Ночь, когда ничего не кончается, а Сириус Блэк… верит

Он опоздает. Опоздает. Никому и никогда не понять, что ты испытываешь, опаздывая так, навсегда. Сириус несется по дороге, подгоняемый иррациональным страхом, который необъясним и непобедим.

А дом Джеймса пуст. Дверь приоткрыта, полоска света на крыльце и на темной траве, задернутые темно-синие шторы. Ничего не изменилось, кажется, но стало безжизненным и…

Как может хоть что-то стать безжизненным здесь?

Сириус пытается успокоиться, взывая к мгновенно покинувшей его логике и к способности анализировать.

Что он боялся увидеть? Разрушенный коттедж в Лощине? Хагрида с Гарри на руках, огромного Хагрида с маленьким Гарри?

Гарри – вот в чем дело.

Если бы он знал, куда бежать. Если бы он хотя бы знал, куда бежать.

Ему надо что-то делать, как тогда, когда он ни на минуту не усомнился в том, что Питер жив. Что он сможет найти крысу. Одну-единственную крысу. В Англии. На самом деле, искать, не думая об остальном, запретив себе думать, было легче.

Так и сейчас – надо искать. Искать Лили.

Он, оглядываясь, уходит от дома Поттера, сначала медленно, а потом бежит, опять бежит, он же помнит дорогу, и опоздать нельзя. Никак нельзя.

Сириус настолько испуган этим «не опоздать», что не успевает ни удивиться, ни насторожиться, когда дорога выводит его к опушке какого-то леса вместо привычных уже реки и запруды,

Лес огромен - это он понимает сразу. Лес загадочен и одновременно странно знаком.

Но только когда от деревьев ему навстречу бросается тень, он успокаивается.

Потому что никакая это не тень.

Это Лили Поттер, такая же, как всегда, как тогда: рыжие волосы, белая кофточка и джинсы. Это Лили Поттер, и её, только её, запах цветущей сирени. Это Лили Поттер, и слова тоже её:

- Бродяга! Это ты, это ты, как же хорошо, что ты здесь!

Она даже не сбивается на этом «хорошо», и Сириус понимает её мгновенно.

Он гладит её по голове, обнимая, смотрит над её макушкой на Джеймса, который, кивнув, опять поворачивается к лесу, вглядываясь в темноту между деревьев.

- Ему теперь будет полегче, - говорит Лили, затылком, наверное, чувствуя, что Джеймс отвернулся. – Пойдем.

- Куда?

- В лес. Ты не понял? Это Гарри. Нас зовет Гарри. Когда нас зовут – мы можем встретиться. Все.

- Что случилось?

- Мы не знаем. Не знаем. Но это он, пойдем.

- Меня он тоже зовет?

- Да, если ты здесь. Ну же, Бродяга?

Она тянет его за рукав, как девочка маму к прилавку с куклами, слабо и требовательно одновременно.

 

Он узнает лес с первого шага. Как он мог не узнать его раньше?

Под ногами хрустят ветки и шуршат листья. Деревья кивают, приветствуя их. Они идут не по дороге, а напролом через подлесок, но Сириус, кажется, знает каждый куст наизусть.

- Он зовет нас из Хогвартса, как ты думаешь?

Джеймс говорит негромко, впрочем, в Запретном лесу так и полагается говорить. Привычка.

- Непохоже. По идее, озеро – там, - Сириус указывает назад.

- Вряд ли из Хогвартса, - слышится голос за его спиной.

 

Он почему-то думал, что здесь уже ничего не сможет его потрясти. Но теперь, как Джеймс несколько дней, несколько лет или вечность назад, Сириус смотрит на догоняющего их Ремуса.

Ты же не человек, наверное, – тогда откуда эта предательская испарина на спине и почему моментально слабеют ноги?

На Лили лучше не смотреть. Джеймс обнимает её, поддерживая, и опять кривится, как будто вот-вот заплачет. Поттер, который не плакал никогда.

 

- Хогвартс осажден, - добавляет Люпин, подходя.

- А Дамблдор?

Лили спрашивает это не шепотом даже, одними губами.

- Дамблдор погиб год назад. Его убил Снейп.

- А! – Лили уже не плачет. Это не крик, это стон, тихий и беспомощный.

- Хорошо, что эта тварь здесь не окажется. Я бы его придушил. Без всякой магии.

- Почему не окажется, Сириус? – Джеймс пытается говорить спокойно, как будто не о чем и не о ком больше говорить сейчас, только о Сопливусе.

- А он струсит. Останется привидением. Вонючим таким, в подвалах.

- Ты в своем репертуаре, Бродяга, - улыбается Ремус.

- А ты? – Лили произносит это в поттеровское плечо. - Ты, Рем?

- Я – здесь, как видишь. Что с Тонкс - не знаю, надеюсь, она жива.

Дальше все говорят одновременно:

- А Тонкс при чем?

- Что там происходит, Рем?

- Как Гарри? Ты хочешь сказать, что он…?

- Он был в Хогвартсе. Он – молодец. Но, боюсь, это… Он идет умирать, Лили.

Они верят Люпину. Они просто и сразу верят Люпину, здесь не врут, и Гарри… Гарри тоже окажется здесь?

- Тихо! – почти кричит Джеймс, - тихо!

Хотя они все молчат.

 

Он безошибочно выбирает направление – несколько шагов в сторону. За деревья.

Вернуться к опушке, чтобы…

- Пожалуйста, - шепчет Лили, хватая их по очереди за руки, - пожалуйста. Не говорите ему ничего про… здесь. Не надо. Он… пусть он не знает еще немного, пусть! Мальчики, я вас прошу.

Сириус готов взвыть от её безнадежного «прошу», и от «мальчиков» тоже, но только кивает вместе с Люпином. Джеймс дергает очки, словно хочет снять их и выбросить. Чтобы не видеть ничего. А потом обнимает жену, приподнимает её голову и сцеловывает слезы.

- Лили. Ты молодец, ты сможешь. Пойдем, Лили. Пойдем.

* * *

Гарри стоит на узкой тропинке, ведущей в лес, и смотрит на них, сжимая в руках какой-то черный камень.

Они идут ему навстречу, и остается только надеяться, что улыбки у них получаются искренние.

Лили подходит к Гарри первой.

– Ты так отважно себя вел.

Она поправляет волосы и украдкой смотрит на Джеймса.

– Уже скоро, – вступает тот. – Совсем близко. Мы... так гордимся тобой.

Сириус закрывает глаза. Только на мгновение. Потому что видеть их - невыносимо. И Джеймс был прав: пока не пройдешь через это «улыбаешься и молчишь» сам - не поймешь. Никогда не поймешь.

- Это будет больно?

Он же совсем мальчишка, за что же вы рвете его, черные псы Господни?

- Умирать-то? Совсем нет, – отвечает Сириус. – Быстрее и легче, чем заснуть.

И отслеживает почти незаметный кивок Лили. Значит, все правильно.

– Он долго тянуть не станет, – говорит Люпин. – Хочет закончить поскорее.

Гарри говорит о чем-то с Ремусом, но Сириус не слышит, потому что в ушах все еще звучит «Это будет больно?», и его ложь, проклятая ложь – во имя чего?

Лили, почувствовав что-то, опять берет его за руку. И её узкая горячая ладонь возвращает всё на свои места. Она – мать, как ты можешь отказать?

Поднимается ветер, он одинаково лохматит волосы Гарри и Джеймса. Их реплики невнятны, оборваны на полуслове. Диалог, понятный только им, здесь, но не Гарри.

«Пусть он никогда его не поймет. Не сейчас. Пусть он этого не узнает сейчас»

Если бы Сириус умел молиться. Он всегда во что-то верил, но только не в абстрактные высшие силы. Он верил в себя, в друзей, в удачу. В шальной фарт – тоже верил. Но сейчас, если бы он знал, что над ними есть кто-то, сильный и справедливый – он бы упал на колени. Он валялся бы в ногах и унижался, он бы всё отдал за то, чтобы ему дали переиграть эту партию – с самого начала. Нет, не с начала. Плевать на них, уже ушедших. Только чтобы мальчишка в очках и с растрепанными волосами, обыкновенный мальчишка, лучший мальчишка на свете, не спрашивал такого. Не стоял бы в лесу, на границе жизни и смерти, не шел умирать.

«Ну! – он не требует, он… пытается просить. - Ну, пожалуйста, если Ты есть, ну сделай что-нибудь для Него!»

– А вы меня не бросите?

Гарри говорит как ребенок.

– Мы останемся до конца, – отвечает Джеймс.

Хорошо, что Джеймс в очках. Хорошо, что Гарри не знает отца. Сейчас – хорошо, что не знает. Потому что он бы испугался, а Лили просила…

– Они вас не увидят?

– Мы же часть тебя, – говорит Сириус. – Для остальных мы невидимки.

Сириус не уверен, что это так. Он просто знает, что так нужно сказать.

Гарри смотрит на Лили и просит тихо:

– Не уходи далеко, ладно?

Лили кивает молча. У неё уже нет сил ответить.

Они идут за ним в Запретный лес. Через несколько минут знакомый холод окружает их всех, и Гарри тоже. Дементоры. Твари. Смешно.

Ремус поднимает руку, но Сириус дотрагивается до его плеча.

«Они – мои, Люпин».

Хоть что-то сделать и не соврать.

Он протягивает ладонь и смотрит на темные фигуры. Просто смотрит. Теперь и патронусы не нужны, дементоры отступают.

«Когда-то давно это меня порадовало бы».

А потом появляются эти. Вот их прогнать нельзя, они – там. