За восемь последующих месяцев самой частой в
лексиконе Сириуса стала фраза "Я не подумал". "Я не подумал, что
эти гады меня от рейдов сразу отстранят" – после скандала в кабинете
Главного, которому авроратский колдомедик доложил ситуацию и потребовал
немедленно перевести Блэка на «лёгкий труд» якобы по болезни. "Я не
подумал, что она так в меня вцепится" – когда миссис Поттер, узнавшая о
будущем появлении внука, стала ежедневно являться к ним домой со свежими
овощами, варёной курицей и молоком, которое Блэк ненавидел с детства – теперь
он послушно давился им, чтобы у малыша
были крепкие косточки. "Я не думал, что он так психанёт" – после
устроенной Ремом истерики с упоминанием «чокнутых чистокровок». "Я не
подумал, что это вредно" – когда Сириус решил поправить настроение глотком
огневиски и, едва вдохнув его запах, заблевал половину кухни. "Я не
подумал, что придётся прятаться" – после категорического запрета Уилкса на
Скрывающие чары, тяжелого разговора с шефом и бессрочного отпуска по болезни.
"Я не подумал, что будет так хреново" – когда время перевалило за
шесть месяцев, и Блэк начал по полдня проводить в кровати из-за сонливости и
болей в позвоночнике... А ведь сперва всё шло довольно бойко. Сириус пытался
жить почти в обычном ритме: подъём в семь, утренняя пробежка, к которой их с
Джеймсом приучил ещё инструктор в Школе, работа и вечерний поход куда-нибудь к
друзьям или в маггловскую часть города – но хватило его ненадолго. От сигаретного
дыма Блэка мутило. От любимой прежде яичницы с беконом приключалась изжога.
Яркие футболки, которые он обожал, отправились в шкаф – искусственные
маггловские ткани вызывали невыносимый зуд; от анимагии, разумеется, пришлось
отказаться напрочь, от езды на байке - тоже. Судороги в ногах, первый в жизни
визит к колдодантисту (неудачная шутка целительницы насчёт детишек, которые
забирают зубки у мамочки, едва не стала последней в её жизни), стихийные
выплески, кошмарные сны... Пришлось прервать общение почти со всеми друзьями и
знакомыми, потому что целитель был категорически против огласки. Уилкс считал –
и не без оснований – что многочисленные недоброжелатели могут наложить на
Сириуса порчу или просто-напросто попытаться отравить… Потом случилось то, к
чему Поттер подсознательно готовился уже давно – умер его отец. К тому времени
Сириуса отправили в отпуск, и мать Джеймса взялась за него всерьёз – тёплые
чувства к Блэку сохранились у неё ещё с тех времён, когда тот жил у них после
побега из дому, а теперь только окрепли. Узнав о происходящем, миссис Дори
Поттер едва не разрыдалась – бедный
мальчик… Мерлин мой, решиться на такое… – а потом, как говорится, засучила
рукава. Под предлогом того, что за «бедным мальчиком» нужен постоянный уход,
она потребовала, чтобы Блэк перебрался в Годрикову Лощину. Сириус согласился
сразу же – понимал, что миссис Поттер надо заполнить образовавшуюся пустоту.
Однако очень скоро он пожалел об этом – теперь Дори контролировала каждый шаг
«зятя».
– Джеймс, сынок, установи в доме антиаппарационные
чары! Немедленно. Никаких прыжков со второго этажа на первый – это дурно
скажется на ребёнке.
– Сириус, милый, скушай ещё вот это яблоко. Что
значит – не хочу? Это без-от-вет-ствен-но!
– Джейми, вот эту микстуру надо принимать на
рассвете, не вставая с постели – иначе стошнит. Почему стошнит? Потому что
вкус... необычный. Так, никаких возражений – или по утрам я буду приходить к
вам в комнату сама.
– Сириус, ты что здесь делаешь? Решил перебрать
двигатель? Соскакивает с передачи? Не пойму, о чём ты говоришь, но мне это уже
не нравится. И что за мерзкий запах, у тебя опять будет мигрень – лучше
отправляйся в сад, полежи в гамаке.
– Сириус! Не ходи босиком, простынешь!
– Сириус!! Немедленно положи ножницы, до рождения
ребёнка тебе нельзя ничего делать с волосами!
– Сириус!..
– Сириус!..
– Сириус!..
