Автор: Mavis Claire
Пэйринг: Сириус Блэк, Джеймс Поттер
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Саммари: приквел к «То, что нельзя»
Дисклеймер: герои принадлежат Дж. К. Роулинг
Примечание автора: фанфик для Ханны
Если бы я умел это, я нарисовал бы тебя
Там, где зеленые деревья
И золото на голубом.
Б.Г.
«…Джеймс Поттер поймал снитч!
Рев на гриффиндорской трибуне, и Джеймс, наконец, переводит дух.
Он всегда задерживает дыхание, когда его рука тянется к золотому шарику с трепещущими крыльями. Если честно, вот именно в этот миг дышать совершенно не обязательно, потому что, через кончики пальцев, или через ладонь, неважно, чем ты коснешься гладкой сияющей поверхности, по венам вместо крови начинает течь расплавленное золото. Сердце замирает, оплетенное золотой паутиной, ты не видишь ни стадиона, ни леса вокруг квиддичного поля, ни земли и ни неба, только блестящие нити, привязывающие тебя к снитчу.
Можно перевернуться на метле, Джеймс умеет это, и знает, как сейчас ахают внизу девочки в красно-желтых шарфах, то есть, он догадывается, как ахают, потому что звуков тоже не слышно, можно перевернуться и протянуть руку с мячиком вверх, к бесконечному голубому весеннему небу, а потом перед тобой мелькнет что-то красное, и черное, сменяющееся синим, ярко-синим, вызывающе синим, и сильные руки подхватят тебя за спину, обнимая.
- Вау! Джейми!
Это – глаза Сириуса Блэка, это – ладони Сириуса Блэка. Сириус всегда успевает первым подлететь к нему, где бы он ни находился: высоко или низко, на другом конце поля, у ворот, уворачиваясь от игрока команды-соперника…
Сириус всегда успевает первым, и Джеймсу кажется, что он тоже попадает – на мгновение – в золотое пульсирующее поле, и так здорово, просто потрясающе находиться в этом поле вдвоем.
Это – их седьмой курс и предпоследний матч Кубка Хогвартса по квиддичу. Собственно, можно было бы и не стараться особо: Гриффиндор победил досрочно, не потерпев ни одного поражения, выигрывая каждый раз с разгромным счетом, но теперь…теперь ему остается только одна игра, в которой он может поймать снитч.
Он думал об этом перед матчем и даже взгрустнул, но, выйдя на поле, поднявшись в воздух и попытавшись проследить хотя бы краем глаза траекторию взлета золотой искры, забыл о печальных мыслях – до поры до времени. …»
«…Черт. Я даже счастлив, что эта игра - предпоследняя. Потому что невозможно смотреть, как он выделывает свои трюки. Не ловец, а циркач какой-то.
…Когда я в первый раз заметил, как он переворачивается на метле, я решил, что он падает, и рванулся к нему, но, подлетая, увидел поднятый к небесам кулак, в котором зажат снитч. А остановиться уже не мог и врезался в него, обнимая и подхватывая, до одури близко, и это почему-то отличалось от обычной нашей возни и шутливых потасовок – может быть, потому, что мы были на приличной высоте, или потому, что это было на глазах практически у всего Хогвартса – ну, кроме тех, кто находился в больничном крыле, и весь стадион увидел…
Увидел. Вот только не надо мне про наш знаменитый факультетский разврат. За гриффиндорский разврат отвечаю я, и со всей ответственностью заявляю: вы сильно удивитесь, но у нас на факультете такого нет. И на большинстве остальных тоже. Меньшинство – это Слизерин, туда я не ходок.
…Поэтому когда кто-то из отсыревшего фан-клуба гадюк и прочих ползучих тварей, кто же это был ? – Нотт, кажется, прошипел нам в спину: «И на Гриффиндоре появились педики», я повернулся, перекинул метлу Джеймсу и врезал. Никаких заклинаний, просто врезал. Потому что слизняков нужно учить раз и навсегда, и потому что мы – не педики. Ну, Джеймс-то точно.
