– Результат нулевой! – с горечью объявил Сириус, швырнув на стол маггловскую
общую тетрадь на пружинке. – Женская линия ничего не дала, придется искать по
мужской.
– Неужели все так безнадежно? – Альбус раскрыл тетрадь и окинул взглядом листы,
исписанные крупным угловатым почерком. – Расскажи, что тебе удалось отыскать, а
потом мы решим, как нам действовать дальше.
Сириус пожал плечами.
– Вот смотрите. Мать Лили. Соответственно, бабушка Гарри. Родилась в 1938 году
в Манчестере. Погибла вместе с мужем в автомобильной аварии. Ни братьев, ни
сестер у нее не было, так что двоюродных бабушек-дедушек по этой линии у Гарри
нет.
– Продолжай, – кивнул Дамблдор.
– Дальше у нас прабабка. Родилась в Манчестере в 1910 году. У нее были брат и
сестра.
– Ну и?
– Сестра умерла в тысяча девятьсот восемнадцатом от какой-то «испанки».
– Так называемый испанский грипп, – пояснил Альбус. – Страшная была эпидемия.
Даже волшебников не обошла стороной.
– Брат погиб в тысяча девятьсот сороковом в воздушном бою над Ла-Маншем, –
продолжил Сириус, не заглядывая в тетрадь. – Детей у него не было, так что
троюродные бабушки-дедушки тоже отпадают. Прапрабабушка Гарри родилась в 1887
году в Годриковой Лощине. И тоже ни сестер, ни братьев. А дальше я уже не
искал.
– Почему? – Дамблдор вскинул голову.
– Кое-что показалось сомнительным. – Сириус взял у него свои записи и пролистал
до нужной страницы. – Ага, вот оно. Ее мать, Агата Хаггинс, никогда не была
замужем. Отец ребенка в документах не указан, а ведь нравы тогда были строгими.
– Ну и что? – рассеянно буркнул Альбус.
– Я не понимаю, зачем было одинокой женщине в те времена рожать незаконнорожденного
ребенка. Если у этой самой Агаты и была связь с мужчиной, то она наверняка
должна была пить контрацептивное зелье. Я думаю, на самом деле она удочерила
девочку и выдала ее за собственную дочь.
– Прости, Сириус, но на уроках маггловедения ты явно считал ворон, – хмыкнул
Альбус. – В те времена у магглов не было контрацептивных зелий, а их способы
избавиться от нежелательной беременности настолько варварские, что могут
привести женщину к бесплодию, а то и к смерти.
– Как же они без контрацепции обходились? – изумленно выдохнул Сириус.
Альбус фыркнул и поспешил направить разговор в более конструктивное русло.
– Что еще тебе удалось выяснить про Агату?
Сириус недоуменно пожал плечами.
– Агата Хаггинс. Родилась в 1862 году в Годриковой Лощине. В восемнадцать лет
уехала работать в Лондон. Служила горничной в доме некоего Ч.О. Милвертона. В
1887 году вернулась в Годрикову Лощину, а через восемь месяцев родила дочь.
Отец ребенка неизвестен. Жила у тетки, хозяйки местной гостиницы. Сначала просто
помогала ей обслуживать постояльцев, затем стала совладелицей. Но зачем я вам
это рассказываю? Все равно эти сведения ничем нам не…
– Помогут, – прошептал Альбус.
Сириус поднял голову и застыл, наткнувшись на совершенно ошалевший взгляд
директора.
– Джоди. – Вот теперь Сириус чувствовал себя окончательно сбитым с толку. –
Родилась в 1887 году…
– Да помню я, когда она родилась, помню! – Альбус всплеснул руками,
стремительно прошелся из угла в угол, снова подошел к Сириусу, схватил его за
отвороты куртки и прямо в лицо выпалил: – Я знаю, кто был отцом Джоди Хаггинс!
И, более того, я знаю, к кому из родственников мы отправим Гарри Поттера!
* * *
Сириус уже и забыл, когда в последний раз аппарировал с чужой помощью. Вернее
сказать, его аппарировали. Кажется, это было несколько лет назад, после дня
рождения одной из сокурсниц. Он тогда нехило перебрал, и Рему пришлось тащить
его домой на себе. К счастью, Сириус помнил об этом факте со слов все того же
Рема.
