Глава 1. Дом с привидениями.

Эпиграф

- Не поймаете вы его! Не получите вы его! – говорили они.

- Мне и постарше и посильней ловить доводилось! – говорила Ледяная дева.

А дети солнца затягивали песнь о страннике, у которого в бурю сорвало плащ и унесло вихрем.

- Ветер уносит покров, да не человека; вы, дети силы, его хоть и достанете, да не удержите. Он сильнее и вдохновеннее даже нас, духов! Он восходит выше солнца, нас породившего, он знает заповедное слово, чтобы повелевать ветрами и водами, и те ему служат и повинуются; за тяжелое вы взялись дело, за непосильное, а ему-то идти все выше.

(Г.Х. Андерсен «Ледяная дева»).

Сириус живет с Гарри… точнее, Гарри живет с Сириусом уже довольно долго. Счет времени потерян, но если судить по календарю, год прошел точно.

Везде, по всему дому висят часы – в большинстве своем ходики, чтобы ход времени был как можно более ощутим, отмеряемый громким тиканьем, а раньше из окошек высовывались кукушки и выезжали танцоры в старомодном менуэте под звон серебряных колокольчиков, пока Гарри однажды не выдержал и не наложил на все Силенцио.

Сириус в очередной раз получил возможность подивиться сверхъестественной силе крестника и его способности работать с неодушевленной природой, но чего еще ожидать от волшебника, победившего Того…

Волдеморта. Два года, как Тот в могиле, но Сириус все еще зовет его Тем, Кого Нельзя…

Гарри сердился молча, смотрел неподвижным, остановившимся взглядом, и Сириус, извиняясь, тут же поправлялся. Но он же не видел могилы, там и хоронить было нечего, если правду рассказывают. Прах развеяло ветром: дунуло и унесло на четыре стороны. Как в сказке.

И в сознании Сириуса Тот…

Волдеморт был все еще жив. Времени не существовало, оно свилось спиралью, хватая себя за хвост, и Сириус барахтался, беспомощный, в этих бесчисленных кольцах, но… это было лучше, чем Там, где не было вообще ничего.

Ни колец, ни ходиков, ни других – просто растворен в темной пустоте, и нет ни рук, ни глаз, ни ног. Только слух и сдающая потихоньку память.

В спальне теперь всегда горел верхний свет и ночник, Сириус не тушил шары даже днем, этот дом и так был пустым и темным, слишком темным и слишком пустым, и сейчас его не оживляют ни поколения вымерших Блэков, ни последний Блэк, почти мертвый.

Гарри, конечно, сделал, что мог: дом отремонтировали, покрасили светлой краской, заменили мебельную обивку, вывели всех паразитов и вычистили, наконец, подвал и шкафы. Но в углах, где раньше сплеталась серая от пыли паутина, прижилась тихая пустота, в сумерки и пасмурную погоду она вылезала оттуда и расползалась зыбью по всему дому.

Лишь крестник, Гарри, разгоняет ее. Гонит одним своим присутствием: его бьющая через край энергия, магия, враждебная этому древнему приюту, гасит остатки темного колдовства. Только при Гарри можно вздохнуть свободно, полной грудью.

Когда вечерами они ужинают (часов в восемь: Гарри поздно возвращается с работы), для Сириуса наступает время безмятежности и покоя, но когда они расходятся по комнатам, в черноте ночи дом снова становится глухим и настороженным. Сириус мечется по комнате, глядя в темные углы, а затем спускается вниз – тихо, чтобы не разбудить крестника, и окунается в ночной Лондон.

Нетерпеливый бег, тело распластано над асфальтом, запах бензина и гари, смрад, бьющий кувалдой в нос - тяжело, но иначе не выделить тонкий и нежный запах здорового человека, юного, продающего свою юность за несколько десятков жалких фунтов. Здоровье – вот что сейчас главнее всего, оно и особый, специфический запах, лицо же и цвет волос неважны.

Перекинувшись в темноте, Сириус входит в освещенный круг человеком, наслаждаясь звуками, шумом, движением вокруг, всюду его окружает жизнь, и мальчик рядом с ним живой, с губ у него срывается горячее дыхание, кожа отдает тепло ледяным пальцам, и в резком ритме, в каждом толчке крови бьется исступленно: «Я живой! Живой!».

