале. Гарри не знал, сколько просидел в сыром пахнущем землей мраке, съежившись, боясь шевельнуться – если не шевельнешься, оно тебя не тронет – но потом дверь распахнулась, и тетя Петуния, раздраженно хлопнув по выключателю, велела Гарри немедленно идти наверх и не морочить ей голову. Гарри помнил, какая невероятная перемена произошла с подвалом, когда из-под потолка разлился резкий голубоватый свет – то, что в темноте казалось оскаленными черепами и детскими трупиками, стало банками компота и тюками белья. Зловещая тайна обернулась пустышкой. Облегчение смешалось с нестерпимым жгучим стыдом.
Так же, как сейчас.
Мысли заметались в голове перепуганными зайцами – надо что-то сказать, ужасно неловко, надо придумать оправдание, скорее, скорее…
Но пока он пытался найти выход, Сириус поднялся ему навстречу и сделал то, что сделал бы любой человек, к которому среди ночи ворвалось испуганное, в кое-как застегнутой пижаме дитя – обнял Гарри и погладил по голове.
Мальчик замер. Все мысли разом улетучились, в голове стало пусто и гулко. Внутри как будто натянулась тонкая дрожащая пленка, и Гарри с ужасом почувствовал, что вот-вот заплачет.
- Плохой сон? – раздался спокойный голос крестного.
Мальчик хотел что-то сказать, но только судорожно всхлипнул. Голос внезапно перестал слушаться. От Сириуса волнами расходилось успокаивающее тепло. Гарри почувствовал, как лед внутри тает и разливается. Казалось бы, какой смысл плакать теперь, когда все позади, - но удержаться он не мог. "Какой стыд… Только бы Сириус не заметил…"
- Не вещий тебе был сон?
Гарри замотал головой, наклоняясь к плечу Блэка, пряча глаза – но крестный отстранил его, чтобы заглянуть в лицо. Гарри сдвинул брови и в отчаянии уставился на два темных пятнышка, оставшихся на светлой рубашке Сириуса там, где он прижался к ней лицом.
- Шрам болит?
Снова судорожное движение головой. Гарри бил озноб, каждая жилочка дрожала мелкой дрожью. «Как бумажный стакан, до краев налитый холодной газировкой». Он опустил голову и попытался глубоко и ровно дышать. Не помогло. Горло перехватывало.
Сириус потянул Гарри за собой, и в следующее мгновение оба оказались в кресле. Блэк усадил крестника к себе на колено, словно ребенка.
Это стало последней каплей. Юный спаситель волшебного мира часто задышал в последней попытке сдержаться – и снова уткнулся в пахнущую дымом и горькой травой рубашку.
Сказалось все: напряжение последних месяцев, беспокойство, стыд и злость на самого себя, а больше всего – огромная, как океан, растерянность мальчишки, не представляющего, что его ждет через неделю, даже через день.
Блэк опустил ладонь крестнику на затылок – так осторожно, что тот не сразу заметил, лишь немного позже ощутил приятную тяжесть. Прикосновение как будто закрыло то, что было открыто, добавило в узор недостающие штрихи. Сгладило, исправило все неровности.
«Все. Теперь уже все. Можно ничего не бояться».
- Гарри, - позвал Блэк.
Мальчик повернул голову, показывая, что слушает, но глаз не поднял.
- Обещай, что не будешь больше ходить по ночам один.
Гарри машинально кивнул – а потом спохватился:
- Разве здесь опасно?
Сириус задумался, подбирая слова.
- Рем говорил, это поместье давно принадлежит твоей семье.
- Верно.
- Тут водятся семейные привидения?
- Не совсем. Но мои предки были… необычными волшебниками.
Гарри шмыгнул носом. Ему вдруг вспомнились книги с алыми буквами на черных страницах и тревожный взгляд Рема. Перед мысленным взором возник коридор, со стен которого на него смотрели поколения Блэков. Какими они были? Дом до сих пор хранил их воспоминания, стены пропитались их смехом, слезами, скукой, гневом…
Он вдруг подумал, что на самом деле ужасно мало знает о крестном. Судя по рассказам, в школе Мародеры слыли бесшабашными, вечно ввязывающимися в разные истории парнями – вроде Фреда и Джорджа Уизли. Но ведь с тех пор прошло столько лет. На веселого красавца со свадебной фотографии Сириус становился отдаленно похож лишь когда улыбался, только это случалось совсем нечасто. «Он был таким милым», - сказала как-то о Блэке мадам Помфри. Гарри хмыкнул. Он назвал бы своего крестного серьезным, гордым… даже, наверное, жестоким. Но никак не милым. В юности Сириус чуть не совершил убийство. И пусть в том, в чем его обвиняли позже, он не был виновен, случая в Стонущих Стенах это не перечеркивало. Не то чтобы Гарри очень любил Снейпа, но все же это было как-то… чересчур. Впрочем, о том, что произошло тогда между друзьями его отца и его будущим учителем, он предпочитал не задумываться. Возможно, догадывался, что, узнав слишком много, не сможет по-прежнему любить крестного и Рема.
