|
Глава 3
Неожиданно для себя Джеймс увлекается.
Ряды маленьких котелков на столе вызывают чувство законной гордости — за два
месяца проделана уйма работы. Время несётся вскачь, и вот уже рядом с котелками
появляется клетка, полная суетливых мышей. Белых — серые слишком похожи на
перепуганного Пита в его самый первый раз. Джеймс тогда держал крысёнка в
ладонях и чувствовал, как частит от ужаса крохотное сердце... Это самое
неприятное в проекте — наносить мышам раны, а потом покрывать кровоточащую
поверхность очередной порцией мази. Эванс вообще не может этого делать — и
Джеймс, как джентльмен, снимает с плеч дамы неприятную обязанность. Закусив
губу — но снимает. Главное — быстрее обездвижить и наложить Силенцио. Чтоб не
пищали.
— Состав номер двенадцать, —
Эванс тихонько скрипит пером, записывая результаты. В вырезе её блузки сверкает
золотом маленький кулон — Джеймс уже знает, что это прошлогодний подарок
родителей. — Заживление занимает десять с половиной минут, эпидермис без
изменений, однако оценка болевых ощущений по шкале Раплуга — шесть баллов.
Многовато...
— Может, добавить драконьей
крови?
— Она уже на исходе. — Эванс
мрачнеет. — Придётся докупать.
— В воскресенье куплю.
— Но расходы пополам.
— Эванс, ты ещё не все карманные
деньги потратила?
— Не твоя печаль.
— Да ради Мерлина.
Всё равно убавлю цену втрое... или вчетверо.
— Интересно, как обстоят дела на
том столе? — Джеймс кивает в сторону колышущегося серого марева. Снейп явно
боится, что "коллеги" вызнают чужие секреты, и укрывает результаты их
с Мягколапом трудов Защитными чарами.
— Возьми да спроси у своего
Блэка.
— Не буду. Неспортивно.
— Зачем тогда...
— Просто так. А если...
Джеймс подходит к мареву и
вытаскивает палочку.
— Фините инкантатем!
— Прекрати, дурак! — кричит
Эванс. Зря, кстати — соплеверусовы чары и не думают поддаваться. Джеймс
удивлённо смотрит на неё — не ожидал такой вспышки.
— Что это ты?
— Не надо. Тебе так хочется
получить от Слагхорна эту идиотскую книжку?
— Да глупости. Нужна она мне.
— Тогда не лезь к ним.
Джеймс возвращается к столу и
бесцельно перебирает инструменты. Эванс кусает губы.
— Извини, — говорит она через
несколько минут. — Я не хотела кричать. Просто... один раз вот так полезла в
детстве и увидела то, что мне не полагалось. Это очень плохо кончилось. С тех
пор не беру чужого.
— Ох ты, — Джеймс не может
удержаться, — ты таскала конфеты из вазочки своей тётушки?
— Хуже. — Эванс смотрит холодно
— совсем как раньше. — Я прочитала письмо, написанное моей сестре. С тех пор
она... со мной не разговаривает. Уже шесть лет.
— Прости, — говорит Джеймс после
паузы. Самое паршивое в том, что вообще-то он прекрасно понимает, зачем полез к
тому столу. Впервые у Сириуса есть что-то такое, о чём Джеймс не знает. Да ещё общее с... Это бесит.
Вроде бы они с самого начала договорились, что не станут обсуждать проект — но
почему-то иногда становится чертовски неприятно.
— Ничего страшного. — Эванс
вновь берётся за перо. — Знаешь, По... Джеймс, давай посмотрим ещё восьмой
образец.
— Да... Лили, — Джеймс,
неудержимо улыбаясь, тянется к клетке. И ему даже не хочется пройтись насчёт
того, что оказывается, Лили Эванс знает его имя.
* * *
За окном висит огромная,
жёлто-зелёная, как грейпфрут, луна. Рем уже в Хижине. Сегодня можно
повеселиться.