Зато сейчас он был трезв и мог в полной мере оценить все последствия совместной
аппарации. Все-таки когда аппарируешь сам, побочные эффекты ощущаются не так
ярко.
Отдышавшись и подавив тошноту, Сириус обнаружил, что они с директором стоят у
ствола огромной ивы, ветви которой ниспадают до земли, словно полог шатра.
– Где мы? – растерянно спросил он.
– В Риджентс-парке. Это бывшие охотничьи угодья английских королей, – тоном
экскурсовода объявил Альбус, выходя из-под дерева на усыпанную листьями аллею.
– Если идти вот по этой дорожке, попадем прямо на Бейкер-стрит.
– А что мы забыли на Бейкер-стрит? – осторожно поинтересовался Сириус, пытаясь
приноровиться к его размашистой походке. – Нам нужно в музей мадам Тюссо или в
музей Шерлока Холмса?
Это была всего лишь очень неудачная попытка сострить, но Альбус отреагировал на
нее неожиданным образом.
– Ты прав, мой мальчик! – весело воскликнул он. – Шерлок Холмс – вот человек,
который нас крайне интересует. Но нет, в музей мы не пойдем, – добавил он, с
улыбкой поглядывая на Сириуса. – Зачем нам фальшивый дом Холмса, когда есть настоящий?
– Какой еще настоящий? – Сириус чувствовал, что эти загадки уже начинают ему
приедаться. – Холмс – выдуманный персонаж, и поэтому его настоящего дома нет и
быть не может.
– Ты так в этом уверен? – Альбус указал пальцем на краснеющую у выхода из парка
телефонную будку. – А я сейчас собираюсь поговорить с человеком, который…
вернее, которая… была лично и довольно близко знакома с мистером Шерлоком
Холмсом.
Если Сириус не застыл на месте, как соляной столп, а продолжал идти, то только
благодаря силе инерции.
– Не так близко, как ты мог подумать, – рассмеялся Альбус, глядя на его
вытянувшееся лицо. – Но она подавала ему чай и стелила постель.
– Сколько же в таком случае ей лет?
– Дай посчитаю. Что-то около ста шестидесяти. Чуть больше, я думаю, но мы можем
спросить. Миссис Хадсон – далеко не кокетка и не станет скрывать от нас свой
истинный возраст. В ее паспорте, конечно, стоит другая дата рождения, да и
фамилия отличается, но сам понимаешь, когда тебе под двести, а выглядишь ты
самое большее на шестьдесят, проще завести себе новые документы, чем объяснять
любопытным секрет своей молодости.
– Вы хотите сказать, что миссис Хадсон жива до сих пор?! – Сириус в буквальном
смысле не верил своим ушам. У него даже возникло желание ущипнуть себя за руку,
чтобы проснуться.
– Именно это я хочу тебе сказать, – серьезно подтвердил Альбус Дамблдор. – И
говорю. Только ты мне не веришь.
Он подмигнул Сириусу и нырнул в телефонную будку.
Кусок разговора, который услышал Сириус, ситуацию не прояснил.
– Дом-музей Холмса? – кричал Альбус в трубку. Как это свойственно людям,
нечасто общающимся по телефону, он был уверен, что чем громче станет говорить,
тем лучше ему будет слышно. – Здравствуйте, мисс. Будьте так любезны, попросите
к телефону миссис Хантер. Да, да, привет, Марта. Ты все молодеешь? А как же,
заметно по голосу! Да, я сейчас на выходе из Ридженс-парка. С одним молодым
человеком. Нет. Нет, Марта, это не Гарри. Да, я тебя понимаю. Но если я все
правильно понял, ты увидишь его очень скоро. Я тоже рад, Марта, ты не
представляешь, как я рад. Да, многое надо обговорить. Когда? О, прекрасно!
«Где-нибудь с полчаса» мы, конечно, сможем подождать. Мы будем в парке у пруда.
Я даже захватил горбушку, чтобы кормить уток. Конечно же, не забыл. До встречи.
Из будки он вышел, сияя, как солнышко. Сириус невольно улыбнулся.
– Все хорошо?
– Лучше и быть не может! – объявил Дамблдор. – Мы прибыли очень вовремя. У
Марты вот-вот закончится рабочий день, и она подойдет к нам. Она работает в
музее, разыгрывает роль миссис Хадсон для любопытных туристов. Не правда ли, у
старушки своеобразное чувство юмора?
