|
Гарри не приходил уже с неделю.
Сириус проклинал себя за то, что не узнал адреса мальчика, проклинал себя за
то, что тогда свалился за Арку, что оказался и здесь – бесполезным.
В дни, когда он не работал, Сириус
проверял бары Лондона: от Сохо – и к окраинам. По десять минут на бар. Только
чтобы убедиться, что здесь сейчас нет Гарри, чтобы спросить у барменов, не
заходил ли сюда такой худой зеленоглазый мальчишка в круглых очках. Где-то его
вспоминали, где-то нет. Кто-то говорил, что видел его вчера, кто-то намекал,
что его ждут у них в баре сегодня. Сириус пропускал по кружке пива – и шел
дальше. По малолюдным лондонским улочкам, по неглубоким лужам, по опавшим
листьям. Гарри не находился. Сириус бил кулаками по кирпичным стенам в грязных
переулках, где тонкие мальчишки отсасывали своим клиентам. Внутри все ныло, как
два года назад, когда он, только получивший свой паспорт на имя Сириуса Блэка,
рыскал по улицам, ища вход в Министерство Магии, учился жить без этой самой
магии, приспосабливался к мысли, что потерял самых близких людей навсегда.
Тогда ему казалось, что жизнь
кончилась. Кончилась раз и навсегда. Что его заточение в мире магглов в
миллионы раз хуже срока в Азкабане. Из Азкабана он мог хотя бы бежать, а теперь
он был навсегда прикован к немагической реальности с ее автомобилями, высшим
образованием и толпами туристов. Тогда он бродил по улицам Лондона, стрелял
сигареты, сидел на ступенях собора святого Павла и смотрел в серое небо,
выдыхая в него серый дым.
Сириус зябко поежился: октябрьские
ночи выдались холодными в этом году, гораздо холоднее, чем в девяносто шестом.
Не спасал ни твидовый пиджак на толстый свитер, ни шарф, ни перчатки-митенки. А
может быть, его просто не грела надежда. Сириус поднял голову – сверху нависало
подсвеченное красным небо, звезд видно не было. В девяносто шестом его гнал по
улицам Лондона страх: не найти, потерять. Он по три раза на дню рисковал
попасть под колеса автобуса или спровоцировать аварию на оживленном
перекрестке. Он орал на тех, кто слишком долго занимал телефонные будки в
уединенных переулках. Женщины часто пугались, кто-то грозился вызвать полицию.
Но Сириусу было плевать. Он скалился вслед очередной уходящей, хлопал
красно-крашенной дверью и начинал набирать дрожащими пальцами волшебные цифры:
62442. Ничего не происходило. Он бил кулаком по телефонному аппарату. Проклинал
себя и таксофон за то, что никак не может найти вход в Министерство Магии:
потому что не помнит, на какой же улице, у какой станции метро... Иногда под
его ударами таксофон вываливал на пол монеты. Иногда до Сириуса в этот момент
добирались полицейские. Выводили из телефонной будки и мягко говорили о том,
что так больше делать не следует. Сириус их не слушал, только кивал, ведь ему
надо было бежать дальше, проверять, искать. Вечерами он грелся в самых дешевых
барах и считал на клочке салфетки, сколько же будок из девяноста пяти тысяч он
проверил за прошедший день.
Поиски он прекратил, когда
наступило лето девяносто седьмого и Сириус осознал, что социального пособия ему
не хватит на билет до Манчестера, и что он вообще не уверен, там ли находится
та самая Тисовая улица...
А потом, после трех-четырех часов
беспокойных снов, в которых он продолжал искать Гарри по всем барам Лондона,
Сириус возвращался на работу, надевал черный фартук, стирал пыль с бутылок,
запускал музыкальный центр и ждал первых посетителей. Он готов был нарычать на
каждого, если уж вцепиться в глотку не получалось. Мысль о том, что он опять
упустил из рук что-то важное, ценное, волшебное, сводила с ума. И поднимавшуюся
злость Сириус готов был направить на любого, кто был не Гарри. Пропавшим Гарри.
Может быть, просто приснившимся ему Гарри.
– Что-то случилось? – Майк бросил
папку со своими рисунками на стойку и забрался на стул. Сириус дернул плечом,
на автомате смешивая для него ром с колой. – Сириус?