Гарри стал всхлипывать тише, потом совсем перестал. Сириус снова погладил его по голове. Горечь постепенно уходила. Каким бы ни был Блэк на самом деле, здесь и сейчас он обнимал крестника, готовый защищать от всех мыслимых и немыслимых опасностей, начиная с Вольдеморта и заканчивая тенями собственных предков. Гарри больше не нужно было быть сильным и уверенным, не нужно было успевать туда, куда не успевали играющие по каким-то своим правилам взрослые, не нужно было спасать друзей, Хогвартс и весь мир. Он мог позволить себе хоть ненадолго перестать думать обо всем. Побыть обычным пятнадцатилетним мальчишкой.
Свечи потрескивали на столе, бросая причудливые тени на раскрытые потрепанные тома. Без очков Гарри не мог разобрать в заложенной длинной щепкой книге ни строчки. Но даже если бы очки были, он вряд ли понял бы, о чем речь – Сириус часто читал на латыни, которой мальчик не знал.
Он шевельнулся, удобнее устраивая голову на плече у крестного.
Слезы и поздний час сделали свое дело – сонное забытье затягивало медленно, но верно, мокрые стрелки ресниц слипались. Гарри то задремывал, на несколько секунд погружаясь в сон, будто в теплый черный омут, то снова выныривал на поверхность и, сощурившись, смотрел на пляшущее пламя свеч. Как хочется, чтобы это никогда не кончалось…
- Гарри… - донесся откуда-то издалека тихий голос .
- М-м?
- Ты совсем засыпаешь.
Сквозь марево сна он почувствовал, как палец Сириуса прикасается к его подбородку.
Разомлевший, убаюканный, Гарри приподнял голову, невольно подчиняясь едва ощутимому движению. Нежное прикосновение к краю глаза, к виску… «Что это? Как приятно…» Пальцы Сириуса вплелись в его волосы, мягко поворачивая, что-то порхнуло по скуле, ниже, пробуя, коснулось уголка рта.
Гарри сонно вздохнул. Открыть полные сладкого молока глаза было выше его сил. «Это же… Не может быть…»
- Сириус, - прошептал он, - что…
- Тшшш, - отозвался Блэк, наклоняя голову.
Гарри вдохнул и забыл выдохнуть.
Поцелуй не был ни страстным, ни головокружительным. Просто губы прижались к губам – сначала легко, почти невесомо, затем более настойчиво, но по-прежнему нежно. Успокаивая, усыпляя… Глубоко внутри начал тлеть дремотно-сладкий огонек, по телу потекла тяжелая медовая истома – охватила бедра, поднялась выше, выше, до самых губ… повернув обратно, разделилась на медленные ручейки, мягко сжала плечи, локти, запястья… Меда все прибывало, он переливался через край, и Гарри казалось, что с кончиков пальцев у него срываются тяжелые золотые капли.
«Так нельзя, - медленно зажглось и погасло в голове. – Но ведь… никто не видит… Никто не узнает…».
Не открывая глаз, он повернул голову и подставил Сириусу губы. В глубине сознания что-то вспыхнуло и тут же бесследно кануло в разливе тягучего тепла. Мгновения длились и длились, и Гарри не знал, были ли поцелуи долгими или краткими, и сколько их было – в полузабытьи он начал было считать, но сбился не то на четвертом, не то на пятом. Как же хочется спать…
- Гарри…
Встрепенувшись, мальчик приоткрыл глаза. Свечи прогорели на треть. Книга была открыта на той же странице: слева мелкие буквы, справа рисунок: чародей сражается с драконом.
- Пойдем, пора ложиться.
- Я хочу посидеть с тобой еще.
- Уже поздно.
Сириус поднялся, мягко сталкивая его с колен. Под босыми ногами вдруг очутился твердый деревянный пол. Гарри от неожиданности пошатнулся. Блэк одной рукой привлек его к себе, другой взял со стола волшебную палочку.
Гарри совсем забыл, что аппарировать можно не только на дальние расстояния, но и из комнаты в комнату. Спустя мгновение, не успев удивиться, он уже был в своей спальне. Он хотел попросить Сириуса остаться ненадолго, но пока думал, как это сказать, чтобы получилось не очень глупо, заснул – крепко и без сновидений.
|