Это происходит каждую ночь.

А однажды утром…

- Энди, - сказал Гарри. – Познакомьтесь, это Сириус. Мой крестный.

Худой темноволосый мальчик смотрит на Сириуса вприщур, оценивающе, джинсы плотно обтягивают его бедра, короткая майка не скрывает проколотого пупка. На майке нарисован Микки Маус, и это вполне нормально, мальчику на вид 14, но что за поза в залитой солнцем кухне… словно в кругу фонаря на ночной улице. Бедро выдвинуто вперед, тело изогнуто, и такие изгибы не должны быть у прыщавого угловатого подростка, если только он не…

- Эээ… Очень приятно, - выдавив улыбку, говорит Сириус.

Он протягивает руку, и мальчишка берет ее бережно, обхватывая пальцами, глядит Сириусу в глаза и улыбается.

- Надеюсь, вы понравитесь друг другу, - говорит Гарри.

- Несомне-енно, - выдыхает Энди.

Во время завтрака он обращает на Сириуса слишком много внимания, пока тот не встает и не кидает жующему крестнику:

- Гарри, на пару слов? Извини, Энди.

- Ничего-о, - тянет тот.

Гарри обтирает руки о штаны (манерам его никто не учил) и выходит.

- Гарри, кто тебе этот мальчик? – осторожно вопрошает Сириус крестника в коридоре.

Гарри приподнимает брови.

- Тебе понравилось?

- Я не понимаю, что он здесь делает. Он как-то странно себя ведет.

- Слишком развязно? Ну, а внешность тебе как?

Сириус внезапно чувствует, что ему не хватает воздуха и делает последнюю безнадежную попытку вынырнуть.

- Гарри, это твой… друг?

- Я привел его тебе, - отвечает крестник. – Но если он не подходит, посмотрю еще. Ты уточни, пожалуйста, что тебя не устраивает: внешность, поведение?

- Какого дементора?!! Ты что делаешь, Гарри???

- А т ы что делаешь ночами, Сириус? Мне что, каждый раз беспокоиться за тебя? Что ты подхватишь заразу или нарвешься на клофелинщика, наркомана, жадного сутенера? Ночной Лондон – не место для игр магов. Мне все равно, с кем ты спишь, но я хочу быть уверенным в том, что ты дома и в безопасности!

Сириус переводит дыхание, пытаясь взять себя в руки и успокоиться.

- Я благодарен тебе за заботу, Гарри, но этот мальчик немедленно отсюда уйдет. И больше ты сюда никого не приведешь. Никого. Слышишь?!

- Я только хочу…

- Гарри, я все еще твой крестный! – от рыка Сириуса живые огни в шарах на мгновение съеживаются, почти затухая, но затем снова начинают пляску, украшая стены причудливыми тенями.

- Я только хотел помочь, - Гарри пожимает плечами и уходит.

Этой ночью Сириус остается. Он прислушивается к звукам за стеной: шаги, шорох снимаемой одежды, шелест простыни. Кровать Гарри расположена параллельно кровати Сириуса, и тот может слышать даже дыхание. Ну, если очень прислушается.

Медленно его рука ложится на пижамные штаны. Он представляет комнату Гарри – царство хаоса, везде разбросаны носки, аврорская форма, рубашки, стол завален бумагами, на полу стопка разноцветных журналов, в углу у окна стоит метла – «Сверхновая-2000», непромышленная модель, сделана на заказ - но Гарри редко сейчас летает, воздух уже не так покоряется ему. Он слишком большой, слишком тяжелый, у него хорошо развитая грудная клетка, высокий рост, мускулистые руки, твердое лицо…

Сейчас грудь его тихо вздымается и опадает, он лежит на спине, мерно вдыхая и выдыхая, и темнота жадно сжимается над ним, не в силах погасить его свет.

Рука Сириуса, давно проникшая под завязки, двигается быстрее, расширенные глаза невидяще смотрят на матовый шар, вокруг которого летает и бьется о стекло ночной мотылек, бледный, невзрачный, а перед внутренним взором застыло видение спящего молодого черноволосого человека, пижама которого распахнута на груди, обнажая мягкую кожу.

Тело выгибается, пятки вжимаются в простыню, лопатки сведены. Быстрее, быстрее, быстрее… еще! Аааах…

Все.

Все.

Но Гарри упрям, и победа над Тем…

над Волдемортом, конечно, сговорчивей его не делает. Сириус шумно выдыхает, когда как-то поздним вечером крестник приводит домой еще одного.

Светловолосого на этот раз, с большими серыми глазами, но тоже худого, как щепка, с ввалившимися щеками и тонкими руками, в запястьях напоминающими птичьи лапки.

На правом запястье болтается непонятная фенечка, словно парень хиппует, только хиппи повымерли еще в семидесятые, когда Сириус гонял на мотоцикле по району, тусуясь с местной шпаной. Травка, выпивка, белые хайратники, плакаты «Миру – мир» и железный друг под задницей, готовый вознести в небеса. Где ты, молодость.

Сириус беззастенчиво разглядывает стоящего у дверей мальчика и думает: ой-ой, какие у меня вкусы. Будучи собакой, он выбирает партнеров по запаху, а лица их забывает сразу после оргазма - если запоминает вообще. Интересно, как именно Гарри определяет «его» тип. Выбор у него был большой: следитель он посылал за Нюхачом постоянно.

Мальчик так и стоит у дверей, опустив глаза, и Гарри говорит:

- Проходи, Драко.

- Это что еще за новости? – спрашивает Сириус. Очень медленно.

- А это мой крестный, Сириус, - спокойно продолжает тот. – Драко будет здесь жить. Проходи, не разувайся, уборку все равно делать завтра.

Блондин смотрит, и только сейчас Сириус замечает, что он почти точная копия Люциуса, разве что волосы короткие. Почему он его сразу не узнал? Ах, да, прошло пять лет. Многое изменилось. Подростком Малфой был симпатичнее.

- Нет, он не будет здесь жить, - повышает голос Сириус. – Мы ведь с тобой об этом уже говорили. Я думал, ты понял.

- Я понял, крестный. Ходи и трахайся со своими проститутками. Драко будет жить здесь со мной.

Руки блондина беспокойно двигаются, то сжимаясь в замок, то теребя пояс джинсов. Он в маггловской одежде, простых синих джинсах и белой рубашке. На плече у него висит спортивная сумка, бока у нее круглые, распираемые изнутри плотно уложенными вещами.

- Гарри, пройди-ка на кухню, - ласково говорит Сириус.

- Ты с ума сошел???

- А что? – брови Гарри приподнимаются, реагируя на количество вопросительных знаков.

- Зачем ты его притащил?

- Я буду его трахать. Меня не вдохновляют проститутки, у каждого, знаешь ли, свои вкусы, - в этом месте Гарри внимательно прищуривается. - Или ты положил на него глаз?

Сириус качает головой.

- Гарри… Ты осознаешь, что делаешь? Его отец – Люциус Малфой!

- Я в курсе. Впрочем, если ты не хочешь, чтобы мы здесь жили… это твой дом. Я найду себе другую крышу, - Гарри разворачивается, и Сириус хватает его за рукав.

- Постой… черт с ним, пускай живет, - ему приходится собраться с мыслями, чтобы не ляпнуть чего-нибудь, отчего Гарри сейчас взовьется. Его крестник давно не маленький мальчик, и время для нотаций упущено 17 лет назад.

12 лет в Азкабане, 3 года и 6 месяцев за Завесой, в итоге вместе – год и три месяца, маловато, правда?

- Будь осторожнее, - просит Сириус, и в голосе его вместо приказа звучит лишь тихая мольба.

Глаза Гарри смягчаются, из двух смарагдов превращаясь в мягкую траву.

- Крестный, после Волдеморта маленький недобитый Упсеныш мне на один зуб. Не беспокойся.

Он гладит напряженные пальцы Сириуса, вцепившиеся ему в рукав, а потом тихо их отцепляет.

И этой ночью Сириус тоже остается в доме.