– ...ей-Мерлин, я скоро рехнусь, – тоскливо
говаривал Блэк по вечерам, когда они с Джеймсом ложились в постель, и Поттер
медленно растирал любовнику поясницу (тоже как посоветовала им миссис Дори), –
я не думал, что это будет... вот так.
– Да я сам задолбался, – мычал полусонный Джеймс,
который весь день разрывался между работой и визитами то в Мунго, то в аптеку.
– Забей, Мягколап, осталось-то всего ничего.
– Тебе легко говорить…
На самом деле мать здорово помогала – всё-таки, как
ни крути, женщины лучше разбираются в таких вещах. В отличие от колдомедика,
мама не грузила их непонятными словами, зато всегда могла успокоить или помочь
дельным советом в тех ситуациях, когда они сталкивались с чем-то непривычным и
страшным, сами себе напоминая беспомощных слепых щенков. Вообще Блэк храбрился
как мог, но временами Поттер ощущал его страх, как свой собственный. Как-то он
застал любовника в спальне – лицо того было белым, словно известь, глаза
казались огромными, а руками он судорожно обхватывал живот. Джеймс ринулся за
матерью. Прибежавшая Дори торопливо поднесла Сириусу стакан воды, заставила
выпить и потрясла за плечи.
Мать мгновенно поняла, в чём дело, тихо
рассмеялась, и прижала трясущегося Сириуса к себе.
– Так это нормально, дорогой. Он же живой. Он и
должен шевелиться. Ты ещё очень поздно заметил, обычно намного раньше бывает…
Мерлин, эти мальчишки…
Кажется, только после этого Сириус наконец-то
осознал – внутри него настоящий младенец. Он стал задумчив, молчалив, часто
ощупывал себя, то прикасаясь к животу кончиками пальцев, то рассеянно водя
ладонями по бокам, подолгу простаивал перед зеркалом... Время от времени
связывался через камин с целителем и расспрашивал его о том, как сейчас
выглядит ребёнок, что может услышать и почувствовать. Из дому Блэк теперь почти
не выходил – аппарацию и камины запретил колдомедик, о метле и думать не
стоило, а разгуливать по маггловским улицам с семимесячным брюхом наперевес
было, как говорится, чревато. Поттера здорово раздражала отстранённость
любовника – Сириус утратил интерес даже к рассказам о работе и делах Ордена. С
тоски Джеймс пару раз напивался в компании Луни и Мышонка – Рем давно смирился
с ошеломительной новостью, а Питу, чтобы не скалил зубы, достаточно было только
пару раз погрозить кулаком, – но особой радости это не доставило. Время ползло
медленно, словно флобберчервь по песку, и когда в ночь на тридцать первое июля
Поттер проснулся от удара кулаком в плечо и увидел оскаленное, перекошенное
лицо Блэка, вместе с чувством слепящего ужаса он испытал странное облегчение.
Пришлось всё-таки использовать Скрывающие чары и
добираться до Мунго на «Рыцаре». В приёмном покое их уже ждал Уилкс. Когда чары
мягко подняли Сириуса на каталку, и нервно улыбающаяся медиведьма распахнула
двери операционной, Блэк вдруг вцепился в руку Джеймса так, что на коже потом
остались лиловые пятна синяков.
– Я умру, да? Умру, Джейми?
Поттера пробила ледяная дрожь, не помня себя, он
схватил любовника за воротник, и начал трясти, как грушу:
– Ты что, мудак, спятил? Да только посмей, я ж тебя
сам убью нахрен! Ты что это приду…
Сириус с трудом оторвал от себя его руки и
пристально глянул Джеймсу в глаза. Выражение ужаса медленно стекло с его лица,
из распухших губ вырвался привычный лающий смешок.
– Ага, я понял. Спокойно, Джейми. Договорились.
Уилкс оттолкнул трясущегося Джеймса в сторону.
– Всё, господа. Позже обсудите. Мэгги, готовьте
стол. А вы, мистер Блэк, успокойтесь – уверяю вас, что самое тяжёлое уже
позади.
Заскрипели колёсики каталки; последним, что увидел
Джеймс, стала широкая спина медиведьмы. Почти час он просидел на узком
диванчике в коридоре, вскидываясь всякий раз, как мимо пробегал кто-то из
персонала и до боли в глазах вглядываясь в мельтешащие силуэты за
полупрозрачным окошком на двери операционной. Мучительно хотелось вышибить эту
дверь к мерлиновой матери… или аппарировать в ночную лавку за огневиски, но он
боялся отойти даже на пять минут. Когда крашеная белая створка распахнулась, и
на пороге появился усталый Уилкс, задумавшийся Джеймс подпрыгнул и впервые за
несколько лет не совладал с магией – по всему коридору мгновенно угасли
светильники, а старая ковровая дорожка вздыбилась горбом, как спина
разъярённого книззла. Целитель потряс Поттера за плечо и несколькими взмахами
палочки вернул коридору привычный вид.
