Просите,
и дано будет вам; ищите и найдете;
стучите и отворят вам; ибо всякий просящий получает,
и ищущий находит, и стучащему отворят.
(Матф. 7:7-8)
***
Когда поезд все-таки добрался до конечной станции, вагон, и так немноголюдный,
совсем опустел — в тамбур я вышел в одиночестве.
Ехать оставалось недолго: бесконечные поля за окном наконец-то сменились
ярко-красными крышами, заборами из цветного кирпича и фруктовыми деревьями в
белой пене цветов. Солнце уже садилось, и город, сквозь который неспешно
пробирался состав, казался затянутым полупрозрачным золотистым покрывалом. Над
далекими холмами, густо поросшими лесом, виднелась блеклая ноздреватая луна.
Еще одна луна, помельче, висела чуть выше, но рассмотреть ее я не успел, небо
заслонила крыша вокзала — огромный купол из цветного стекла, перечеркнутый
металлическими лентами перекрытий.
Поезд дернулся, оглушительно лязгнул и остановился. Зашуршала, отъезжая в
сторону, массивная дверь, в теплый тамбур ворвался прохладный влажный ветер. Я
поежился, чувствуя, как волоски на руках тут же встали дыбом, но вместо того,
чтобы достать палочку и наложить согревающие чары, как полагается любому
уважающему себя магу, снял рюкзак, вытащил оттуда куртку, оделся и только тогда
спустился на платформу.
Колдовать пока не хотелось: здесь безраздельно властвовала какая-то своя магия,
не враждебная, но непривычная. Она будто бы поднималась от самой земли,
пронизывая и платформу, и поезд, и купол, мягко сияющий в солнечном свете — и
тревожить эти незримые нити казалось кощунством.
Я огляделся. На перроне было пустынно, только обнималась счастливая парочка, да
озирался парнишка, совсем еще подросток, очень озадаченный и, похоже, немного
испуганный. Я поймал его ошарашенный взгляд и послал ободряющую улыбку. В ответ
он немного неуверенно кивнул и отвернулся, а затем, поколебавшись, зашагал к
единственному выходу с платформы — дверному проему, прорезанному в каменной
стене.
Двери — массивные, когда-то, наверное, очень красивые, а теперь рассохшиеся и
облупившиеся — были приоткрыты, в образовавшуюся щель виднелся кусочек пола,
выложенного узорной плиткой. Парнишка подошел к выходу, проскользнул в него и
был таков, а я колебался, чувствуя, как из глубины души поднимается запоздалое
беспокойство.
Оно рождалось где-то в животе, ползло вверх по груди, к плечам и стекало по
рукам, холодным покалыванием отдаваясь в кончиках пальцев. Вверх по
позвоночнику пробежали мурашки, волной ударились в затылок; зачастило сердце.
Я сглотнул и потер виски, стараясь взять себя в руки, решительно тряхнул
головой и тоже направился к дверям.
Зал, в который они вели, выглядел мрачно.
Вероятно, в прошлом это было помпезное помещение: былая роскошь угадывалась в
невесомых занавесках, обрамляющих высокие окна, изящных тонконогих скамейках с
ажурными спинками, выстроившихся вдоль стен, огромной золотой люстре, свисающей
с потолка на витых шнурах — но сейчас здесь царило полное запустение. Занавески
выглядели грязными тряпками, немытые окна почти не пропускали света; оплывшие
свечные огарки, торчащие в люстре, давным-давно отгорели, а кованые спинки
скамей оплела жирная серая паутина.
Билетная касса, спрятавшаяся в нише, оказалась и вовсе заколоченной — криво и
косо, будто наспех.
И только у самого выхода, около дверей, виднелась проволочная стойка — самая
заурядная, маггловская. Такую можно встретить в книжных лавках или газетных
киосках. На фоне общей разрухи она выглядела живым ростком посреди выжженной
пустоши: четыре узких полки, сплошь заставленные яркими, красочными, будто
только вчера отпечатанными буклетами.
«Добро пожаловать!» — кричали с разрисованных обложек белые надписи.