– Все в порядке, малыш. Что у
тебя? Не выгнали тебя еще из твоей Школы Дизайна? – По стакану стекали три
капли колы, когда Сириус сунул его Майку.
– Нет.
– Тогда сиди и наслаждайся жизнью,
– резко ответил Сириус, поворачиваясь, чтобы обслужить следующего посетителя.
Того самого бугая, который, стоило прийти Майку, выполз из своего угла на свет,
как какой-нибудь людоед. Сириус оскалился.
– А я и наслаждаюсь! Но у меня
кончились транквилизаторы, и мне опять хреново, – невозмутимо продолжал Майк,
раскрывая свою папку и начиная карандашом рисовать черепа на чистом листке. – А
ты ведешь себя так, будто у тебя то ли недотрах, то ли девушка выставила из
квартиры. Или еще что хуже случилось. – Майк поднял голову и поймал взгляд
Сириуса. – Будто ты встретил свое прошлое, а оно снова от тебя ускользнуло.
– И откуда ты взялся, такой умный?
Майк широко улыбнулся, так светло
только он умел.
– Сириус, я же художник, замечаю
то, что другим не видно!
– Тогда, может, видишь, где сейчас
тот парень, который заходил неделю назад? С зелеными глазами...
– И шухером на голове? Там, – Майк
кивнул в сторону темного угла и снова улыбнулся. И наконец пригубил свой ром.
Сириус во все глаза смотрел на
темный угол, в который последние два дня отправлял официанта с бесконечными
стаканами виски с содовой. Забившись в угол, сидел Гарри. Его пальцы гладили
основание волшебной палочки, неумело спрятанной в рукаве. Он не отрываясь
смотрел на барную стойку. И выглядел совершенно потерянным и несчастным:
бледный, черные круги под глазами, потухший взгляд.
– Я даже будущее вижу.
Голос Майка заставил Сириуса
отвести взгляд от Гарри.
– Я знаю, каким будет мое будущее.
– Майк поднял на Сириуса бездонные глаза. – Я влюблюсь в наркомана. Выйду замуж
за умную и очаровательную девушку. Стану известным художником и музыкантом. И
буду несчастным, потому что мой любимый будет всегда рядом, а я не смогу быть с
ним вместе. – Он грустно улыбнулся. – Мы сами творим наше будущее, Сириус.
Сами. Даже такое поганое, как мое.
– И что тебе мешает его поменять?
– Сириус наклонился чуть ближе, словно впервые в жизни глядя на него. – Ты
через полгода свалишь отсюда в свою Пасадену, и перед тобой все двери
откроются. И в музыку свою пробьешься, я же знаю, какой ты упертый.
– А что тебе мешает, – Майк
сглотнул, опуская голову и штрихами рисуя профиль Гарри, – найти его? Ты же о
нем так переживаешь! Что тебе мешает найти его и сказать, чтобы он не терялся
больше никогда? Ты...
– Какое твое дело, Майки?!
И Сириус отошел, чтобы налить
текилы очередному посетителю, спешившему напиться. Сюда вообще приходили чтобы
либо напиться, либо затеять драку, либо найти себе мальчика на ночь или на
полчаса. Дешевый способ справиться с бессмысленностью жизни. Сириус горько
усмехнулся, высматривая на полках бутылку с початым мятным ликером. Сам он
упорно не хотел обращать внимания на внезапно появившийся смысл своей
собственной жизни, который медленно цедил виски и хмуро поглядывал из-под
отросшей челки на проходящих мимо байкеров, простых лондонцев и еще черт знает
кого. Сириус между выполнением заказов успел подумать о том, что Dellusion,
заклинание для отвода глаз, у Гарри вышло просто замечательно.
А потом, ближе к рассвету, Гарри
подошел к барной стойке, шмыгнул носом, улыбнулся. Сириус бросил ему короткое:
– Привет! Давно тебя не было
видно. Хорошо прятался. Мастер. У тебя был хороший учитель.
– Можно, я у тебя поживу? – вместо
ответа и приветствия спросил Гарри и сжал губы, смотря на Сириуса с вызовом,
который плохо скрывал раздражение. Он словно боялся, что ему откажут.
Сириус с минуту смотрел на него.