Да и я, наверное, нет. Просто иногда это бывает интересно, вот и всё.
И только совсем недавно это стало …мучительно.
Потому что это Джеймс Поттер. Потому что за последние шесть лет я провел с ним гораздо больше дней и ночей, чем со своими собственными родственниками, больше, чем с кем бы то ни было, потому что нельзя возжелать свою собственную правую руку…нет, со своей правой рукой я как-нибудь договорюсь, нельзя возжелать своё собственное сердце, правда? Свою душу? Потому что Джеймс, может быть, – и есть моё сердце. И моя душа….»
«…Кислым запахом пота пропитаны все раздевалки – и никакие очищающие заклинания тут не помогут. Только стоя в душе, под лупящими тебя по плечам струями воды, можно избавиться от забившей нос едкости. Душ после выигранного матча – это целый ритуал, и Джеймс готов проводить в душевой часы. Хотя в последнее время у него это не очень получается.
Он специально не моет голову, прислушиваясь к голосам в соседней комнате.
- Сириус, ты идешь?
- Я, может, устал.
- Блэк, тебя что, отнести в душевую на руках?
- Да-да, с криками «Сириус – наш герой!»
- Наш герой не Сириус, наш герой – Джеймс.
- Так мы занесем Блэка и вынесем Поттера.
- Это ты неплохо придумал.
Шум и смешки.
- Иду-иду. Отстаньте.
Значит, у Джеймса есть еще минут десять.
Он выскочит из душевой и натянет джинсы и джемпер, а потом начнет вытирать голову и воротник намокнет, конечно, и будет противно холодить шею.
А потом наступит тишина и только шлепки босых ног за спиной, и тогда Джеймс повернется.
Вообще-то нельзя так смотреть на Сириуса. Потому что это неправильно и нехорошо. Потому что в гриффиндорской гостиной его ждет Лили, прекрасная рыжеволосая Лили, и наматывает на палец прядку волос, и поглядывает на дверь, болтая с девчонками.
А он стоит в раздевалке и смотрит, как Сириус, повернувшись к нему спиной, отбрасывает влажное полотенце, и падает оно почему-то медленно-медленно; кожа у Блэка смуглая и, наверное, очень теплая, а на спине – капельки воды, и с мокрых, слипшихся черных прядей отросших почти до плеч волос тоже падают капли, но Сириус , как и Джеймс, быстро одевается, и только потом шумно отряхивается – точь-в-точь как собака.
- Пойдем, Джеймс? – и ничего нельзя прочитать в веселых синих глазах.
И хорошо, что нельзя. Потому что можно кивнуть, и начать обсуждать матч, и грядущий поход в Хогсмид, и много чего еще.
Кроме одного: нельзя так смотреть на Сириуса Блэка. Нельзя так хотеть Сириуса Блэка. Пусть Джеймс знает всё о Сириусе, а, скорее, именно потому, что он знает всё о Сириусе, этого нельзя.
Если бы Сириус хотел чего-нибудь – он давно бы это сделал. И то, что ничего не происходит, может означать только одно… »
«…Когда он смотрит мне в спину, мне хочется повернуться и сказать ему… А может не сказать – просто подойти и поцеловать. Да, действие было бы проще, чем слова. Но я прекрасно представляю себе выражение его лица, поэтому быстро одеваюсь, наплевав на мокрые волосы. Поворачиваюсь и говорю: «Пойдем, Джеймс?»
Столько лет все было просто, естественно и нормально. Обыкновенные голые парни в раздевалке после матча. Но осенью, больше чем полгода назад, я вышел из душевой и увидел Поттера.