— Сам доберёшься? — спрашивает
Джеймс. Питер уныло мотает головой.
— Я лучше вас подожду.
— Ну, как хочешь. Жди тогда — я
за Мягколапом.
Сквозь мантию-невидимку
подземный коридор видно как в серебристом тумане. Дверь класса зельеварения
распахивается, и Джеймс по привычке прижимается к стене. Из проёма появляется
бледный нос, а вслед за ним — и сам обладатель этого сомнительного украшения.
— Хорошо получилось с
мандорагорой. Завтра надо будет увеличить дозу.
Надо же. А Соплеверус-то, оказывается, умеет
говорить без истерик.
— Пожалуй. Как думаешь, нам
стоит попробовать и другие катализаторы?
— Из ферментативных этот — самый
действенный. Но согласен — выборка должна быть побольше. Я думаю о молоке
вейлы...
— Идёт. С него и начнём.
Сириус всё ближе. Джеймс
бесшумно отступает за угол — чтобы неожиданно накрыть Мягколапа волшебной
тканью. А потом захватить Пита — и ходу. Рем наверняка уже заждался.
— Ну, пока.
— Пока, Северус.
Грохот. Это рушатся не каменные
своды подземелий — это к чёртовой матери рушится привычный мир Джеймса Поттера.
— Не забудь про котёл.
— Я помню.
Быстрые шаги проносятся мимо.
Сириус всегда ходит именно так — стремительно, легко. А Джеймс стоит,
прислонившись к стене, и пытается собрать воедино кусочки своего рассыпавшегося
сердца.
Пока, Северус.
* * *
Оказывается, он умеет
притворяться.
Ни в спальне, где приходится
врать, что они с Сириусом как-то разминулись, ни позже, в Лесу, Джеймс ничем не
выдаёт своего смятения. Но он чувствует — внутри угнездился страх. Страх — и
непривычное гадливое изумление: как же такое могло случиться?
Джеймс почти не спит эту ночь.
Прислушивается к шороху простыней на кровати Сириуса и размышляет. Что
изменилось за эти два месяца? В то, что на какие-то перемены способен Сопливус,
он не верит — значит, дело в самом Сириусе. Но что же с ним произошло?
Разглядел что-то под змеиной шкурой? Или Снейп каким-то образом задурил ему
голову? А может, Мягколап просто старается быть любезным с напарником, и Джеймс
зря психует, и всё это не стоит выеденного яйца?.. Мысли вьются как рой
жужжащих ос, и лишь одна из них тяжёлым камнем давит в висок — за две последних
недели Сириус явно остыл к их ночным развлечениям. Раньше это не задевало
Джеймса. Он ведь и сам вымотан до крайности — проект выжимает все соки. Но
теперь страх пропитывает его, как ледяная вода — что, если причина вовсе не в
усталости?
Соперник. Слово
режет губы и язык Джеймса острым краем. Дико думать так о подлом слизеринском
уроде. Думать как о... равном? Пусть даже на первом курсе Снейп знал больше
тёмных заклинаний, чем старшие, но он всегда шёл к цели окольными путями,
вынюхивал, скользил по коридорам, словно пронырливая гадюка, и за это Джеймс
презирал его — но никогда не боялся. Сейчас всё по-другому. В глазах кипят злые
слёзы, и он с трудом удерживает себя от желания вскочить с кровати и задать
Сириусу единственный вопрос — что на тебя нашло, чёрт возьми?! Джеймс
забывается лишь на рассвете, и утром, торопливо смывая с лица следы ночных
бдений, решает идти ва-банк.
— Ты паршиво выглядишь. Сопливус
достаёт? — спрашивает он Сириуса за завтраком. Мягколап поднимает на него
рассеянный взгляд — лиловая тень тень усталости на веках делает серые глаза ещё
ярче.