– Возьмите себя в руки, аврор, и идите к… в общем,
идите, – и подтолкнул Джеймса к дверям.
…Сперва Поттер даже не обратил внимания на
медиведьму, стоявшую с маленьким белым свёртком в руках – всё его внимание было
приковано к осунувшемуся смуглому лицу и рассыпавшимся по плоской больничной
подушке чёрным прядям. Он подошёл поближе и крепко сжал потную руку Сириуса.
Серые глаза медленно раскрылись – плывущий после Сонных чар взгляд нашёл
Джеймса, губы дрогнули в знакомой улыбке… и Поттер, скрипнув зубами, прижался
лбом к плечу любовника.
– Как ты?
– В общем, нормально. А когда выберусь отсюда, мне
будет ещё лучше… потому что я трахну тебя так, что ты неделю сесть не сможешь.
Смущённый смешок медиведьмы прозвучал в огромной
операционной неожиданно громко, и Джеймс, сам с трудом удерживаясь от смеха,
поднял голову. Мягколап смотрел со своим обычным гребаным высокомерием – после
всех последних недель это было чудесно. Поттер погладил его по волосам.
– Как скажешь, друг. Очень паршиво было?
– Да не то слово. Но оно того стоило, – Блэк легко
провёл кончиками пальцев по рукаву мантии Джеймса и повернул голову.
– Мисс, можно вас на минутку? Мы хотим посмотреть.
Только теперь Джеймс вспомнил, что в операционной
присутствует ещё кое-кто. Замерев, он смотрел, как медиведьма подходит и
осторожно протягивает ему пухлый чмокающий кулёк. Руки дрожали, но ему удалось
взять ребёнка и даже, повинуясь негромким указаниям Мэгги, пристроить его на
сгибе локтя. Крохотная физиономия младенца была хмурой и недовольной, но
рассматривая её, Поттер ощутил внутри что-то вроде благоговейного страха.
Ужасно хотелось потрогать пухлую щёку и коснуться пальцем длинных тёмных
ресниц… Сириус с трудом приподнялся:
– Мне дай.
Джеймс осторожно положил ребёнка рядом с ним.
– Мелкий какой…
– Сам ты мелкий. А он пять фунтов весит, это нормально,
– неожиданно обиделся Блэк и вдруг, закрыв глаза, прижался носом к маленькому
личику, по-собачьи втягивая воздух. А Джеймс дёрнулся.
– Погоди… Он?
– Разумеется, он.
– Сириус всё не открывал глаз. – А кто ещё может быть?
Поттер не выдержал и вновь расхохотался. Личико
младенца сморщилось, маленький рот приоткрылся, и Джеймс впервые услышал голос
своего сына – нельзя сказать, чтобы он прозвучал, как ангельское пение, зато
лёгкие у парня явно работали на полную мощь. Поттер осторожно погладил макушку,
на которой торчком стояли иголочки чёрных волос, ощутил её тепло.... И внезапно
понял, что имел в виду Мягколап, говоря «оно того стоило».
– Сириус… ты уже придумал имя?
– Да. Пусть будет Гарри. Гарри Джеймс.
– Почему именно Гарри?
– Потому что моя мамаша удавится от злости… да шучу
я. Потому что он – Гарри, Сохатый. Ты разве не видишь?
Джеймс не стал протестовать – сила воплей, которые
издавал их сын, действительно наводила на мысль о грядущем могуществе.
* * *
…Старый кран натужно покряхтывал, поливая горячей
водой ворочающиеся в мойке тарелки, в камине полыхал огонь, а старая швабра
волчком вертелась по полу, сметая пыль и подталкивая к мусорной корзине
стыдливо звякающие бутылки. Джеймс встряхнул мокрыми после душа волосами и
кокнул в сковородку очередное яйцо. Громко зашипело раскалённое масло,
задрожали от жара выпуклые мягкие солнышки желтков. За кухонным шумом хлопок
аппарации был почти неслышен, но тренированное аврорское ухо среагировало
мгновенно: Поттер стремительно развернулся назад и увидел знакомую копну рыжих
волос. Лили Эванс улыбнулась, окинула кухню взглядом, задержала его на
столпившихся у корзины бутылках и тут же раздражённо сморщила нос. Джеймс
обречённо вздохнул. Сейчас начнётся…
– Опять совятню развели!