Нет, чего я не видел, конечно. Но вот увидел… Он протиснулся к своему месту мимо меня, и в нем, честное слово, не было ничего особенного: просто Джеймс, сильное гибкое тело, и узкая полоска волос на груди, спускающаяся к животу, и белесый шрам на плече – было дело, он навернулся с метлы на первом курсе, острый подбородок и прилипшие ко лбу влажные пряди. Ну, еще взгляд – без очков он ускользающий, несфокусированный. Странный.
Только когда он оказался рядом – как будто золотые нити тихо зазвенели между нами, натягиваясь и вздрагивая. И я опустил глаза.
Это было очень непонятное ощущение: в нем - тогда, по крайней мере, - не было ничего осязаемого, ничего плотского, только вибрирующие нити-струны, и если бы я смог провести пальцем по одной из них, я бы уткнулся в его ключицу, я думаю, его кожа прохладная, и ладонь поднялась бы выше, к плечу…
Черт. Я делал это столько раз – с девушками и парнями тоже, и это бывало хорошо, и даже очень хорошо, но никогда никаких струн не появлялось. Нельзя было дотронуться до золота, привязывающего тебя к другому человеку.
С тех пор я всегда хожу в душ последним – чтобы не видеть Джеймса таким.
Все подтрунивают надо мной: как же, Сириус Блэк и здесь хочет быть особенным. А я не хочу быть особенным. Я просто хочу Джеймса Поттера. Но это невозможно.
Он смотрит на меня, явно поторапливая – его же ждет Лили, она чудная девочка.
И я рад за них. Честно, рад. Наверное.
Но еще больше я рад тому, что это – предпоследний матч. И скоро все кончится...»
«…И Джеймс Поттер ПОЙМАЛ снитч! …В последний раз, - растерянно добавляет комментатор.
Джеймс и сам не ожидал такого: золотой мяч просто прыгнул в его руку на пятой минуте игры. Как птенец. Как маленький зверек. Джеймс всего лишь почувствовал шорох у пальцев и разжал их машинально – крылатый шарик скользнул в ладонь, пару раз перекрутился вокруг своей оси и замер, сложив крылья.
Сириус слишком далеко, и первыми около удачливого ловца оказываются другие. Даже проигравший Хаффлпафф спешит посмотреть на это чудо. Даже мадам Хуч поднимается к нему.
Джеймс растерянно – ну не бывало такого до сих пор, и в «Квиддиче сквозь века» нет упоминаний об этом – протягивает любопытствующим руку.
А Сириус болтается на другом конце поля, у ворот Хаффлпаффа, и Поттеру очень важно, чтобы он подлетел, чтобы он оказался первым, чтобы их снова – в последний раз, в последний раз, Блэк, идиот, пойми ты это – спеленал-объединил золотой кокон, сверкающее убежище в голубом небе.
Сириус поднимает голову - и Джеймс видит – через всех – его растерянный взгляд. Его глаза сейчас темнее неба, слишком синие, слишком отчаянные.
Это конечно, бред, но Джеймсу кажется, что по его щеке с визгом проезжает лопнувшая струна. Ожог? Удар?
А потом Блэк резко ныряет вниз, практически падая на белый песок, и уходит с поля.
И Джеймсу Поттеру плевать на восхищенные возгласы и радостные взгляды, на Кубок, на чертов снитч, покоящийся на его ладони.
Сегодня он поговорит с Сириусом. И пусть Сириус его пошлет – далеко и надолго, и будет прав, но сил играть в эти кошки-мышки у Джеймса больше нет…»
«…Я так и знал, что на этой последней игре что-нибудь случится. Я был готов ко всему: к проигрышу, не судьбоносному, но обидному, к тому, что Джеймс упадет-таки во время своих кульбитов, к тому, что Энтони Мак-Грегор – охотник Хаффлпаффа, настоящий шкаф, как его только метла выдерживает, все-таки доберется до меня, как и обещал. Только не к тому, что проклятый мяч окажется в руках Джеймса так быстро.