– Не намного своеобразнее, чем у вас, – хмыкнул Сириус.
Альбус окинул его пристальным взглядом и энергично зашагал по алее в обратном
направлении. Сириус рванул за ним. Чтобы не отставать, ему время от времени
приходилось пускаться трусцой.
– Но вы мне, наконец, скажете, кто такой этот родственник, которому мы отдадим
Гарри, и при чем тут все-таки миссис Хадсон? – задыхаясь, спросил он на бегу.
Дамблдор остановился и повернулся к нему. Сириус с удивлением обнаружил, что от
его былой веселости не осталось и следа.
– Ну что ж, сейчас, пожалуй, самый подходящий момент. Я и сам родом из
Годриковой Лощины. Судя по твоему изумленному лицу, тебе трудно представить,
что я когда-то был молодым. Но это факт. В начале века мне было около двадцати,
я покинул родной поселок и был уверен, что никогда в него не вернусь.
Они снова двинулись по алее в ту сторону, где вдалеке мерцала водная гладь, но
теперь Альбус шел так медленно, как будто двигался в воде и ему с каждым шагом
приходилось преодолевать ее сопротивление.
– Я приехал в Лощину на годовщину гибели… одного близкого родственника. Я не
мог остановиться в доме своих родителей по причине, не имеющей отношения к нашему
разговору, и мне пришлось заночевать в гостинице. Так получилось, что я
разговорился с женщиной, которая принесла мне ужин. Я был в очень подавленном
настроении, настолько подавленном, что задумывался о самоубийстве. Молчи,
Сириус, не сбивай меня с мысли, а то я не смогу закончить. Возможно, эта
женщина меня спасла. Ее звали Агатой, она была намного меня старше… Сейчас я
вспоминаю ее как женщину довольно пожилую, но возможно, у нас с ней не такая
большая разница в возрасте, как мне показалось тогда. У нее была
дочь-подросток, которую я видел краем глаза на следующий день. Очаровательное
существо. Зеленоглазая и в конопушках, но при этом с темными волосами,
несомненно, унаследованными от отца. Сама Агата была рыжей и такой веснушчатой,
что ее лицо напоминало яйцо ржанки. Признаюсь честно, когда я впервые встретил
Лили, то долго пытался вспомнить, у кого же раньше я мог видеть такой
удивительный цвет глаз. Теперь понятно, что она унаследовала их от прапрабабки.
Альбус задумался на минуту, словно пытаясь поймать ускользнувшую мысль. Сириус
ждал, не дыша.
– Так вот. Мы с ней разговорились, и я излил ей душу. Не буду пересказывать
весь наш разговор, тебе это не нужно, но в конце Агата рассказала мне о себе.
Она работала в Лондоне в доме очень богатого человека. Он был добр с ней, щедро
платил, и она искренне его оплакивала, когда зимой 1887 года он пал жертвой
неизвестного убийцы. Так получилось, что незадолго до этого прискорбного
события Агата начала встречаться с молодым человеком, лудильщиком по имени Эскот.
Он приходил к ней по ночам, и Агата начала запирать собаку, чтобы ничто не
мешало их свиданиям. А потом двое неизвестных в масках проникли ночью в дом и
застрелили почтенного Чарльза Огастеса Милвертона. После той ночи лудильщик
Эскот исчез из ее жизни навсегда.
– Он был наводчиком? – догадался Сириус.
– Он был сыщиком, – в тон ему ответил Дамблдор. – Но Агата этого не знала. Я-то
думал, раз тебе известно о Шерлоке Холмсе, значит, ты читал рассказы, которые
написал о нем доктор Уотсон.
– Конан-Дойль, – поправил его Сириус. – Рассказы про Холмса писал Конан-Дойль,
и я читал их, когда жил у Джеймса. Его родители коллекционировали маггловскую
литературу.
Дамблдор усмехнулся.
– На самом деле эти рассказы написал Джон Уотсон, за исключением двух или трех,
написанных самим Холмсом, а Конан-Дойль был их литературным агентом. Но это не
важно. Ты помнишь рассказ под названием «Конец Чарльза Огастеса Милвертона»?
– Блин! – Сириус хлопнул себя ладонью по лбу. – А я то думаю, что мне
напоминают эти имена! Значит, это был тот самый Милвертон и та самая горничная
Агата! А за лудильщика себя выдавал Холмс! Ну и?
– Агата пришла к точно такому же выводу, как и ты. Она решила, что «лудильщик
Эскот» был наводчиком и сообщником убийц, если не самим убийцей. Все
последующие годы она не могла простить себе того, что по ее вине погиб мистер
Милвертон – добрейший и прекраснейший, по ее мнению, человек. Вскоре она узнала
о том, что беременна, и вернулась в родной поселок, чтобы в одиночку
воспитывать своего незаконнорожденного ребенка. Естественно, попытаться найти
«Эскота» ей даже в голову не пришло.
– Значит, у Холмса была дочь, – пробормотал Сириус. – И он об этом даже не
узнал.
– Да, не узнал. Через много лет я познакомился с миссис Хадсон и прочитал все
рассказы о Шерлоке Холмсе, уже зная о том, что Холмс и Уотсон были не плодом
фантазии автора, а реальными людьми. Холмс к тому времени был давно мертв. Я
попытался разыскать Агату, но тоже опоздал. Теперь ты можешь понять, каково
было мое удивление, когда ты сообщил мне, что та самая Агата Хаггинс –
прапрапрабабушка Гарри Поттера!
– Да уж, – согласился Сириус. – У меня от всего этого голова кругом идет.
Подумать только, мой крестный сын – потомок самого Шерлока Холмса! Но это ведь
ничего нам не дает, – печально добавил он. – И Холмс, и Агата давно уже умерли.
– Но сто лет назад они были такими же живыми, как мы сейчас! – ликующе
провозгласил Дамблдор. – А вот и Марта!
К ним по аллее спешила немолодая женщина в пальто и старомодной шляпке, с
зонтиком в руках.
Альбус кинулся к ней и расцеловал в обе щеки. Марта зарделась, словно
пятнадцатилетняя школьница. Сириус невольно хихикнул.
– Познакомься, Марта, это мой юный друг Сириус Блэк. Сириус, это миссис Хадсон.
Та самая миссис Хадсон.
Она протянула ему маленькую, чуть покрасневшую от холода ладонь. Сириус
неуверенно ответил на рукопожатие, а потом, в неожиданном приливе вдохновения,
наклонился и поцеловал ей руку.
– Какой милый молодой человек! – Марта взяла их обоих под руки, и они
направились к выходу из парка.
Со стороны их шествие выглядело, должно быть, немного комично, потому что
Сириус в своей «косухе» и джинсах и Дамблдор в любимой лиловой мантии слишком
уж выделялись на фоне консервативного наряда миссис Хадсон. К тому же оба
возвышались над ней на добрых полторы головы. Гуляющие по аллее магглы
оглядывались в их сторону и обменивались улыбками.
– Я так переволновалась после вашего звонка, что забыла на работе перчатки. А
ведь должна была знать заранее, что вы придете. Я утром в пять часов проснулась
оттого, что ладони чесались. Пришлось встать, приготовить обед, напечь кексов к
чаю. Ведь ясно же было, что неспроста…
Сириус недоуменно посмотрел на Дамблдора. Тот приложил палец к губам и
прошептал:
– Объясню позже.
Они вышли на Бейкер-стрит, миновали дом №239, где располагался музей Холмса,
миновали еще несколько зданий с расположенными на первых этажах магазинчиками,
пивными и сувенирными лавками, и подошли, наконец, к дому №223.
– Вспомни, в каком доме жил твой любимый литературный герой, – обратился к
Сириусу Дамблдор.
– Двести двадцать один «б».
– Буква «б» означает всего лишь, что жилые помещения располагались на втором
этаже, – пояснила Марта. – Подумай о номере.
Сириус представил себе эти три цифры, и тут фасады двух соседних домов начали
расползаться в сторону, освобождая место для растущего вширь между ними,
спрятанного под «Фиделиусом» дома.
– Ха! – сказал Сириус. – Уж мне-то следовало догадаться. – И нырнул в дверь
вслед за Дамблдором и Мартой.
* * *
Осмотреться как следует ему не дали. Радушная хозяйка тут же потащила их на
второй этаж, и Сириус опомниться не успел, как оказался посреди гостиной в
глубоком и удобном кресле и с чашкой горячего чая в руках.
– Вы ведь наверняка успели проголодаться? – спросила миссис Хадсон.
– Спасибо, я пообедал в Хогвартсе, но от твоего угощения не откажусь, – вежливо
кивнул Дамблдор.