Утренний кофе горек, как жизнь холостяка, понявшего, что время жениться давно упущено, а брак – это не только жена-мегера, но и близкие люди рядом. Случайно разлив пресловутый стакан воды, который пришлось наливать себе самому, Сириус выкидывает в мусоропровод овсянку и пишет заказ на грудинку. С тихим шелестом пергамент исчезает в утробе миникамина.

И в этот момент в кухню входит зевающий Драко Малфой. Младший Малфой, но называть его так слишком долго, а с просто Малфоем у Сириуса прочно ассоциируется Люциус. Тогда он решает, что щенка можно звать и по имени.

- Доброе утро, мистер Блэк, - вежливо здоровается тот. – Можно мне завтрак?

- Овсянка в печке, - говорит Сириус.

В микроволновке; крестник любит всякие маггловские штучки, наверное, детство с магглами сказывается. Сириус с радостным предвкушением ждет, как Драко зашарит сейчас взглядом по кухне, пытаясь определить, где здесь находится печь.

- Это называется «микроволновка», - говорит Драко, направляясь прямиком к стальному ящику.

Сириус невразумительно бурчит что-то в ответ, что-то весьма похожее на «умник», но Драко делает вид, что не слышит.

Когда Драко съедает половину овсянки, прибывает заказ. Сириус молча плюхает грудинку на тарелку и начинает поедать ее в гордом одиночестве, не делая попыток поделиться мясом с сотрапезником.

Драко смотрит, сузив глаза. Овсянку он доскребает медленно, водя ложкой по тарелке с противным скрежетом. Сириус ненавидит, когда так скребут, ненавидит как человек и как пес.

- Ты долго еще собираешься здесь находиться? – спрашивает он.

Драко молча встает и собирается гордо удалиться. Его выпрямленная спина выражает все презрение истинного потомка Малфоев к шелудивому псу, вовремя, по счастью, изгнанному из достойного рода Блэков. Сириус представляет, каково ему сейчас вообще стоять прямо – вчера-то был его первый раз.

- Сядь.

Повернул светловолосую голову. На лице – выражение насмешливого внимания, чуть приподняты брови и губы слегка вытянуты, отчего и без того худые щеки запали совсем.

- Я сказал, сядь.

Неохотно повинуется. Отодвигает стул, садится вразвалку, нога за ногу, голова откинута; смотрит на Сириуса словно бы сверху вниз.

- Сколько ты планируешь прожить в этом доме?

Кажется, этот простой вопрос выбивает его из колеи, он дергается, со стуком опускает ногу на пол и отвечает с вызовом:

- Вам не кажется, что вы должны задать этот вопрос своему крестнику?

- Я спросил у тебя, - Сириус медленно, наслаждаясь, глотает пиво из банки.

Драко он выпить не предлагает.

Кухня залита солнечным светом, и хотя Гарри в доме нет, пустота не охватывает его. Она приходит ночью или в сумерки, или тогда, когда за окном идет серый дождь, но сейчас, когда на яично-желтом паркете расстелены яркие солнечные дорожки, пустота уползает вниз и затаивается.

Драко глядит на полосы на полу и машинально прикусывает ноготь. Только сейчас Сириус догадывается обратить внимание на руки бывшего наследника малфоевских капиталов. Ногти у него обгрызены до мяса, ладони, что должны быть белыми и холеными с детства, загрубели, и кожа обветрилась – где теперь неженка-мальчик? Потерялся в пост-волдемортовском пространстве?

- Я не знаю, - медленно говорит он. И встряхивает головой. – Посмотрим.

Сириус хмыкает. Значит, пока Гарри не надоест… Только вот любопытно, что же крестник в нем все-таки нашел. Кроме того, что тот – Малфой?

- Посмотрим, сказал слепой, - со значением произносит Сириус, протягивая руку ко второй банке. Он позволяет себе пить ровно столько, чтобы не напиться. Наркотики и алкоголь слишком близко приближают к дурманящей грани - той, за которой находится жизнь после смерти.

Во взгляде Драко прорезается что-то острое, словно лезвие опасной бритвы, но он говорит только:

- Я могу идти?

До обеда из спальни он больше не выходит.

