Его обнаженная грудь покрыта шрамами, ребра выдаются под грязной кожей, синяки, оставленные мной, оказываются лиловыми и голубовато-черными. Коричневатые соски затвердели. Я хочу почувствовать их, пальцами и ртом - я сжимаю их, изо всех сил, он шипит и выгибается мне навстречу.

Я не знаю, почему я делаю это; он мужчина, он годится мне в отцы, он грязный, от него воняет и, о Мерлин, он убил моих родителей. Но я не могу остановиться, не могу... Его кадык дергается, когда он сглатывает, впадинка между ключицами становится глубже. Он криво улыбается, и я думаю, что могу ударить его, что я могу стереть с его лица эту ухмылку - но я не делаю этого, потому что внезапно понимаю, что он не смеется надо мной, его глаза зовут меня.

Почему *он* хочет этого, я даже не представляю. Шестнадцать лет в тюрьме? Истосковался по человеческим прикосновениям, какими бы они ни были? Он поднимает бедра, чтобы мне было удобнее снять с него штаны. Его кости острые, как ножи, живот впалый. Его гладкий член стоит.

Я не становлюсь нежнее, хватая его член. Я глубоко дышу, оскалившись, и он снова улыбается, слегка задерживая дыхание. Я сжимаю его член, выдавливая на пальцы немного жидкости. И это то, что нужно - его и моя влага на моем члене, я грубо раздвигаю ему ноги, оставляя на бедрах царапины от ногтей. Но мне не нужно применять силу, он добровольно открывается мне, сгибает колени. Я развожу его бедра коленкой и вхожу в него.

Он хрипит. Его спина выгнута, давно не мытые черные волосы рассыпаются по полу, между окровавленных губ блестят зубы. Я вижу, как он царапает пол.

Он такой тугой. Я не могу поверить в это - будто сжимаешь свой член кулаком. Так жарко, так тесно, так хорошо - и я не могу пошевелиться, но и не могу оставаться неподвижным. Я чувствую одновременно и отчаяние, и наслаждение. Я издаю хриплый стон - и поднимаю голову: потолок кажется далеким и расплывчатым. Я продвигаюсь в него глубже, и он тоже стонет; я вхожу на всю длину. Это пытка и блаженство, и я ненавижу его за то, что из-за него я себя чувствую такое, именно из-за него. Я хочу плюнуть ему в лицо, но положение для этого неудобное. Из-под моих ногтей сочится кровь, и я еще сильнее впиваюсь в его бедра.

Это грубо, это насилие, я причиняю ему боль - и это совсем не похоже на пытку Круцио, но разве смысл всего не в том, чтобы делать ему больно?

Он выгибается и еще глубже насаживается на меня.

А потом мир становится размытым. Я вхожу в него снова и снова, грубо, причиняя ему боль, и мне все равно, больно ли мне самому.

Каждый мой толчок он встречает своим - мой член горячий и сжатый, его - возбужденный и влажный. Блэк откидывает голову назад и стонет, когда я сжимаю его член. Его глаза кажутся полубезумными, синие глаза отражают небо, которое видно в открытых окнах. Я начинаю входить в него быстрее, ритмично лаская его член. Он хрипит и изгибается, и сладкое тяжелое ощущение проносится от моего паха по всему телу. Он кончает, и я кончаю вместе с ним.

Я сижу на пятках и смотрю на него, когда все заканчивается. Его ноги раскинуты, у него течет кровь, и мой член тоже в крови - но я так устал, что не могу об этом думать. Все, то я хочу, это лечь на пол, закрыть глаза и обо всем забыть. Блэк смотрит на меня и снова улыбается. Я не знаю, почему; его лицо выглядит измученным, но улыбка делает его красивым, и мне хочется смотреть на него. Он улыбается, будто рад видеть меня.

- Гарри, - хрипло говорит он.

Не называй меня так. Я так устал, что не могу больше сидеть прямо. Я падаю на колени и прячу лицо в ладонях. Это опасно, твердит мне здравый смысл, где твоя палочка, с ним надо держать ухо востро, он может использовать этот шанс...

Блэк шевелится - худая рука крепко обнимает меня. Это неправильно, как он смеет, он убийца, предатель...