– Я тоже, – торопливо добавил Сириус и в животе у него заурчало.
– Сейчас разогрею обед.
Как только Марта исчезла за дверью, Альбус Дамблдор повернулся к Сириусу.
– Ты хотел что-то спросить?
– Ага. Как мы отправим Гарри в прошлое? И, главное, как мы потом его оттуда
заберем? И почему миссис Хадсон не стареет? И откуда она знает вас и Гарри? И
что это она сказала про зуд в ладонях?
– Наверное, будет лучше, если я начну с последнего вопроса, – задумчиво
произнес Дамблдор. – Сядь поудобнее, рассказ будет длинным. Тебе известно, по
каким критериям Шляпа распределяет учеников при поступлении в Хогвартс?
– Но всё ведь очень просто, – пожал плечами Сириус. – Умные идут в Рейвенкло,
храбрые – в Гриффиндор, хитрые и пронырливые – в Слизерин, а все остальные…
– Да, – печально сказал Альбус. – «Все остальные». Мы привыкли говорить о
качествах хаффлпаффцев через отрицание. Не блещут умом, потому что иначе они
учились бы в Рейвенкло, не храбрецы, потому что иначе они учились бы в
Гриффиндоре, бесхитростные… Ну, эту характеристику можно счесть и
положительной. С некоторой натяжкой, конечно. В отличие от первых двух…
Он помолчал. Сириус нетерпеливо заерзал в кресле.
– Наверное, будет лучше, если я начну свой рассказ с Хельги Хаффлпафф. Она,
несомненно, была выдающейся волшебницей. Как и остальные Основатели, впрочем. И
она действительно готова была учить всех без исключения студентов, даже
магглорожденных крестьянских детей, которые и не мечтали о том, чтобы стать
рыцарями, сражающимися со злом, или книжниками, переписывающими в подвалах
монастырей старинные манускрипты, или «серыми кардиналами» при дворах герцогов
и королей. Все, что умели эти дети – это работать на земле и любить землю, на
которой работают. И Хельга попыталась привить им те качества, которые ценила
сама. В первую очередь, это способность к эмпатии, способность воспринимать чужую
боль как свою собственную, поэтому среди хаффлпаффцев так много целителей и
учителей. И во вторую очередь, трудолюбие. Не просто трудолюбие, а искреннюю
увлеченность выбранным делом, способность отдаваться любимому занятию до конца,
работать не за страх или за награду, а ради того счастья, которое приносит тебе
твоя работа. К сожалению, Сириус, такие качества у большинства людей не в
чести. И ты не представляешь, сколько детишек, сидя под Распределяющей Шляпой,
лихорадочно бормочут: «Только не в Хаффлпафф, только не в Хаффлпафф!»
– Угу, репутация у факультета аховая, – фыркнул Сириус. – Было у отца три сына,
двое умных, а третий в Хаффлпафф поступил.
– Вот именно! – согласился с ним Дамблдор. – А знаешь, что самое любопытное?
Если бы я попытался описать хаффлпаффцев через отрицание, я бы сказал, что им
не хватает вовсе не храбрости или ума. На самом деле, Сириус, они могут быть не
менее храбрыми, чем гриффиндорцы, и не менее умными, чем рейвенкловцы, но чего
они на самом деле лишены, так это эгоизма!
– И это главный критерий отбора? – засомневался Сириус.
– Не совсем, ведь Шляпа учитывает и желания ребенка. Но представь себе, Сириус,
что на церемонии Распределения один ребенок говорит Шляпе: «Я хочу стать
великим ученым», второй говорит: «Я хочу стать великим боевым магом», а третий:
«Я хочу стать великим политиком». На какие факультеты в итоге попадут эти дети?
– Ну, наверное, первый попадет в Рейвенкло, второй – в Гриффиндор, а третий – в
Слизерин.
– Скорее всего, да. Ну а если один говорит: «Я хочу стать политиком», а второй:
«Я хочу сделать жизнь людей лучше».
– Первый – в Слизерин, второй… не знаю. В Хаффлпафф?
– Возможно, – усмехнулся директор. – А может, и нет. А теперь представь себе
ситуацию, когда два ребенка мечтали изменить жизнь людей к лучшему, но один
впоследствии пошел в большую политику и постепенно, распробовав вкус власти,
растерял все свои идеалы, а второй после окончания школы поехал в Индию, чтобы
строить там приюты для прокаженных?