Вспоминал время, проведенное в доме на Гриммуальд Плейс. Генеральную уборку
Молли, неловкий флирт Ремуса и Тонкс, остроносый профиль Снейпа, тихие
разговоры с Дамблдором, шорох шагов Гарри, спускавшегося по ночам на кухню за
стаканом воды.
Сириус просто кивнул. И вернулся к
выполнению следующего заказа – водка, сухой херес, белый вермут, лимонная
цедра...
– 4 –
Гарри просыпался рано. Сонно бродил по маленькой квартирке
– пять шагов из угла в угол, курил в окно.
Наклонившись за пачкой, брошенной под стул у окна, Гарри
вспомнил, как в развале сириусовой комнаты на Гриммуальд Плейс он никогда не
мог найти ни сигареты, ни зажигалку. Тогда, в самом начале сентября, когда по
улицам можно было ходить в одной футболке, он только начал курить. Ходил и
курил. Разыскал в библиотеке книгу по заклинаниям и наложил дополнительные
чары, чтобы никто не смог пройти в его новый дом. Единственный дом.
Высасывавший из него все соки. После того, как Гарри наложил еще одно заклятье,
не позволяющее совам находить Гриммуальд Плейс, его силы окончательно иссякли.
Несколько дней он просто лежал на развороченной кровати
Сириуса и разговаривал с надписью «Сириус Блэк» на распахнутой двери,
открывавшейся вовнутрь. Курил, стряхивал пепел прямо на пол, иногда в чашку, на
дне которой в форме собаки засохли остатки кофе. Дни ничем не отличались от
тех, что Гарри провел в больнице. Потом блок сигарет закончился, Гарри
перестало мутить от выкуренного. И он вышел на улицу. Под ногами хлюпали лужи,
по щекам бил неожиданно холодный ветер. Гарри добрался до магазинчика на углу,
где толстый индус раскладывал апельсины на полке.
– Пачку «Мальборо», – охрипшим после долгого молчания
голосом попросил Гарри. – И немного счастья. Или что там теперь вместо него, –
пробормотал он себе под нос.
Потом он сидел на корточках у лестницы, ведущей в метро.
Трансфигурированный из окурка свитер грел и вонял табаком. Гарри вспоминал, что
звал Сириуса, пока лежал на его кровати. Потому что чувствовал себя потерянным,
никому не нужным. Не любимым. Мертвым.
– Не подадите нищему несколько пенсов, чтобы купить виски
и согреться в эту адскую погоду? – окликнул его подошедший оборванец.
Гарри поднял на него глаза, ссыпал ему в грязную ладонь
мелочь, полученную после покупки сигарет.
– А душу ваше виски греет? – неожиданно для себя спросил
Гарри.
Нищий раздвинул губы в щербатой улыбке. С невесть откуда
взявшимся почти научным интересом Гарри стал пробовать виски во всех барах и
пабах, которые встречались ему на пути долгими днями и вечерами сентября того
года. Он был готов надраться чем угодно, лишь бы не чувствовать, не думать, не
возвращаться к тому, к чему вернуться нельзя – к прошлому.
Пока Гарри приходил в себя то ли после сна, то ли после
чего еще, Сириус досыпал, ворочаясь под одеялом и дергая ногами, как собака во
сне. Проходили дни. Все их разговоры ограничивались «хорошего рабочего дня» и
«привет, как твой день, я устал». Им было тяжело смотреть друг на друга. Но
когда Сириус смешивал очередной «дайкири санрайз» для мальчика из художки или
наливал текилу для трехсотфунтового байкера, он вспоминал о Гарри, который
сидел на матраце в его комнате в двух кварталах на север от бара. Думал о том,
что они ни о чем не говорят. Ничего друг другу не рассказывают. О том, что
Гарри ночами ходит по барам. О том, что он не может сделать Гарри счастливее ни
на йоту.
Иногда Гарри заглядывал к нему в бар.
В какой-то вечер Гарри, уже хорошо поддатый,
демонстративно вылетел за дверь, когда заметил, как Сириус шепчет что-то на ухо
Майку. Прежде чем Сириус успел что-то сделать, Майк выбежал вслед за Гарри.