Я подошел к стойке, взял один из буклетов, повертел в руках. Внутри обнаружился
единственный разворот — схематичная черно-белая карта. На первый взгляд она
казалась обычным неподвижным рисунком, но стоило только подумать о гостинице,
как прямо в воздухе над бумагой вспыхнула стрелка.
«"Приют усталого путника”, — загорелись рядом со стрелкой слова. — Номера на
любой вкус, питание включено».
Идти, если верить карте, было недалеко.
Ну что ж. Испытаем на себе здешнее гостеприимство.
Я решительно толкнул дверь, протяжно заскрипевшую петлями, и с огромным
облегчением покинул вокзал, похожий на старый пыльный склеп.
Снаружи было прохладно, одуряющее пахло цветущими яблонями и мокрой травой.
Солнце успело скрыться за холмами, но ало-золотое сияние еще не погасло, и
казалось, будто верхушки деревьев охвачены пламенем. Лун на небе теперь было
три.
Я моргнул, но третья луна — самая большая, непонятно как не замеченная еще из
поезда — никуда не делась. Они висела прямо над городом, яркая, несмотря на
ранний час, подсвеченная красным, и выглядела немного зловеще.
Поежившись, я отвернулся и сконцентрировался на своем пути, стараясь не
запутаться в хитросплетениях узких улочек, вымощенных рыжеватой брусчаткой, но,
не одолев и квартала, снова задрал голову. Красная луна исчезать никуда не
торопилась, только находилась теперь значительно левее, чем пять минут назад,
всем своим видом выказывая презрение к законам физики и астрономии.
— Ну и черт с тобой, — буркнул я, почему-то разозлившись. — Виси, если так
хочется.
Когда я посмотрел на небо в следующий раз, там не обнаружилось даже звезд.
Только разливалась спокойная прозрачная синева, на востоке переходящая в
подкрашенное кармином золото. Интересно, что сказала бы на этот счет профессор
Синистра.
«Приют усталого путника» оказался приземистым, всего в два этажа, зданием, и
меньше всего был похож на те гостиницы, которые я привык видеть в Лондоне.
Побеги хмеля и дикого винограда почти полностью скрывали светлые оштукатуренные
стены, вместо роз в палисаднике росла смородина, а под карнизом виднелись
ровные ряды ласточкиных гнезд.
На перилах крыльца сушились чистые полотенца, в опасной близости от них стояла
чашка, полная дымящегося кофе, а на верхней ступеньке лениво развалился
пушистый белоснежный кот. Он казался спящим, но, стоило мне только
приблизиться, кот поднял голову, смерил меня с головы до пят внимательным
взглядом и отвернулся.
Перешагнув через него, я направился внутрь.
Натужно заскрипели дверные петли, звякнул колокольчик. Невысокий толстенький
портье, в первую секунду до дрожи напомнивший Питера Петтигрю, улыбнулся из-за
стойки.
— Добрый день, — приветливо сказал он, сверкая темными, похожими на пуговки
глазами. — Чем-то могу помочь? В ратуше были, талон на поселение есть?
— М-м-м… Здравствуйте, — немного растерявшись, сказал я, подойдя ближе. Нет, не
Петтигрю, показалось. — Вот тут, в буклете, написано, что это гостиница.
— А, так вы турист, — протянул портье, глядя на буклет, и мне показалось, что
улыбка стала натянутой. Взгляд, поначалу теплый, заледенел. — Надолго?
— На пару недель. — Я пытливо всмотрелся в лицо толстячка, пытаясь понять, чем
вызвана такая резкая неприязнь, но он тут же отвернулся и зашуршал бумагами,
что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Судя по тону, это были явно не
комплименты.
— Вот, — хмуро буркнул портье через несколько минут, выложив на отполированную
стойку ключ. — Ваша комната на пятом этаже. Лестница, — он махнул рукой,
указывая направление, — там. Ужин подадут через полчаса. Приятного отдыха.
— Как пятый этаж? Но…
— Идите по лестнице вверх. Когда подниметесь, третья дверь направо.