– Тогда второй наверняка хаффлпаффец, – засмеялся Сириус.
– Вот именно! – воскликнул Альбус. – И знаешь, что, дорогой? Первый из этих
двух детишек мог учиться на любом факультете, но только не в Хаффлпаффе!
– Потому что Шляпа видит тех, кто способен отказаться от своих идеалов?
– Потому что она видит тех детей, у которых стремление помогать другим людям
является самой сутью, стержнем личности. Человек может разочароваться в
собственных идеалах, но изменить свою суть – никогда!
– О чем это вы говорите? – спросила Марта, протискиваясь в дверь с огромным
подносом, на котором исходила паром пузатая фарфоровая супница.
– О церемонии Распределения, – ответил Сириус, а Альбус тем временем вскочил и
начал составлять с подноса глубокие тарелки. Сириусу стало неловко, потому что
с одной стороны тоже надо было помочь, а с другой – он не привык проявлять
инициативу в гостях. Но когда он начал подниматься с кресла, Марта улыбнулась
ему:
– Сиди, сиди.
И она, конечно, была права, потому что и без его неуклюжего вмешательства стол
оказался накрыт в мгновение ока.
– Директор попытался объяснить мне, о каком зуде в ладонях вы говорили, миссис
Хадсон, – пояснил Сириус. – А потом разговор куда-то не туда свернул.
– Туда свернул, – возразил ему Альбус. – Именно туда, потому что дальше речь
должна пойти о дарах Хельги.
Марта кивнула.
– Я поняла, мистер Блэк, что вас интересует. Есть легенда о том, что Хельга
Хаффлпафф наделила своих детей, а их у нее было много, и своих любимых учеников
особыми способностями. И все мы, хаффлпаффцы, в какой-то степени эти
способности унаследовали. Я не совсем согласна с этой версией, потому что если
я, например, магглорожденная, то от кого я могла это унаследовать? Ведь среди
моих предков не было волшебников.
– Но ты же не знаешь свою родословную до десятого колена, – заметил Дамблдор. –
Наверняка где-то какой-то волшебник и затесался.
– А что за способности? – поинтересовался Сириус с набитым ртом. Он был очень
голоден, и поэтому тарелку овощного супа проглотил, не заметив, но зато
пастушья запеканка с бараньим фаршем на второе доставила ему просто бездну
удовольствия.
– Я думаю, – серьезно сказал Дамблдор, – что Хельгу Хаффлпафф огорчало то, как
относятся к ее ученикам. Подумай сам, Сириус, если человек не умеет интриговать
и бороться за место под солнцем, если результат своей работы для него важнее,
чем награда, которую он мог бы за эту работу получить, как люди называют этого
человека? В лучшем случае бессребреником, в худшем – простофилей.
– Хаффлпаффцем они его называют, – проворчала Марта, – и послушай, Альбус, уж я
разбираюсь в этом немного лучше тебя. Дары Хельги – это не награда и не
компенсация за моральный ущерб. Это обязательство, которое нам приходится
выполнять. Ведь вы уже поняли, мистер Блэк, что я училась в Хаффлпаффе, –
обратилась она к Сириусу. – И вам наверняка известно, что хаффлпаффца всегда
можно опознать по одному явному признаку: у него всегда очень коротко острижены
ногти.
– Угу, – буркнул Сириус, призадумавшись. Среди его знакомых было мало
хаффлпаффцев, и ему как-то в голову не приходило обращать внимание на их руки.
А Нимфадора, пожалуй, еще слишком мала, чтобы увлекаться всякими там
маникюрами. Хотя…
– Первый и самый распространенный из даров Хельги – продолжила Марта, – это тот
самый пресловутый «зуд в ладонях». Зуд, который вынуждает нас совершать
странные, необъяснимые поступки, часто себе во вред, которые, впрочем, могут
помочь другим людям.
– Например?
– Например, сегодня очень рано утром я проснулась от такого вот зуда. Встала,
наготовила еды, а потом помчалась на работу. Это, конечно, один из самых
приятных примеров, потому что если бы не мой дар, мне сейчас нечем было бы вас
накормить. А теперь представьте себе ситуацию, когда вы идете по улице с
зарплатой в кошельке, и у вас вдруг возникает нестерпимое желание бросить свой
кошелек в ближайшую урну. И руки зудят до невозможности.
