Автор: Lo
Бета: Rassda
Пэйринг: Гарри/Сириус
Рейтинг: R
Жанр: romance
Предупреждение: АУ, действие происходит после 5-го года обучения Гарри, Сириус остался жив после Министерства, легкий чен-слэш, квази-инцест
Саммари: пара снов и одна песня между ними
Дисклеймер: Гарри и Сириус принадлежат маме Ро, песня - LZ, а британская погода - Господу Богу
Примечание: если им понравится, для Лис и Маграт, которые сбили меня с моего ОТР )))
Перевод песни Led Zeppelin "No quarter" сделала kasmunaut, за что ей огромное спасибо )))
Конец лета – один сплошной дождь. Тридцать дней беспрерывно с неба льет, словно Бог решил в конце концов избавиться от надоевших ему островов. Унылые серые тучи нависают над всей Британией: и над торопливыми мегаполисами, и над вымирающими одинокими деревнями, и над степенными маленькими городками, такими, как Литтл Уингинг. Грустные дикторы по телевизору раз за разом повторяют: улучшения погодных условий в ближайшее время не предвидится. Каждое утро, спускаясь на завтрак, Гарри слышит эту фразу. За то время, пока он готовит и съедает или яичницу, или бекон, или вафли – в разные дни в разных вариациях – Гарри еще успевает выслушать новости о наводнениях на юге страны и об открытии центров помощи пострадавшим от стихии. Потом он поднимается в свою комнату и там безвылазно торчит весь день. Гарри спит, валяется на кровати или смотрит в окно, лениво наблюдая за тем, как обещанное наводнение с каждым днем подбирается все ближе и ближе. Вот вода переливается за рамки тротуара, вот она затапливает сад, а вот – еще через несколько одинаково беспросветных дней – она уже стучится в окна на первом этаже. Гарри кажется, что он беспомощный пассажир на корабле, плывущем мимо причудливых островов в бесконечном море. Самый большой из них – Скука. Он длинный, болотистый, если причалишь – выберешься оттуда нескоро. Есть еще атолл с экзотическим названием Жажда Деятельности. Раньше там был вулкан, но вода залила его, осталась только верхушка жерла. Здесь Гарри успевает лишь сделать пару шагов по черному песку, а потом его вновь подхватывает волна и уносит прочь. Иногда в море возникает скалистая гряда – Ненависть. Самой острой, вздымающейся к хмурому небу становится вершина, шипящая по-змеиному – Снейп. Одно время Гарри любил взбираться на нее и кричать, кричать изо всех сил с угрюмого пика. Но такое происходит все реже. Теперь его любимым убежищем стал зеленый остров Тоска. Здесь он задерживается надолго. Лежа на изумрудной лужайке, Гарри часами грустит по своим друзьям. Рон, Гермиона, Джинни, Невилл, Луна. И Сириус. Конечно же, Сириус. Его лучший друг, его крестный, его семья. По нему Гарри скучает больше всего. Иногда Сириус ему даже снится, как будто Гарри ищет его в доме на Гриммо и никак не может найти. В почему-то разрушенных комнатах он встречает каких-то людей, их много, но все они отказываются отвечать на вопросы о Сириусе. И когда в конце концов он находит спальню крестного, она заперта, и никакая Алохомора не помогает. Тогда Гарри стучит, стучит в черную дверь, сдирая кожу с кулака. Но дверь так и остается закрытой.
Дергаясь, Гарри просыпается. Он опять уснул, и ему снова приснился этот сон. Болит судорожно сжатый кулак, и горло сжимается от еле сдерживаемого крика. Он встает с кровати, подходит к окну и дрожащими руками распахивает его – вдохнуть мокрый, но свежий воздух.
- Гарри!
Гарри не может избавиться от чувства, что все это – продолжение сна, но вот Сириус перед ним – смеется, машет рукой и зовет Гарри.
- Летел тут мимо и решил заглянуть к тебе в гости.
- Сириус! – Гарри тянется через подоконник в дождь - обнять крестного, но тот внезапно отклоняется, чуть повернув черенок.
- Нет, погоди. А вдруг я – это не я? Откуда ты можешь знать?