Вернулись они уже вдвоем, и ни один из них не рассказывал Сируису, о чем же у
них был разговор. Но с тех пор, если они пересекались в баре, то садились вместе,
и Майк учил Гарри рисовать. Сириус в такие ночи улыбался и шутил, словно ему
снова было семнадцать и вся жизнь была впереди. Ведь Гарри улыбался, не просил
выпить и был так похож на Джеймса... Сириус выходил на задний двор и выкуривал
сигарету. В полнолуния ему мерещился профиль Ремуса на круглой бляшке луны, и
он рассказывал ему о Гарри и каялся, что не расспрашивает того ни о чем.
Впрочем, иногда под утро, когда они оба лежали полуодетые на матраце – Сириус
слева, Гарри справа – и смотрели, как рассвет окрашивает розовым
растрескавшийся потолок, Гарри сам рассказывал ему то, что называл сказками:
про Св. Мунго, про то, как Снейп любил Лили, про Тедди Люпина, маленького
любителя шоколадных лягушек... Сириус комкал рукой простынь и называл Гарри
сказочником. Тот отвечал ему с грустным смешком, что если Майк научит его
рисовать, то он, Гарри Поттер, пойдет в иллюстраторы детских книжек.
Майка изнасиловали в сортире их бара через сорок дней
после того, как Гарри переехал к Сириусу. Изнасиловали – это сильно сказано.
Просто заставили отсосать. Потом Сириус отпаивал мальчишку виски и слушал его
бредовые рассуждения о том, что каждый сам строит свою жизнь, и о том, что для
попадания в музыкальную индустрию нужно обязательно будет подставить задницу.
Сириусу хотелось придушить мальчишку, но он только наливал ему и наливал, а
потом заказал такси.
Когда он вернулся сырым промозглым утром домой, то
рассказал об этой истории Гарри. Гарри тут же выскочил за дверь. А в голове у
Сириуса, так и не сумевшего в тот день заснуть, крутились слова, сказанные
Гарри в их первую встречу добрые шесть недель назад: «Хочешь познакомиться?
Только я не даю никому. Достали уже своими приставаниями!»
Гарри, пьяного, привел в бар полицейский. Он сказал
Сириусу, что парень сообщил ему о случае с изнасилованием американского
студента-художника и что полиция должна разобраться с этим инцидентом, а его,
Сириуса Блэка, просят дать показания. Сириус насколько мог вежливо ответил
служителю закона, что сказать ему нечего. Полицейский отдал честь, покосился на
Гарри и ушел. Гарри поднял на Сириуса злые глаза, тот влепил ему пощечину:
– Герой нашелся! Не лезь в жизнь Майка! Ты хоть понимаешь,
какое клеймо на нем поставит это расследование, придурок героический? Ты спас
весь мир – и будь доволен. Не надо спасать всех подряд. Если уж даже себя
спасти не можешь, – тихо закончил Сириус. И тут же яростно продолжил: – Майк
говорил, что каждый сам творит свое будущее. Так что не решай за него. Ты сам
хоть знаешь, каким будет твое будущее, Гарри? Теперь хоть немного его видишь?
Не на дне стакана?
Гарри помотал головой и согнулся пополам – его тошнило.
Сириус повел его домой, поставив вместо себя за стойку
мальчишку-официанта, у которого тут же от волнения задрожали руки. Таща Гарри
по пустой улице чуть ли не на своей спине, Сириус вспоминал, как пришел в свою
нынешнюю квартиру в первый раз, сжимая в руке газету с объявлением: «Сдается
комната».
Домовладелец, пожилой мужчина, невероятно спокойный и, как
выяснилось позже, покуривавший иногда травку, открыл обшарпанную дверь. И
Сириус тут же поднял руку, прикрывая глаза – полуденное солнце светило прямо в
незанавешенное окно, большое, в полстены.
– Это не гнездышко, но для закоренелого холостяка вполне
подойдет. – Домовладелец оценивающе глянул на Сириуса, - Прачечная на первом
этаже. Кухня небольшая, но вам хватит. Мебели нет, но...
– И не надо, – отрезал Сириус, проходя в комнату и
втягивая носом воздух, еще хранивший легкий аромат канабиса. – Я заселяюсь
сегодня же.