– А если не бросить?
– Да ничего особенно не случится. Ну походите день-два с расцарапанными в кровь
ладонями. Беда в том, что любая способность, если ею не пользоваться, рано или
поздно отмирает. И еще. Я не знаю, почему у меня вдруг возникло желание
выбросить кошелек. Может быть, какой-то нищий потом подобрал его, купил себе
еды и не умер с голоду. Но я ведь об этом уже никогда не узнаю. И спасибо мне
за это никто не скажет. Понимаете? Но я-то точно уверена, что мой идиотский
поступок на самом деле не был идиотским, потому что кому-то помог.
– Да уж, – Сириус почесал в затылке. – А я бы свой кошелек не выбросил.
Наверное.
– Поэтому ты и не в Хаффлпаффе, – засмеялся Дамблдор.
Сириус обиженно замолчал.
– Да ладно, – Марта похлопала его по руке. – Он же шутит. Гриффиндорцы тоже
славные ребята.
– А откуда вы знаете, что я гриффиндорец?
– Дедуктивный метод, – гордо ответила Марта. – Если я вижу чистокровного
волшебника в маггловской «косухе», сразу делаю вывод, что он из Гриффиндора.
Сириус хмыкнул, а потом не вытерпел и спросил:
– А как же ваше бессмертие? Это тоже дар Хельги?
– Какое бессмертие? – Марта взглянула на него с недоумением.
– Но ведь вы… не стареете, так? И вам на самом деле сто шестьдесят лет? Это
что, значит, некоторые особо одаренные хаффлпаффцы могут жить вечно?
– Альбус, что ты ему наговорил? – Она с негодующим видом повернулась к
Дамблдору. – Зачем ты мальчику голову заморочил?
– Во-первых, он уже не мальчик, – явно развлекаясь, протянул Дамблдор. – А
во-вторых, про бессмертие я даже не упоминал. Я сказал, что тебе сто шестьдесят
лет, но это ведь правда?
– Сто шестьдесят два, – поправила его Марта. – И я, слава Мерлину, не
бессмертна. Истинного бессмертия не существует.
– Вообще-то есть способы его добиться, – задумчиво сказал Дамблдор. – Но
достигается оно такими методами, что негоже вспоминать о них в приличном доме.
– И это чистейшая правда. Но что касается вашего вопроса, мистер Блэк, я вовсе
не бессмертна. Этот дар называется не бессмертием, а долгожительством.
– Нехилое такое долгожительство.
– Да, пожалуй, – неожиданно согласилась Марта. – Но если вы думаете, что жить
столько, сколько живу я, легко и весело, то вы несколько заблуждаетесь. Весело,
по-вашему, пережить своих детей, своих внуков? Прийти на похороны к старшей
дочери и обнаружить, что тебя там принимают за твою же собственную внучку,
потому что твоя младшая дочь выглядит так, будто годится тебе в матери? Нянчить
чужих детей, зная, что они вырастут, а ты не изменишься, и рано или поздно тебе
придется просто уйти из их жизни, потому что они заподозрят неладное и начнут
задавать вопросы? Терять друзей? Терять таких друзей, которые знают о твоем
даре, которым ты можешь доверить все? Они стареют и умирают, а ты остаешься…
Нет, мистер Блэк, если бы я могла выбирать, то предпочла бы сейчас лежать на
кладбище рядом с моим Джеком, но меня не спросили.
– Но вы же можете… – начал Сириус и осекся, потому что понял, что несет
совершенно бестактную ерунду и что на самом деле ему надо умолкнуть и
извиниться. То есть, сначала извиниться, а потом умолкнуть.
– Нет, не могу, – отрезала Марта. – Потому что сначала я была нужна мистеру
Холмсу, а теперь буду нужна Гарри. Но я очень надеюсь, что когда Гарри победит
того, кого должен победить, я освобожусь от своей миссии и снова начну стареть.
– Марта Хадсон – хранительница, – мрачно сказал Дамблдор. – И она не умрет до
тех пор, пока ее миссия не будет окончена.
– И много таких… нестареющих? – невольно вырвалось у Сириуса.
– Единицы, – вздохнула Марта. – Это ведь самый редкий дар. И я никогда не
думала, что окажусь в их числе.