Сириус гадает, явится ли Гарри сегодня на обед. Раньше он часто приходил, но в последние полгода на работе постоянно дела, а может, он просто молодой и ему скучно обедать со старым, занудным крестным.

Сириус проверяет часы, обходя свои владения. Если где-то стрелки отстают или, напротив, спешат, он педантично устанавливает точное время, стараясь не отклониться ни на секунду. Каждая миллисекунда дорога – она структурирует вечность.

С любопытством он прислушивается к звукам сверху, но там все тихо, и он может только гадать, чем занимается Драко Малфой. Вчера он всхлипывал почти по-девчоночьи, когда Гарри взялся за него всерьез.

«Оближи пальцы.

- У тебя что, смазки нет?

- Есть, но я хочу воспользоваться твоей слюной.

- А ты под ногтями чистишь?

- Малфой, дошутишься.

- Я не шучу, я не знаю, как это делается! – отчаяние в голосе Малфоя. - У меня нет... такого опыта.

- Я у тебя первый? – в голосе Гарри удивление и недоверие. – Кто б мог подумать… Ладно, дыши глубже, расслабься и постарайся не зажиматься».

Все кончилось быстро. Сириус постоял у стены, послушал, но, поняв, что этой ночью продолжения не будет, перекинулся обратно в человека и лег на кровать. Рука сжала напряженный член, принося облегчение.

«Больно!

- Терпи.

- Поттер, мне больно!

- Не дергайся, сейчас станет легче».

Скрип кровати, болезненные стоны.

«Сириуса разбудишь. Силенцио».

Через некоторое время: «Фините Инкататем».

«У меня кровь, кажется.

- Пройдет».

Впервые Гарри кого-то приводит домой. Сириус знает, что полгода крестник прожил здесь с Гермионой, и до сих пор они официально не разведены. Но когда Сириус… мгм… скажем так, вернулся, Гарри уже был один и не спешил никого себе заводить.

Малфой – это странно. Это не просто странно, это очень странно. Волшебный мир лежит у Гарриных ног, что неудивительно, он – победитель Волдеморта, один из Великих магов, в будущем – Главный Аврор, а еще через энное количество лет – Министр Магии Британии. По крайней мере, все думают, что так оно и будет.

Что нужно Малфою, это Сириусу понятно, но вот чего ищет Гарри, загадка неразрешимая.

Малфой худой, причем не просто худой, а худой болезненно. Сегодня утром Сириус пересчитал все его ребра сквозь футболку, а еще у него тонкие руки с птичьими косточками и треугольное лицо с огромными, почти круглыми глазами. Сириус мог бы обхватить оба его запястья своей ладонью, сжав ее покрепче…

Гарри может найти себе кого угодно. И Сириуса пугает мысль, что его крестника привлекает в избраннике только то, что тот – Малфой.

На обед Гарри приходит. Но приходит не один.

- Познакомься, это Мэттью Фоксетт, - светловолосый молодой парень в джинсах дружелюбно кивает.

- А вы тот самый знаменитый Сириус Блэк, Вернувшийся из-за грани? – спрашивает он с оттенком почтительного восхищения в голосе, и под его взглядом Сириус остро чувствует, что выглядит сегодня, как скелет, что кожа у него бледная, как у вампира, а волосы с утра не расчесаны.

- Да, я тот самый Сириус Блэк, и по ночам я краду младенцев и смазываю их жиром свои сапоги, - угрюмо отвечает он.

- Ха-ха, вы серьезно? Вы обязательно должны дать интервью нашему журналу. Маги имеют право знать правду. Только информация способна остановить нелепые домыслы.

Сириус вопросительно смотрит на Гарри, и тот поясняет:

- Мэттью – главный редактор «Министерского думосбора».

- Мы с Гарри воевали вместе, только в разных отрядах, - тут же добавляет мистер Фоксетт.

- А, - говорит Сириус. В его представлении должность главного редактора журнала с таким претенциозным названием не сочетается с 25-летним возрастом и маггловской одеждой, разве что журнальчик занимается сбором политических сплетен. Но после победы над Волдемортом многое изменилось.

У власти хотят видеть молодежь: министру магии всего 32 года, сам Гарри – вице-аврор в неполные 20. Это время молодых.