Я замираю перед чужими воротами и вижу только его макушку – лицо закрыто пегой шевелюрой мадам Хуч, но потом Джеймс выворачивается и смотрит на меня - безнадежно и потерянно. Сыграли, называется. В последний раз.
Что-то вырывается откуда-то изнутри, дрожа и пульсируя, и, будь я пафосным идиотом, я бы сказал, что это сердце, но сердце на месте, просто что-то лопается с дикой болью, с таким ощущением потери…
И Джеймс неожиданно дергается, как будто получил пощечину, но солнце бликует на стеклах его очков, и глаз не видно.
А и пусть.
Песок противно скрипит под сапогами, от ора на трибунах кружится голова, я ненавижу квиддич. Сегодня.
…Сегодня я должен поговорить с Джеймсом. Я понимаю, что должен, но я не смогу. Потому что лучше остаться друзьями, чем потерять всё в результате моей придури. Он слишком правилен. Хорошее слово – «правилен». И «дружба» - тоже хорошее слово.
И утрись, Сириус Блэк. Мало тебе романов – на час, на ночь, на неделю, на месяц – дольше я, вроде бы, и не старался…
…Ты никогда не поймаешь снитч, Сириус Блэк…»
«… Никто и не подозревает, сколько может выпить Гриффиндор, если он в ударе. Пиво льется рекой; старшекурсники потихоньку разбавляют сливочную бурду огневиски; девчонки хихикают, шутки становятся все более смелыми, идеи насчет поз, в каких на следующий год будет поимета слизеринская команда – все более изощренными.
- Но с нами не будет Джеймса!
- И Роджера!
- И Сириуса!
- Ничего, ребятки, - снисходительно цедит развалившийся на диванчике Джеймс, - потренируетесь, и все получится.
Кристофер Дэвис – третьекурсник, новый ловец, смотрит на Поттера завороженно.
Сириус сидит у открытого окна и нагло курит: седьмой курс, и уж в этом никто ему не указ. В узкую прорезь в стене видно медленно синеющее вечернее небо, и темно-зеленая полоска леса, и садящееся солнце, становящееся из золотого насыщенно красным.
И когда Джеймс поднимает глаза – Сириус представляется ему портретом в раме, в раме окна – острое колено, на котором замерла рука с сигаретой; ровная черная волна волос, гладкая и блестящая; правильный классический профиль; длинные, прямые, девчоночьи ресницы; полуоткрытые губы, выпускающие табачный дым…
- Джеймс, я хочу еще, - это Лили из-под руки Поттера просит пива – или огневиски ? – она сегодня – королева бала, и рада, и просто замечательно, что у них все хорошо. Губы Лили пахнут сладкими летними ягодами, а не сигаретами, её ресницы не прямы, а, наоборот, резко загнуты вверх, и взгляд от этого кажется всегда удивленно-восторженным. В нем нет отчаяния. И не-пойми-чего тоже нет. В нем есть только любовь и доверие.
- Конечно, Лили. Accio стакан.
- И нам, - это Питер и Ремус.
- Сириус, а ты?
- Давай, – Блэк слезает с подоконника.
- За тебя, Джеймс! – торжественно произносит Питер.
- Да!
- Да, за ловца!
- Джейми, за тебя!
Сириус стоит перед диваном, раскачиваясь с пятки на носок, и просто поднимает свой стакан.
И Джеймс в сотый раз за этот год понимает, что он – идиот, и никогда не сможет сказать Сириусу трех, нет, четырех слов.
Значит, нужно выпить. Чем больше, тем лучше.
Что, в конце концов, такое – эти неосязаемые золотые нити в сравнении с ослепительной, такой близкой, такой мягкой медью волос Лили ?...»
«…Почему мне весь вечер кажется, что мы замерли у какой-то черты, которую никак не пересечь? Вот сейчас ко мне подойдет, уже подошла, Элис Гарден с шестого курса и скользит к моему плечу, и я обнимаю её, зеркально отражая Джеймса.