– Ты, наверное, слышал о людях, которые прожили необычайно долгую жизнь и до
последнего дня сохранили способность трудиться? – снова вмешался Дамблдор. – Но
есть и другие, которые меняют документы, берут себе новые имена, поэтому об их
невероятном долгожительстве никто особенно и не знает. Все эти люди несут в
себе дар Хельги. Они живут и сохраняют молодость и силы, пока продолжают
работать, пока выполняют свою особую миссию. Пока то дело, которым они
занимаются, продолжает оставаться главным делом в их жизни. Одного такого
человека, кстати, ты давно знаешь. Ты же виделся сегодня с мадам Помфри? Ты не
поверишь, но эта женщина когда-то мазала мне йодом разбитые коленки. Помнишь,
как она выглядела, когда ты только пришел учиться?
– Ну… примерно так же, как сейчас, – растерянно пробормотал Сириус.
– А ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. И ты не задумывался о том, что за это
время она должна была измениться?
– Нет, как-то в голову не пришло. – Сириус почесал в затылке. – А в чем
заключается ее миссия?
– В том, чтобы никто из детишек, упавших с метлы во время квиддичного матча или
взорвавших котел в кабинете зельеварения, не погиб и не остался искалеченным на
всю жизнь. А еще – чтобы было чуть меньше падений и чуть меньше взорванных
котлов. Она хранит детей Хогвартса. Ее возможности не безграничны, но то, что
она делает для учеников, поистине бесценно, и она будет жить и работать в
Хогвартсе до тех пор, пока ей не найдется достойная смена. А еще у меня есть
очень сильное подозрение, что Николя Фламель с супругой живут так долго вовсе
не благодаря эликсиру, полученному из философского камня, а просто потому, что
их научные исследования имеют для мироздания особую ценность.
– Потрясающе! – воскликнул Сириус. – Но, драный Мерлин, если бы детишки знали,
что у хаффлов есть шанс жить почти вечно, они бы валом валили на их факультет!
– Ох, Сириус, ты так ничего и не понял. – Дамблдор с усмешкой откинулся на
спинку кресла. – Ребенок, мечтающий жить «почти вечно», никогда не попадет в
Хаффлпафф, сколько бы он Шляпу не упрашивал.
– Понятно. – Сириус кивнул. – Надеюсь, вы не станете стирать мне память, когда
мы выйдем отсюда?
– Нет, – фыркнул Дамблдор. – Я удовольствуюсь обещанием хранить наш разговор в
тайне.
– Спасибо, – серьезно сказал Сириус и повернулся к Марте: – Простите, миссис
Хадсон, если я был бестактен и обидел вас.
– Ну что вы, мистер Блэк, я вовсе не обижена. И давайте, наконец, поговорим о
Гарри. Где он сейчас?
– В Хогвартсе. И знаешь, Марта, я бы предпочел сначала выслушать твой рассказ.
– Ну да, наверное, ты прав. Но понимаешь, я соскучилась. Я же не видела его
столько лет!
– Сколько?! – встрял Сириус, забыв о своем намерении быть вежливым и
корректным. – Когда это вы умудрились с ним познакомиться?
Марта с улыбкой повернулась к нему.
– Впервые я увидела Гарри Поттера утром 13 ноября 1886 года. Я подошла к своему
бельевому шкафу, открыла дверцу и увидела внутри спящего семилетнего мальчика.
– Э, – сказал Сириус.
Альбус расхохотался.
– Вот поэтому я предлагаю, чтобы Марта рассказала нам всю эту историю с начала
и до конца. Иначе мы все равно ничего не поймем. Хотя должен признаться, что
кое-какие подробности мне известны.
– Еще бы! Ведь это ты помогал мне разобраться в устройстве этого проклятого
шкафа! И так ничего и не выяснил.
– У магглов есть прекрасное определение для таких вот устройств. «Черный ящик».
Он действует, но мы никогда не узнаем, что там у него внутри. Но главное – это
то, что он действует.
– Вообще-то «черные ящики» – это такие звукозаписывающие штуки в маггловских
самолетах, – пробормотал Сириус. – Но вы продолжайте, продолжайте, не обращайте
на меня внимания.
– Хорошо, – вздохнула Марта, – я продолжу и расскажу все по порядку. А вы,
пожалуйста, постарайтесь не вмешиваться и не перебивать.
– Постараемся! – торжественно пообещал Дамблдор. А Сириус просто кивнул.