Гарри недоуменно смотрит на Сириуса.
- Не ты? А кто же это еще может быть?
Сириус делает страшные глаза.
- Например, кто-нибудь из этих уродов в масках решил навестить тебя по случаю отличной погоды.
Гарри смеется.
- Или, – продолжает Сириус чуть приглушенным голосом сказочника, – профессор Снейп решил на ночь глядя проверить, делаешь ли ты домашнее задание. Это, по-моему, намного страшнее.
Гарри смеется еще громче, и вдруг Сириус резко тянет метлу вверх и исчезает. А потом Гарри слышит шаги, и в комнату заходит дядя Вернон, в полосатой пижаме и с полосатым с одной стороны лицом.
- Что здесь происходит? Что за шум? Почему окно открыто?
Гарри распирает безумная неуместная радость. Мысль о Сириусе, который прилетел к нему через дождливую ночь и ждет сейчас за окном, будто наполняет мальчика веселящим газом. Ему хочется кричать, прыгать, обнять всех и подраться со всеми. Гарри засовывает руки в карманы и, чуть покачавшись с носков на пятки, пожимает плечами:
- Ничего особенного. Я просто курил перед сном. Поэтому и окно открыл, чтобы проветрить комнату.
Дядя Вернон надувается так, что даже разглаживается залежанное лицо. Он открывает рот, чтобы разразиться руганью, но потом вспоминает, что уже поздно.
- Что ты себе позволяешь, мальчишка?! – первый раз в жизни Гарри слышит такой крик – хрипящий, булькающий, без звонких звуков, похоже на выкипающий котел с испорченным зельем. – Ты думаешь, можешь показывать эти свои фокусы, значит, тебе все позволено?! Еще и курить вздумал, прямо в доме?!
Гарри с трудом сдерживается, чтобы не показать дяде язык. Или не засмеяться. Боже мой, Сириус здесь! Сириус!
- Простите, дядя, это больше не повторится. Мне просто очень захотелось. Всего одна сигарета.
Все эти слова – «сигареты», «простите» и «ничего особенного» – говорит не Гарри. Это Сириус в нем, он улыбается губами Гарри, прячет гаррины руки в карманы и умирает от желания рассмеяться в сонное толстое лицо дяди Вернона.
- Да ты совсем с ума сошел?! Никаких сигарет! Еще раз я узнаю, что ты курил – выпорю.
Это совсем не смешно, но Гарри все-таки смеется и склоняет голову в шутливом покаянии, положив правую руку на сердце.
- Даю вам слово. Больше ни одной.
Видно, что дяде хочется ещё что-то сказать, но странное поведение Гарри сбивает его с толку. Он вдыхает глубоко, сжимает и разжимает кулаки несколько раз, разворачивается и выходит из комнаты. Подождав, пока отскрипит пол, Гарри снова бросается к окну. Сириус уже там.
- Итак. Я жду твой вопрос. – Дождь, кажется, совсем не беспокоит Сириуса, хотя его волосы слиплись, и вода с них наверняка стекает за шиворот.
Вопрос должен быть очень личным, говорил Муди. Чтобы ответ на него знали только два человека: тот, кто спрашивает и тот, кто отвечает. Гарри вспоминает те редкие моменты, когда они с Сириусом были вдвоем. Короткое приветственное объятье, когда Гарри приезжает на Гриммо. Разговор в комнате с Клювокрылом. Пять минут однажды утром, когда Гарри, спустившись на кухню, встретил там Сириуса – взлохмаченного и сонного, с чашкой кофе. Они тогда успели обменяться только дурацкими одинаковыми вопросами, и тут как тут уже была миссис Уизли, Тонкс и кто-то еще, неважно. Вот почти и все. Их двоих практически и нет вовсе, всегда трое или больше. Но между "почти" и "нет" есть редкие моменты, и по ночам воспоминания о них светятся для Гарри, как наклеенные звезды на потолке детской комнаты.
- Что ты меня спросил? Тогда на кухне у тебя дома?
Вопрос расплывчатый, но Сириус отвечает мгновенно.