– Эта комната, – многозначительно заметил домовладелец,
пересчитывая мятые купюры, которые сунул ему в руки Сириус, уже отошедший к
окну, – она напоминает вам о юности или о детстве? Поэтому вы так быстро
согласились? Ведь я прав?
– Нет, – Сириус совершенно по-шальному, почти счастливо
улыбнулся, оборачиваясь. – Нет, совсем не напоминает. Поэтому-то я ее взял. И
хрен вы меня отсюда выселите!
Домовладелец попятился на лестничную площадку. Сириус
нахально помахал ему рукой вслед. В ту первую ночь он спал прямо на полу.
В его дальнейшей жизни квартиросъемщика самым сложным
оказалось затащить на третий этаж двуспальный матрац. Под конец, выбившись из
сил, Сириус просто курил, прислонив матрац к стене и посматривая на широкую
улицу: стайки детей в форме, велосипедисты, ватага парней. Эта улица совсем
иначе выглядела ранним утром, когда Сириус возвращался с работы: его взяли
уборщиком в бар через два квартала от его нового жилья. В рассветные часы по
Эссекс-роуд шли, куря самокрутки и еще какую-то дрянь, рабочие, те, кто
проверяли железнодорожные пути, те, кого забирали старые автобусы, чтобы увезти
на какие-то заводы.
Через пару месяцев Сириус обнаружил, что на одном из
соседних зданий «гениальный Бэнкси» оставил свой шедевр – граффити про трех
ребятишек и еще что-то. Это «что-то» – великий тайный смысл картины – Сириус не
видел. Видел только двух мальчиков и девочку, вспоминал Гарри, Рона и Гермиону.
А однажды, напившись, даже всплакнул, выкуривая сигарету напротив этого
граффити: ему представилось, что Гарри может так же когда-нибудь поднять флаг
победы нал Волдемортом. Тогда Сириус даже попытался пообещать себе еще раз
наведаться на Гриммуальд Плейс, чтобы посмотреть, не пройдет ли кто к
спрятанному дому, но потом передумал: «Если уж ты растерял магию, так и
оставь...» С того раза он стал больше времени проводить на работе и
присматриваться к тем, кто приходил выпить. Так легче было не думать о Гарри,
войне и о том, что скоро весь Лондон могут вырезать и уничтожить. С такой же
легкостью, как недавно разрушили мост Миллениум. Если уж с такой легкостью
можно было разрушить настолько мощные конструкции, чего же стоила жизнь
человеческая? Жизнь худого и не самого счастливого мальчишки?
***
Гарри в очередной раз вырвало, и он привалился к груди
державшего его Сириуса. Тот вытер ему губы куском туалетной бумаги.
– Трахни меня, – слабо прошептал Гарри, чуть поворачиваясь
и утыкаясь носом Сириусу куда-то в шею. – А?
Сириус так и замер, продолжая обнимать теплое обмякшее
тело Гарри, тупо смотря на поблескивающий унитаз. Наверху кто-то спустил воду,
загремело в стояке. Сириус помотал головой, решив, что ему просто послышалось.
Память сразу напомнила о том, как они с Джеймсом вдвоем надирались у мадам
Розмерты в «Трех метлах», как у Джеймса после двух стаканов огневиски
развязывался язык, как Джеймс, когда они учились на последнем курсе, как-то раз
ушел с Розмертой в номера...
– Сириус, – тихий шепот Гарри вернул Сириуса к
действительности. – А?
– Что?
Сириус, нахмурившись, поднялся сам и потянул за собой
Гарри.
– Ты воняешь, как гиппориф. – Сириус прикусил губу, а
Гарри улыбнулся этому сравнению. – Тебя теперь надо засунуть в душ, потом под
одеяло.
– Мамаша.
– Скорее, папаша...
Сириус поддерживал Гарри, выводя из туалета.
– Сириус, пожалуйста, – Гарри почти умолял. – Если не ты,
то это будет кто-то другой. А я не Майк. И я хочу для себя другое будущее. Я
напьюсь, а мне... будут пялить...
– А ты не пей! – Сириус резким движением впечатал Гарри в
стену. – Не напивайся в говно, Гарри. И не придется по пьяни подставлять
задницу...