Но никто и никогда раньше не обнимал меня так - утешительно, тепло и по-отцовски. Блэк теребит мои волосы, он настолько близко, что его шепот шевелит волосы.

- Гарри...

А потом он целует меня, мои волосы, его прикосновения нежные и спокойные, и я не должен был бы чувствовать себя так.

Но когда он притягивает меня к себе поближе, я хочу остаться с ним. Его руки, худые и сильные, обвивают мою грудь, крепко обнимают.

Небо за окном начинает темнеть. Факелы на стенах вспыхивают. Я лежу и смотрю на огонь и на тени, играющие на потолке.

Моя голова - на груди Сириуса Блэка, и он по-прежнему перебирает мои волосы. Я чувствую каждое движение его грудной клетки. Разве ему не больно, думаю я? Хотя он никогда мне в этом не признается...

- Я так любил твоего отца, - говорит он. - Он был самым лучшим человеком на земле.

Я вжимаюсь губами в его мягкую кожу плеча и вдыхаю его запах - тепло, пот, секс и кровь.

- И поэтому ты убил его?

Его рука не прекращает ерошить мои волосы.

- Я не убивал его. Я бы скорее сам умер.

Я не знаю, верю ли я ему. Но если не верю, то откуда тогда это чувство - *ревность*? Если он так любил моего отца, то почему он со мной? Потому что я сын Джеймса Поттера? Потому что я очень на него похож? Я напрягаюсь. Вероятно, он это чувствует и его тело тоже напрягается.

Мой голос спокоен, и я горжусь своим самообладанием.

- Хорошо, не убивал. Но предал.

- Я не предавал их. Это Питер. Мы... поменялись.

Петтигрю. Четвертый друг. Тот, которого убил Блэк.

- Ты убил его.

- Нет. Он подставил меня.

- Я тебе не верю.

- Я и не надеялся, что ты поверишь. Может, когда-нибудь ты поймешь, что я говорю правду.

Он правда надеется на это? Потому что тогда ему не придется возвращаться в Азкабан? Потому что тогда я пощажу его?

Он снова целует меня, на этот раз в макушку, я поднимаю голову - и он целует меня в губы. Он охает от боли, когда я слишком сильно нажимаю на его ребра. Его губы нежные и податливые, я целую их снова и снова, будто желая прокусить их до крови. Когда я целую его, мне почти неважно, врет он или говорит правду, провел ли он в тюрьме шестнадцать лет по ошибке, остается ли предательство моих родителей по-прежнему безнаказанным.

Если он лжет, я целую человека, который виноват в смерти моих родителей и который верой и правдой служил Вольдеморту.

- Я ждал тебя шестнадцать лет, - произносит он. - Я знал, что увижу тебя. Я знал, что ты придешь отомстить мне. Это помогло мне сохранить рассудок.

В уголках моих глаз вскипают слезы, и он смахивает их большим пальцем, за что я ему благодарен. Я не плачу - особенно перед ним. Вовсе нет.

- Ты все, что у меня осталось, Гарри, - говорит он. - Я не хочу потерять тебя.

На моих губах - его ладонь, и я кусаю ее, чувствуя вкус крови. Он не вздрагивает. Он обнимает его, и я сжимаю зубы сильнее.

- Ты такой красивый, - говорит он.

Я снова возбуждаюсь, я снова его хочу, я знаю, что умру, если не трахну его прямо сейчас - я знаю, что он не против и что он хочет этого так же сильно, как и я. Я быстро произношу заклинание, очищающее кровь, кал и сперму.

Я не отпущу его. Дамблдор сказал мне, что я могу сделать с ним все, что захочу. Я хочу оставить его себе. Он останется со мной. Я буду ломать его и восстанавливать, как мне заблагорассудится. Он не бросит меня, как бросил моих родителей.

- В какое животное ты превращаешься? - спрашиваю я.

- В собаку.

Я вплетаю пальцы в его волосы и сильно дергаю. Он склоняется к моему паху.

- Ты хочешь быть моим? - шепчу я, чувствуя, как его дыхание обжигает мой член.

- Да.

КОНЕЦ