- Я спросил, как тебе спалось. Ты спросил, как спалось мне. Мы посмеялись, а потом зашла Молли и…
Гарри хочется заплакать, как девчонке, но он сдерживается и втягивает Сириуса в комнату. Тот ставит метлу возле окна, встряхивает мокрой головой и с хрустом потягивается.
- Вот она – благородная старость. Не могу уже на метле полетать в свое удовольствие: руки затекают. В следующий раз проснусь утром, и окажется, что у меня появились седые волосы.
Гарри смеется, сначала громко, потом прикрывая рот ладонью, вспомнив о Дурслях. Сириус улыбается и достает из карманов куртки две бутылки сливочного пива.
- Лететь с ними было, конечно, чертовски неудобно, но оно того стоило. Мне захотелось свалить из своей дыры и пообщаться с другими узниками Ордена. Если кто-то узнает, получу месяц отработок у Молли, так что пообещай не выдавать меня.
Он садится на пол, открывает бутылки и протягивает одну из них Гарри.
***
Они сидят на полу, свет ночника выхватывает локоть, бедро и колено Сириуса. Пьют пиво. Гарри ситуация кажется эфемерным утренним бредом: Сириус у него в гостях, они сидят и молчат, но молчат уютно, иногда под ними поскрипывает пол, и в его деревянных вздохах слышится какой-то тайный ритм – чуть сломанный, джазовый, эдакая синкопа. Эйфория имени Сириуса уже схлынула, оставив после себя усталость и легкое напряжение, которое накатывает волнами, вместе со скрипом. Сириус вытягивает и скрещивает ноги, и у Гарри сжимается желудок. Сириус делает глоток из бутылки, и Гарри расслабляется, выдыхая. Он почему-то ужасно боится, что сейчас крестный начнет говорить какую-то ерунду, задавать вопросы о школе или уроках, рассказывать о собраниях, зачем-то успокаивать его. И тогда скрип утихнет, волны, гуляющие по его телу, спадут, и Гарри окажется в бестолковом мешке из слов. Но Сириус молчит. Молчит, смотрит в одну точку и молчит. Гарри упивается его молчанием, он пьянеет от него, и одна бутылка пива тут не причем. Просто все так совпадает, все движется вместе, чуть подрагивая ударами двух сердец, Гарри уверен: сердце Сириуса он тоже слышит. Оно бьется тихо, чуть тише на первом ударе, второй догоняет, и между ними проскакивает Гарри, иногда один раз, а иногда, если сжаться, то и два. Пол скрипит, неожиданно ломая четыре четвертых, и Гарри не выдерживает:
- Сириус…
- Ммм?
- Спой что-нибудь.
Сириус отставляет бутылку и подтягивает колени к груди. Гарри точно знает, что сейчас крестному очень хочется курить. Но он не закуривает, а вместо этого затягивает тихонько мелодию, пробуя звук, пробуя голос. Никаких слов сначала, только вплетение музыки в ритм комнаты. Она ложится идеально, заполняя пустоты между ударами. А потом начинаются слова, с середины фразы:
Дверь закрой. Погаснет свет.
Их сегодня дома нет.
Снегопад. Исчезни в нём.
Заунывная протяжная мелодия, иногда ломающаяся в неожиданных местах, подходит к их молчанию. Сириус поет тихо, но его голос – сразу и везде вокруг них, он втекает в щели, отражается от зеркала и вытесняет свет ночника.
Стальной отлив, зловещий блеск,
Нам весть несёт их лютый треск.
Когда идут своим путём,
Не ждут пощады, не ждут пощады...
Гарри слышит отдаленное завывание ветра, чувствует сухое прикосновение снега к щекам. Ему становится холодно от песни, которая все больше и больше похожа на длинное сложное заклинание.
А снег связал твои шаги,
И воют псы погибели.
Нам весть несёт их лютый вой,
Зловещий сон для нас с тобой.
Сириус поет, закрыв глаза. Его нет здесь, он вязнет в снегу, взбирается в гору, поминутно оборачиваясь, спасаясь от собачьей своры, взявшей след.
Да, без пощады. Пощады нет!
И воют псы погибели.
Слышу, воют псы погибели.