— М-м… хорошо. Сколько с меня?
Судя по лицу портье, я только что спросил какую-то несусветную глупость.
— Нисколько. Распишитесь только вот тут и тут. Все, можете идти.
— Ага. — Я взял ключ и твердо решил ничему больше не удивляться. — Простите, вы
не могли бы мне помочь? Дело в том, что я кое-кого здесь ищу.
Еще один неприязненный взгляд.
— Такого же… туриста?
— Да. То есть, нет. Его зовут Сириус… — я запнулся, но быстро взял себя в руки
и продолжил, — Блэк, и у него тут… дом, наверное. Или квартира. По крайней
мере, если он еще не уехал.
— В каждом номере есть справочник. Посмотрите там.
— Спасибо. Послушайте… — Уже направившись к лестнице, я все-таки не выдержал и
обернулся. — За что вы так не любите туристов?
Портье отвлекся от заполнения огромного гроссбуха, куда что-то старательно
вписывал. Недоуменно на меня посмотрел.
— А за что мне их любить?
Окончательно сбитый с толку, я почел за лучшее ретироваться.
Крепкая деревянная лестница и впрямь вела на пятый этаж. К тому же, судя по
убегавшим вверх ступеням, он был явно не последним.
Нужная мне дверь нашлась быстро — третья слева, как и сказал толстяк. Номера на
ней не было, вместо этого на небольшой металлической табличке виднелась
вытравленная надпись «Г. Дж. Поттер».
— Не удивляться, — напомнил я себе, вставляя ключ в замочную скважину.
Негромко щелкнул замок.
В комнату я заглядывал с небольшой опаской, готовый уже к чему угодно, даже к
Волдеморту, разлегшемуся посреди кровати, но, к счастью, страхи оказались
беспочвенными.
Внутри было пусто и тихо, только горел огонь в камине да мерно тикали часы на
прикроватной тумбочке. Кровать, застеленная шерстяным покрывалом, тумбочка,
шкаф, обеденный стол с двумя стульями, пушистый ковер на натертом полу — вот и
вся обстановка.
Первым делом, скинув рюкзак, я подошел к окну. Раздвинул цветастые занавески,
рванул вверх раму и выглянул наружу.
— Ну да, — пробормотал я, разглядывая палисадник, до которого от моего окна
было, самое большее, три ярда. — Ничего удивительного.
Как и в том, что своенравное здешнее небо — все еще безлунное, уже налившееся
чернотой — смотрело на меня мириадами звезд.
Я разглядел Льва, мерцавшего в зените, Единорога, Орион и — сердце пропустило
удар, а потом зачастило, как сумасшедшее — Большого Пса, видневшегося прямо над
кромкой деревьев. Самая яркая звезда пульсировала, точно крошечное сердце.
Вспотевшие ладони скользили по гладкому дереву, когда я опускал назад раму.
Кровь стучала в висках. Нужно было успокоиться, разобрать рюкзак, умыться, еще
совсем не помешал бы обещанный ужин — а хотелось выскочить наружу, прямо в
окно, не утруждая себя спуском по лестнице, и побежать… куда, кстати, бежать?
Справочник обнаружился почему-то в ванной, на стопке чистых полотенец. Это была
пухлая растрепанная книга в обложке, покрытой заломами, с хрупкими желтыми
страницами, похожими на палые листья.
Я открыл его на букве "Б" и, сделав глубокий вдох, словно собирался
нырять под воду, опустил глаза на ровный столбик фамилий.
Бабингтон, Бакленд, Баркер, Бауэрс, Бегли, Бентам… не то, все не то. Бигсби,
Биссетт, Бишоп, Блант… Бивинс, Биксби…
Блэк.
Я так вцепился в справочник, что переплет затрещал.
«Блэк, Сириус. Статус: поселенец. Адрес…»
— Полосатый дом, — недоуменно прочитал я вслух.
Ни названия улицы, ни номера.
Что за ерунда?
Пробежавшись взглядом по ровным столбцам, я узнал, что мистер Дуглас Бентам,
поселенец, живет в «голубятне», мисс Элизабет Бакленд обретается в «доме тысячи
окон», а я — не удержавшись, я отыскал и себя, ничуть не удивившись уже появившейся
в книге записи о «Гарри Дж. Поттере, туристе» — обитаю по адресу "Приют
усталого путника, пятый этаж, комната с цветными занавесками".
Я поднял карту, брошенную было на кровать, тупо посмотрел на черное кружево
линий, больше всего на свете желая — и не решаясь — повторить вслух адрес.
Едкий страх, поднимающийся откуда-то изнутри, комком собирался в горле.
Казалось, стоит только сейчас открыть рот, и всё вокруг исчезнет, окажется
иллюзией, фата-морганой, зыбким предутренним сном.
Кинув быстрый взгляд в окно, я снова увидел пульсирующую звезду — почудилось
даже, что она стала ярче и увеличилась в размерах, став похожей на крошечную
луну в ореоле рваных призрачных облаков. Ровное размеренное мерцание
успокаивало.
Кто-то прошел по коридору, потревожив тишину быстрыми шагами, с улицы донесся
звонкий детский смех, из-под двери потянуло густым сытным запахом жаркого.
Справочник лежал передо мной, раскинув пожелтевшие страницы, испещренные
надписями, и имя Сириуса Блэка с них никуда не торопилось исчезать.
По крайней мере, пока что.
— Полосатый дом, — твердо сказал я. Голос чуть дрогнул, и окончание смазалось,
но карта, похоже, не обращала внимания на такие мелочи.
Светящийся шарик — маленькая копия висящей над лесом звезды — соткался из
воздуха, засиял в мягком полумраке, а затем, точно бескрылый, но очень юркий
снитч, метнулся к двери.
Не раздумывая ни секунды, я кинулся следом, позабыв и о вещах, которые хотел
разобрать, и об ужине. Только проверил крепление палочки.
На первом этаже никого не было, даже место за стойкой пустовало, лишь слышался
откуда-то звон посуды, да нежный девичий голос выводил, чуть фальшивя, грустную
песню на незнакомом языке. В другой раз я бы обязательно остановился и
послушал, но сейчас выскользнул в приоткрытую дверь, умудрившись не потревожить
колокольчик.
Ночь дышала теплом и сладкими запахами цветущих садов, мощеная улица стелилась
под ноги; редкие прохожие не обращали ни на меня, ни на парящий в воздухе шарик
никакого внимания, а я вот с интересом рассматривал каждого встречного, и со
стороны, наверное, выглядел магглом, оказавшимся посреди Косого переулка.
Трое из четверых встреченных мною людей не произвели никакого впечатления, но
на четвертого — здоровенного альбиноса в длинной юбке, с узорными крыльями,
растущими прямо из спины, с которым мы чуть не столкнулись на перекрестке — я
пялился до тех пор, пока он не свернул за угол и не скрылся из виду. Когда он
прошел мимо, меня с головы до ног будто бы окатило горячей, дурманящей волной
магии — такой сильной, что тут же заныли зубы, — и я пожалел, что рядом нет
Гермионы. Уж она-то, конечно же, сразу бы сказала, откуда взялось это странное
существо и стоит ли его опасаться.
Шарик вел меня все дальше и дальше, сквозь переплетения улочек, то широких, то
таких узких, что по ним приходилось протискиваться боком. Иногда улицы, будто
речушки, вливались в идеально круглые площади, такие же тихие и пустынные, но в
основном путь лежал мимо бесконечных домов: огромных особняков и крошечных
лачуг, похожих на собачьи будки, тонких высоких башен и приземистых, плотно
лепящихся друг к другу строений.
Нужный дом стоял на окраине, почти у самой кромки леса. Он и впрямь оказался
полосатым — еще издалека я заметил тонкие черные полосы, пересекающие светлые
стены, будто прутья тюремной решетки.
— Спасибо, — шепнул я, сложил карту и убрал в карман. Шарик ярко вспыхнул,
будто подмигивая, и растворился в воздухе.