– И тебе, Эванс, доброго утречка…
– Слушай, ну это ж всякие границы переходит!
Ребёнок всюду лазает, а вы…
– Где ты здесь видишь ребёнка? Он наверху лазает, а
в кухню ему вообще хода нет – тут же чары. Сама и орала, что он может с
лестницы навернуться… Садись давай. Кофе?
–Твоим кофе только докси травить, Поттер. Чай, и
покрепче… впрочем, я лучше сама заварю. Accio чайник… та-аак… слушай, а Блэк
где? Дрыхнет?
– Укладывает – у нас с утра был небольшой
форс-мажор. А может, и уснул… он тебе зачем?
– Да низачем. Вам во сколько выйти надо?
– Рем к девяти ждёт, нам надо ещё диспозицию
прояснить. А сама встреча в двенадцать.
– Хорошо. Вы на потом ничего не планировали?
– Надо в Хог заскочить – Дамблдор вчера присылал
Патронуса. Но, надеюсь, к обеду мы будем. Там на леднике пюре и протёртое…
– Слушай, не бубни. А то я не знаю, чем мне ребёнка
накормить… кстати, а зачем вам в Хог? Собрание ж только три дня назад было.
– Не знаю, но он хочет о чём-то с нами поговорить –
с обоими. Вернёмся – расскажем.
– Ясно. – На загорелом лбу Лили Эванс появилась
маленькая морщинка. – Что-то мне это не нравится…
– Да брось ты. Пей лучше чай.
– Угу. – Лили плюхнула в чашку два куска сахара и,
поразмыслив, добавила ещё один. Её взгляд рассеянно шнырял по кухне, явно
выискивая, к чему бы ещё придраться. Джеймс взъерошил волосы и тихонько
хмыкнул.
* * *
…Смешно сказать, но Эванс, которая была старше его
лишь на несколько месяцев, умудрилась в какой-то мере заменить Джеймсу мать.
Дори Поттер умерла внезапно, когда её внуку было пять дней отроду. Просто не
проснулась утром – семейный колдомедик сказал, что она была уже очень плоха со
времени смерти мужа, и держалась только благодаря лечебным зельям. Джеймс
проклинал себя за то, что ничего не заметил, но было уже поздно. Боль от потери
мамы заглушала лишь новизна отцовства и то, что Поттер с Блэком оказались к
этому отцовству абсолютно не готовы. После похорон Джеймс вернулся в опустевший
дом, где древний домовик, единственный у Поттеров (покойный отец терпеть не мог
эльфов), кряхтя, покачивал колыбель с вопящим младенцем, а обессилевший Блэк
дремал рядом в кровати – и понял, что ритуал, девять месяцев мучений и Мунго
были только цветочками.
Рождение сына пока удавалось держать в
относительной тайне – объявления в «Пророк» они, разумеется, не делали, да и
вообще, сейчас волшебное сообщество интересовала не столько частная жизнь
сограждан, сколько разгоревшаяся война – зелёный череп со змеёй чуть ли не
каждую неделю поднимался над чьим–нибудь домом, вызывая всплески истерики. В
Аврорате к новости отнеслись почти равнодушно – как с солдатской прямотой
заявил Джеймсу Аластор: «Твой парень всегда был малость чокнутым, так что я
лично не удивлён. А дети – это хорошо. Только учти, Поттер, теперь – постоянная
бдительность вдвойне!» Рем с Питом к колыбели боялись даже подойти, а на
всклокоченного, исхудавшего Сириуса смотрели напряжённо… Но всё это была фигня
по сравнению с обрушившимися на них бытовыми проблемами, о которых прежде
Поттер с Блэком не имели никакого понятия.
Гарри орал, как мартовский книззл – утром, днем и
вечером. Ночью он затыкался – но ненадолго, а кормить его следовало каждые три
часа, и плохо соображающий со сна Сириус бил бутылочки, обжигался или наоборот
сдирал кожу с ладоней неудачно наложенными Охлаждающими чарами. Пелёнки менять
сам он не мог – мутило, – а когда этим занимался домовик, Блэк бегал вокруг,
обмирая от страха, что старик что–нибудь сломает «мелкому», и каждая такая
операция завершалась тем, что эльф начинал биться головой о пеленальный столик.