Вой все ближе, все гуще, он заворачивает за угол, поднимается по лестнице и врывается в комнату, выгрызая дверь. Псы стелятся по скрипящему полу, бьются боками друг об друга, как тюлени в полынье и вырыкивают припев, подкидывая морды.
Когда идут своим путём,
Не ждут пощады, не ждут пощады...
И снова боль, боль без пощады...
Не жди пощады.
В дюймах от голых щиколоток они выворачивают свои блестящие языки и бешено вращают глазами. И когда их клыки уже готовы вцепиться в человеческую плоть, Сириус открывает глаза. Он уже не поет, а почти шепчет последнее «пощады нет», и псы послушно поднимаются в воздух и вылетают в закрытое окно.
Они молчат вместе еще несколько минут, но на этот раз Гарри не нравится молчание, после псов и снега оно кажется слишком громким.
- Красиво, - говорит он. Глупо, но хоть что-то. – Откуда это?
- Издалека, - отвечает Сириус. - Очень издалека.
Гарри слышит несказанные Сириусом слова: о прошлом, о бесшабашной мародерской молодости, о лондонских безумных вечерах на пятерых или четверых и о вырванных у опасности редких днях спокойного счастья. Он почти видит Сириуса – молодого, двадцатилетнего Сириуса – орущего на концерте или бренчащего на гитаре в саду у молодых Лили и Джеймса. Впервые Гарри представляет себе, каким мог быть его крестный до Азкабана. Это не короткие и злые воспоминания Снейпа, реальные, но такие лживые. Это странные, обрывочные, но яркие видения, навеянные дождем, стонами пола, холодом песни и теплом сириусового бедра. Гарри представляет, как Сириус танцует с Лили, они невероятно выглядят вместе, с волосами одинаковой длины – рыжие и черные кудри переплетаются. Он почти видит, как Сириус и Ремус в гриффиндорской спальне стоят на кроватях и с увлечением рычат друг на друга, именно рычат, кто громче – волк или собака. Джеймс смеется до икоты, а Питер восторженно пялится, на особо звучных рыках зажимая уши. Цветные картинки меняются, как стеклышки в калейдоскопе, выбрасывая на поверхность разных Сириусов: веселых, грустных, пьяных, спящих, злых, нежных. Все они настолько живые, что Гарри просто тянет руку, один из Сириусов хватает его, и вот уже он крутится, слышит и смотрит вместе со своим крестным. Это – цветная карусель воспоминаний, людей, мест и песен. Она не останавливается ни на секунду, даже когда кружится голова, звуки становятся объемными и гигантскими, свет превращается в поток воды, а все вокруг теряет форму и значение. И только Сириус рядом остается четким, уверенным. Неизменным. Он приближается к Гарри, оборачивается вокруг него, согревая, почему-то больше с левой стороны. Гарри чувствует его тепло, видит его цвет – горячий насыщенно-красный, и есть в нем что-то кроме обычной дружеской сириусовской открытости, что-то такое…
- Ты засыпаешь, Гарри. Я пойду, уже очень поздно.
Гарри вываливается из теплого цветного бреда прямо на холодный деревянный пол. Нет, подожди, Сириус, не уходи, ты же только что пришел. Я не успел, не увидел всего. Для Гарри очень важно схватить то странное ускользающее состояние сна, когда жарко и можно. Он поворачивает голову и смотрит в глаза крестному, отчаянно пытаясь отыскать там нужную неправду. Но Сириус улыбается по-отечески: добро и искренне.
- Слышишь? Я пойду, Гарри.
Он поворачивается и целует Гарри в лоб. Волна накрывает, бросает из стороны в сторону, Гарри бьется с ней - не так, черт возьми, не то! – бьется из последних сил под недоумевающим взглядом, который держит и одновременно давит, вынуждая сдаться.