Меньше всего я ожидал, что дом Сириуса окажется похожим на особняк с площади
Гриммо: островерхая крыша, узкие вытянутые окна, чугунные завитки на карнизах.
Мелькнула шальная мысль — что, если справочник все-таки ошибся — но я не успел
даже как следует испугаться, потому что увидел человека, сидящего на вытертых
ступенях высокого крыльца, и едва сдержал рвущийся наружу вопль.
Тусклого желтоватого света, льющегося из приоткрытой двери, было явно
недостаточно, чтобы разглядеть все детали, но мне был виден тонкий профиль,
небрежно зачесанные назад волосы, чистая линия скул и длинная шея с выступающим
кадыком. Мне показалось, что он выглядит моложе, чем я его помнил, но выражение
лица осталось прежним — сардоническая усмешка то ли над собой, то ли над всеми
остальными.
Сириус курил, задрав голову к небу, а я стоял посреди улицы и до боли щипал
себя за руку, жадно наблюдая за каждым его движением и жестом, не в силах
поверить, что все происходит на самом деле. Мир вокруг кружился цветной
каруселью, смазывался, стремительно сужался до длинноногой фигуры на ступенях
крыльца, и я боялся даже моргать. Казалось, будто я смотрю на стереографическую
картинку — Гермиона как-то показывала нам с Роном такие. Пока глядишь, не
отрываясь, можно рассмотреть волшебный замок или принцессу, но стоит только
отвести взгляд — и объемная картинка распадется, превратится в бессмыслицу,
бесполезное нагромождение красок.
Наверное, нужно было его окликнуть, но язык будто парализовало. Все заранее
заготовленные слова вылетели из головы, не получалось даже улыбнуться.
Решив, что придумаю что-нибудь на ходу, я сделал шаг вперед, запнулся, отбив
палец, зашипел от боли — и Сириус тут же повернул голову на звук.
В следующую секунду он вскочил на ноги. Сигарета упала на землю, разбрасывая во
все стороны ярко-алые искры, точно маленький фейерверк, но Сириус не обратил на
нее никакого внимания.
Он смотрел на меня, и я не мог сказать, чего в цепком, пронзительном взгляде
было больше — боли или безудержной, неконтролируемой радости.
— Сириус… — Я все-таки разлепил губы, но собственный голос — хриплый,
срывающийся — показался незнакомым. — Я… в отпуск. Ненадолго. Я на поезде…
Слова никак не хотели складываться во внятные фразы, но он меня понял, и
радость во взгляде потускнела, погасла, будто залитый водой уголек.
— Гарри, — горько, с какой-то тоской сказал Сириус, и его губы дернулись,
искривились, словно он хотел улыбнуться, но в последний момент передумал.
Я неловко переступил с ноги на ногу, не решаясь подойти ближе. Ночь, еще
недавно теплая, показалась зимней; заледенели руки.
— Извини, — пробормотал я, отступая. Глаза щипало, комок в горле словно бы превратился
в колючего ежа. Пришла усталость — тяжелая, душная — навалилась на плечи,
заставив сгорбиться, сдавила виски; по пятам за ней волной нахлынуло
разочарование.
Сунув руку в карман джинсов, я нащупал жесткий прямоугольник билета. Я помнил,
что на нем выбита дата — две недели с момента прибытия, но, может быть, в
ратуше согласятся поменять…
Додумать я не успел. Сириус, точно опомнившись, кинулся ко мне, сгреб в охапку,
обнял так сильно, что едва не затрещали ребра.
— Гарри, — услышал я виноватый голос над ухом. — Прости, прости… Конечно же, я
рад, я просто не думал… Мерлин! Ты сумасшедший, ты хоть понимаешь, чем
рисковал?
Я вцепился в Сириуса изо всех сил, словно утопающий, ткнулся лбом куда-то между
его шеей и плечом, чувствуя, как бьется под кожей жилка, и замер, жадно вдыхая
знакомый запах разгоряченного тела.
— Я все понимаю. И давай не будем об этом, ладно? — пробормотал я, не поднимая
головы. — Я очень скучал.