Купание превращалось в аттракцион, в котором Сириус исполнял роль маггловского
фокусника, жонглирующего скользким от мыльной пены ребёнком. Раз он всё–таки
упустил сына на дно ванночки, тот, разумеется, хлебнул воды, и у Сириуса с
испугу случился выброс магии, расколотивший половину посуды в доме… Неделю
вокруг царил ад кромешный, а потом Мерлин неожиданно сжалился над своими
незадачливыми детьми и послал им в помощь очередное воплощение святой Нимуэ – а
в миру Лили Эванс.
Эванс вступила в Орден чуть позже Мародёров – после
Хога она серьёзно занималась зельями, стажируясь у старого Слагхорна, и
фениксовцам была очень полезна – кроме неё среди них почти не было приличных
зельеваров. Джеймс был рад видеть её среди «своих». Со школьных лет он сохранил
о Лили самые тёплые воспоминания, и не в последнюю очередь этому способствовал
короткий роман на седьмом курсе, который обоим принёс много хорошего. Джеймс
тогда смог полностью определиться с вопросами ориентации, а Лили расставила все
точки над «i» в отношениях со Снейпом: Сопливус человеческих слов не понимал,
зато обнимашки Поттера с Эванс на Астрономической башне он игнорировать не мог,
и до него наконец дошло, что ловить тут нечего. Джеймс и Лили расстались,
вполне довольные друг другом, на праздники обменивались совами, а временами
Эванс с каким–нибудь приятелем даже присоединялась к Мародёрской компании в
пабе… На очередном заседании Эванс долго изучала взглядом осунувшееся лицо
Джеймса, потом загнала в угол и в лоб спросила, что происходит. Невменяемый от
хронической бессонницы Поттер обрушил на неё поток невнятных жалоб, после чего
Лили решительно обняла его за талию и аппарировала в Годрикову Лощину. За три
дня она привела в порядок дом, обучила Блэка пеленать Гарри, купать и
сдерживать в его присутствии особо цветистые выражения, нашла приличную
кормилицу, попросила свою старую подругу Алису выделить на время нормального
домовика в помощь, и только после этого успокоилась. С тех пор она почти
ежедневно навещала их, забрасывая Джеймса и Сириуса всякими страшными словами
вроде «ежедневная влажная уборка», «профилактика опрелостей» и «первый
прикорм», и поражала обоих способностью мгновенно унять маленького Гарри – на
руках у неё ребёнок затихал моментально. Когда зашла речь о крестинах, Блэк и
Поттер, не сговариваясь, выбрали Эванс в крёстные матери – и даже удостоились
пары поцелуев. Потом малыш немного подрос, Блэк вернулся к делам Ордена, а
потом и в Аврорат, но по–прежнему они оставляли Гарри только с ней – и знали,
что Лили никогда их не подведёт… Вот и сегодня она появилась в доме, чтобы дать
им возможность подстраховать Рема: Луни наладил контакт с одним из фенрировских
отморозков, и с утра они должны были встретиться в одном из маггловских баров,
а Поттер с Блэком – обеспечить прикрытие.
* * *
…По лестнице зашлёпали босые ноги, и в кухню вошёл
заспанный Сириус с Гарри на руках. «Мелкий» усиленно радовался жизни – дёргал
отца за волосы и шлёпал по щекам, – однако, завидев крёстную, оторвался от
своего занятия, издал громкий приветственный визг и всем телом потянулся к ней.
Блэк передал сына Лили и рухнул на стул.
– Встречай улыбкой новый день, – негромко заметила
Эванс и заворковала над крестником. Сириус оскалился, но, приметив на столе
кофейник, тут же налил себе чашку и жадно отхлебнул. Джеймс похлопал его по
спине и мягко потянул за длинную чёрную прядь.
– Что, не получилось?
– Ещё как получилось. Вырубился намертво.
– А чего тогда…
– Не он.
Я. А этот засранец времени даром не терял – я, блин, проснулся в луже.
Джеймс тихо заржал, и Мягколап одарил его своим
фирменным «блэковским» взглядом.
– Кончай, Сохатый. Иди лучше простыни очисти.
– Ладно. А ты давай не спи – ешь и вали в душ, а то
время поджимает.
– Угу. Эванс, покормишь мелкого?
– О Господи… Блэк, я его хоть раз голодным
оставляла?
Дослушивать перебранку Поттер не стал – подмигнув
сыну, который под шумок ловко запустил пухлую ручонку в сахарницу, он
аппарировал в спальню. Надо было торопиться.