И чтобы не плыть и не бороться больше с течением, Гарри решается и ныряет в темно-серую глубину, тонет, тонет, тянется и уже у самого дна касается твердых, теплых губ. Они – его, его и ничьи больше. Ему уже наплевать на сон, на правду или неправду. Просто Гарри нужно, чтобы Сириус всегда был рядом, не исчезал за дверью, не терялся в снежной буре, спасаясь от псов. И пусть для этого нужно отпустить, оторваться, скользнуть вниз, увернувшись от сильных рук. Не услышать изумленный возглас полушепотом, расстегнуть, раздвинуть и…
Стыд отпускает Гарри мгновенно, словно и не было, вместо него приходит уверенная настойчивость. Он делает все как должно, пусть и не очень умело. Сириус борется с ним, но его сомнения – ничто по сравнению с любовью Гарри, неуклюжей, но искренней. Его Сириус, его крестный, его друг, его… Здесь мысли начинают мешать Гарри, и он избавляется от них, касаясь и себя тоже. Водоворот моментально закручивает их обоих, давит, прижимая, распластывая по дну, для того, чтобы в последний миг, когда уже нет кислорода и тело умирает от невозможности, отпустить, выбросить на поверхность, позволить лететь, лететь вверх и наконец вдохнуть – глубоко, до боли.
В тишине комнаты слышно, как успокаивается их дыхание. Через несколько длинных минут Сириус встает. Гарри макушкой чувствует его взгляд, тяжелый, растерянный, и к нему стремительно возвращается стыд, приправленный страхом. Сейчас Сириус дернет его за руку, приподнимет подбородок холодными пальцами, заставляя смотреть себе в глаза, и скажет…
- Гарри, - тихо говорит Сириус.
Нет. Нет, Гарри не смотрит, не смотрит, он не поднимает голову, не встает, неуклюже опираясь локтем о кровать. Он не может стоять и смотреть в глаза крестному, после того, как…
- Гарри, - снова повторяет Сириус и осторожно снимает с него очки. – Теперь можешь смотреть, - весело говорит он.
Так и впрямь проще, с удивлением понимает Гарри. Когда не видно всех деталей, не различить контуры лица. Только глаза Сириуса остаются такими же неразмытыми, яркими. И в них нет ни растерянности, ни отвращения.
- Я, - начинает Гарри, но Сириус левой рукой закрывает ему рот, а правой… он берет липкую руку Гарри и сжимает ее, вдавливаясь ладонью в ладонь, переплетая пальцы и размазывая сперму.
- Вот так, - говорит он, спокойно и уверенно, и Гарри тут же передается это спокойствие и безоглядная уверенность в том, что теперь, теперь все будет хорошо. Всегда.
- Я пойду, - повторяет Сириус сказанную миллион лет назад фразу и снова целует Гарри в лоб, чуть задержавшись губами на шраме. – Спокойной ночи.
Крестный надевает куртку, берет метлу и открывает окно. Потом поворачивается и смотрит на Гарри, все еще стоящего возле кровати и улыбается ему. Наверное, улыбается, Гарри не видит улыбку, но слышит ее в голосе крестного:
- Не скучай.
Не скучай, свистят прутья метлы, рассекающие тяжелый воздух. Не скучай, шелестит дождь из открытого окна. Не скучай, говорит Сириус.
Под утро Гарри снова снится сон про Гриммо, разрушенные стены и молчаливых людей. Только на этот раз черная дверь легко открывается. За ней оказывается его собственная комната у Дурслей, серая от дождя. Гарри подходит к окну, открывает его, и вода начинает затекать внутрь. Она льется и льется, наполняет комнату, заливает Гарри, по щиколотки, по колени, а потом, чтобы не спорить, он ложится на пол и делает то, что нужно было сделать с самого начала – вдыхает.
fin
Песня Led Zeppelin "No quarter" в оригинале выглядит следующим образом:
Close the door, put out the light.
No, they wont be home tonight.
The snow falls hard and dont you know?
The winds of thor are blowing cold.
Theyre wearing steel thats bright and true
They carry news that must get through, oooh
They choose the path where no-one goes.
They hold no quarter, they hold no quarter.
Walking side by side with death
The devil mocks their every step
The snow drives back the foot thats slow
The dogs of doom are howling more
They carry news that must get through
To build a dream for me and you
They choose the path where no-one goes.
They hold no quarter, they ask no quarter.
The pain, the pain without quarter.
They ask no quarter.
Yeah! without quarter, quarter, yeah!
The dogs of doom are howling more!
I hear the dogs of doom are howling more