Его галстук давно сбился куда-то вбок, губы обветрены, и он время от времени проводит по ним языком, или прикусывает зубами сухую кожу, его рука по-хозяйски теребит рыжие пряди Лили, и он, конечно же, не смотрит на меня.
Поэтому – просто чтоб не думать о нем – я вернусь к окну вместе с Элис, легко подсажу её на подоконник и поцелую, конечно. Ведь она так этого хочет, почему нет?
И этот поцелуй мягок, хотя она настойчива, но губы девушек – они совсем другие. Она закрывает глаза, а я – нет, и, посмотрев в окно, я увижу, как золотые нити солнечных лучей постепенно окрашиваются в розовый и красный, вечерний, тревожный цвет.
…Но что творит эта девочка! Похоже, понятно, кто будет отвечать за факультетский разврат в следующем году. И ей плевать, что на нас могут обратить внимание… И это лучший способ изгнать из головы Джеймса Поттера, не правда ли?
Поэтому, когда зеленый взгляд Элис затуманивается, и она, как само собой разумеещееся, тянет меня за собой, наверх, к спальням, я иду за ней, даже не взглянув в сторону парочки на диване.
Только я не буду делать этого, как ты хочешь, милая. Уж извини. Нет-нет, все будет правильно, привычно, только немного по-другому.
Просто потому, что я не хочу видеть твоего лица, Элис. И, если закрыть глаза, пока мои ладони упираются в твою прогибающуюся спину, а живот прижат к ягодицам, то можно…можно…
И я прикусываю себе губу до крови, чтобы, кончая, не выдохнуть это проклятое «Джеймс»…
А Лили уже ушла, вряд ли он поднимался вместе с ней, не так уж много времени я провел в спальне девочек, а Поттер все еще сидит на диване и крутит в руках пустой стакан…»
«…О том и речь. Чего я не знал о Сириусе? Как же у него все просто складывается: захотел-получил. Счастливчик.
Ладно, я все-таки скажу…»
« …Джеймс поднимается и…
- Ты всегда хотел этого, Сириус, правда? …»
«…Я чувствую, как у меня трясутся ноги. Не надо было так быстро уходить, не уходить даже – улепетывать от Элис. Он смотрит на меня и говорит непонятные слова, и замолкает испуганно…»
« …Нет. Трус, дурак, извращенец.
Вот что я сделаю…»
«… Джеймс почему-то проводит руками по своей измятой мантии и…»
«…- Это – тебе…»
«…И он протягивает мне снитч – последний снитч, пойманный им в Хогвартсе. А может, и в жизни …»
« Почему у него так дрожат губы?...»
«…И я не знаю – смеяться мне или плакать…»
Интересно, где он теперь, этот золотой мячик? Арестован вместе со всеми его вещами? Пылится на складе? Отдан сыну какого-нибудь аврора или чиновника из Министерства?
Если бы здесь не было так черно. Не темно, именно черно. Плотный ночной мрак Азкабана – как брошенная на лицо подушка, в первый раз Сириус решил, что ослеп, но потом понял, что это – просто ночь.
И это больно, очень больно – вываливаться из ярких снов в поглощающую все черноту. Хуже, чем когда дементоры подбираются к воспоминаниям, хуже, чем иррационально скручивающая тело, непонятно откуда берущаяся, боль. Хуже даже, чем одиночество, чем мысли о потерях, предательстве и недоверии.
И сколько ни закрывай глаза – сон не вернется.
Если бы он мог…если бы он только мог…
Хотя бы увидеть это еще раз.
Если бы я умел любить,
Не требуя любви от тебя,
Если бы я не боялся и пел о своем,
Если бы я умел видеть,
Я бы увидел нас так, как мы есть,
Как зеленые деревья
И золото на голубом.
The end
|