Говоря все это, Сириус вспоминал все те похотливые
взгляды, которые бросали на Гарри в баре. Все те шлепки по его заднице. Все те
смешки над стаканами с выпивкой.
– Не пить? А как ты представляешь это? Мне хватило… –
Гарри задохнулся, поморщился и продолжил уже на полтона тише. – Мне хватило
трех месяцев в больнице. Этой гребаной реабилитации. Меня пичкали там всяким,
чтобы кошмары не снились. Как будто я наяву всего этого не вижу. Всех, кто
умер. Хватило двух месяцев в этом гребаном маггловском Лондоне, где я нахрен
никому не нужен! Никому! Никогда никому не был нужен, кроме крестного! Все
остальные, кто говорил... что я им нужен, просто врали! Только он...
Гарри замолчал, тяжело дыша. Сириус смотрел на его красные
глаза, красные щеки.
– Это насмешка судьбы... Тебя зовут как его. Ты выглядишь
как он. И ты – не он... Ты – не он, – твердо закончил Гарри, глядя на Сириуса,
поджимая губы. – И я тебе не нужен...
Сириус смотрел на него больными глазами.
– Да, я не он. А ты его... Любил? – Он сам не понимал, как
этот вопрос сорвался у него с губ.
Гарри вместо ответа покраснел и опустил голову, едва
слышно шепча.
– Любил. Наверное. Не знаю! – последние слова он
выкрикнул, вздергивая подбородок и с вызовом смотря на Сириуса.
– Тебе надо принять душ. – Сириус не глядел в его сторону.
Гарри позволил затолкать себя в ванную. Он начал дрожащими
руками стягивать с себя одежду. Сириус закатал рукава и пустил воду в душевой
кабинке. И вышел. Осторожно прикрыв дверь.
Прислонившись к ней спиной, вытащил мятую пачку сигарет из
заднего кармана джинсов и закурил. В темной комнате ярко белели простыни на
матраце, на котором он, а теперь и Гарри, спал. Слабый свет луны неровно лег на
сползшее одеяло, криво лежавшие подушки...
– Сириус, – позвал его Гарри, – а полотенце?..
– Там все... – начал было Сириус, снова заходя в ванную.
Пар выплеснулся в комнату.
– Давай, – по глазам Гарри было ничего не прочитать. Но он
протягивал ему руки.
Он стоял под тяжелыми струями воды в обшарпанной душевой
кабинке панельного дома на Эссекс-роуд. Не мальчик. Не мужчина. Никто для
Сириуса. Все – для Сириуса.
– Сириус, пожалуйста.
Пальцы Гарри сжались у него на рукаве и с силой потянули.
Затрещала ткань. Разошлись по швам принципы. Сириус шагнул под душ, впечатывая
Гарри в стену и целуя его, шаря руками по сильному, хотя и худому телу,
раздвигая коленом его ноги. Гарри застонал, чуть осел, прижимаясь к Сириусу, и
начал тереться о него, запустил горячие неуверенные руки ему под рубашку.
Через час Гарри спал, укутанный с головой, на матраце. А
Сириус курил в окно. Ему было все равно, что его, обнаженного, хорошо видно с
улицы, по которой и в три часа ночи шастали прохожие. То ли близость
железнодорожной станции сказывалась, то ли то, что на соседнем доме красовалась
работа Бэнкси. Ему было все равно, что в пепельнице на подоконнике уже тлели
два окурка. Ему было не все равно, что на шее горели поцелуи-укусы Гарри и то,
что он только что трахнул своего крестника. Сириус зарычал, подняв голову. Там,
наверху, висела большая луна, желтая, как лихорадка. Ремус на ней с чего-то
целовался со златовласой Тонкс.
– Сириус, – позвал его во сне Гарри.
– Иду, малыш, – как-то отчаянно отозвался Блэк. В два шага
добрался до матраца и забрался под одеяло. Гарри тут же подкатился ему под бок.
Сириус обнял его. – Даже если буду проклят.
– Я не хочу верить, что это ты, – сонно пробормотал Гарри,
прижимаясь потным лбом к его руке.
Сириус посмотрел на ровно задышавшего Гарри, натянул на
них обоих одеяло и отвернулся к окну. В созвездии Гончих Псов мерцала большая
звезда; Сириус молился, чтобы она указала ему – им – путь.
fin
|