— Нет, почему он? Просто работы
дофига. С этим проектом я уже голову сложил — даже дяде не писал целый месяц.
— Да брось. Держу пари, он
перевалил на тебя всё самое сложное. По-слизерински.
— Ну, поначалу он пытался, —
ухмыляется Сириус. — Но я быстро дал ему понять, что со мной такие штуки не
пройдут.
— Ага, уж это ты можешь, —
хихикает Пит, уплетая очередную булочку.
— На самом деле, всё не так
плохо. Он, конечно, зануда и псих, но работать с ним интересно. Он много знает.
— Мы говорим о Сопливусе? О
Сопливусе, который лизал жопу женишку твоей кузины? О приятеле Пьюси и
Мальсибера? — Джеймс старается сдерживаться, но его яростный шёпот перебивает
даже равномерный стук ложек. Рем укоризненно качает головой.
— Что ты заводишься? Радоваться
надо, что у них всё мирно. Давно пора.
— Что, мать твою,
"пора"? — гремит Джеймс. Рем широко раскрывает глаза. Сириус
отставляет в сторону стакан с соком.
— Ты злишься за что-то? —
медленно спрашивает он.
— Нет! Я... к чёрту. Встретимся
на Чарах.
Джеймс вихрем проносится по
Большому залу и в дверях нос к носу сталкивается с проклятым Соплеверусом.
Впервые он обращает внимание, какие розовые у этого придурка губы... и длинные
темные ресницы. Понимая, что ещё секунда — и он врежет по бледной морде
кулаком, Джеймс выбегает в коридор. Гребаный Слагхорн. Гребаный проект.
Гребаный... да чтоб они все провалились!
...Джеймс сидит на подоконнике у
кабинета Флитвика и молчит. Молчит и на Чарах, и позже — на Трансфигурации. И
на обеде. И в спальне.
Просто он боится того, что может
сказать.
* * *
Острое желание прокрасться в
подземелья и проникнуть невидимым в кабинет зельеварения, Джеймс всё же
подавляет. Он не станет следить за Сириусом. Никогда. Просто ждёт, когда
хлопнет дверь, и пропахший чёртовым молоком вейлы Мягколап скинет на кресло
мантию. Двенадцать ночи. Рем, который несколько дней после полнолуния старается
улечься пораньше, и засоня Пит уже давно разошлись по кроватям. Сквозь щель в
пологе Джеймс видит, как раздевается Сириус — торопливо, неловко, полными
усталости движениями. Скрип дерева, шорох тяжёлой ткани. Джеймс считает до
трёх, стягивает пижаму и голышом пересекает спальню. Сердце бьётся так сильно,
что он прижимает руку к груди — словно пытаясь поймать его в ладонь.
— Бл... ты меня напугал, —
вздрагивает Сириус.
— Извини.
Самое страшное сейчас — сделать
первый шаг. Потянутся к чужому плечу, погладить смуглую кожу, скользнуть по
животу, пропустить сквозь пальцы тёмные волоски. Две недели. Рука холодна и дрожит. И больно. Не от того, что её
оттолкнут — от того, что к её прикосновению останутся равнодушны... Но озноб
смывает тёплая волна — Сириус подаётся навстречу ласке, со своим обычным,
обожаемым, грациозным бесстыдством разводя колени. Джеймс судорожно втягивает
воздух, нагибается. Губы Сириуса раскрываются под его поцелуем горячо и жадно —
как всегда.
Это потрясающе — трогать его,
подхватывать ладонью мошонку, осторожно, словно примериваясь, сжимать
твердеющий член. Пальцы сами собой лезут в ложбинку между ягодиц, нащупывают
то, к чему прежде Джеймс не прикасался, и это вдруг кажется самым нужным,
важным, единственно правильным. Изнутри поднимается жажда — слепящая,
мучительная — пойти до конца. Сделать
тебя своим... совсем своим. Заполнить собой, заслонить от всего мира,
укрыть, как летом укрыл от бешеной ненависти твоей матери. Ты пришёл ко мне сам
— тогда, и теперь я отвечаю за тебя. И удержу от неверного шага — по праву
друга, и по праву любовника.
Сириус распахивает глаза. В них
— тень непонимания.
— Джей... ты что? Больно.
— Прости. Я... Сириус, давай вот
так. Я хочу.
— Нет. Не нужно. Лучше...
— Я знаю, что для тебя лучше.
Джеймс подхватывает его под
колени.
— Не бойся.
— Отпусти.
Металл в голосе. Сириус никогда
не говорил с ним подобным тоном.
— Убери руки, Джеймс.
— Мягколап, успокойся. Ну же…
— Убери. Руки.
Сердце падает. Джеймс послушно
отпускает Сириуса и вдруг прижимается лицом к его горячему животу. Тычется
беспомощно и нежно, прихватывает тонкую кожу, ласкает языком, словно пытаясь
слизать горечь обиды.
— Прости. Прости. Я не хотел
тебя злить...
Губы находят обмякший член, и
Джеймс жадно втягивает его в рот. Сириус ошеломлённо вскрикивает.
— Джей!..
Дальше — хаос. Упругое и большое
на языке — не помещается, выскальзывает наружу, приходится помогать себе рукой.
Странный вкус, острый запах — не отталкивают, наоборот — тянут ощутить глубже.
Всхлипы над головой и смешной восторг — это я, я его заставил так!.. И
стекающие в горло брызги густого солоноватого тепла. И почти болезненный жар в
собственном члене. И резкие движения руки — освободиться, выплеснуть наружу всю
боль и страх сегодняшнего дня.
— ...Соха-атый... Мерлинова борода.
Что это было? — задыхается Сириус.
У Джеймса кружится голова.
Уголки рта растягивает неудержимая улыбка.
— Понравилось?
— Спрашиваешь.
— Вот и отлично.
Он по-хозяйски суёт руку под
подушку, вытаскивает палочку Сириуса. Очищает простыни. Притягивает друга к
себе.
— Иди сюда.
Обессиленный Мягколап доверчиво
тычется носом в шею.
— Ну ты даёшь...
— Ладно тебе. Но я согласен, это
точно лучше всяких проектов.
Сириус негромко смеётся:
— Намного лучше.
— А как у вас вообще дела
продвигаются?
— Да нормально. Думаю, через
неделю все закончим. Слушай, Сохатый, как насчёт поспать?
— Конечно. А вы по какому
пути-то пошли? Что конкретно делаете? — слова сами собой выпрыгивают на язык —
словно лягушки из болота. Джеймс не понимает, что происходит, но остановиться
уже не может. Сириус поднимает голову. Хмурится.
— Джей, ну ты чего? Мы же
договорились. Это ведь вроде как состязание.
Джеймс хмыкает. Что за чушь?
— Да брось ты. Я не собирался с
тобой состязаться. Бред какой.
— Ты о чём?
Тепло худого тела рядом кажется
таким близким, таким... своим. Какие, к чёрту, соревнования?
— Ну, ты же не дашь Гриффиндору
продуть Сопливусу? — брякает Джеймс.
Он даже не успевает закончить
фразу — Сириуса словно ледяным ветром относит в сторону. Тепла больше нет. В
серых глазах — холод. В голосе — незнакомое презрение.
— А-а... так ты из-за этого...
мне отсосал? Типа, промышленный шпионаж? — медленно произносит Мягколап.
Джеймс вздрагивает.
— Ты спятил? Си...
— Убирайся.
— Мягколап! Да ты что?!
— Вон из моей кровати. Лазутчик
хуев.
В руке Сириуса словно сама собой
вырастает палочка.
— Уходи, Поттер. Живо.
Вот теперь Джеймс в полной мере
осознаёт, что такое боль.
|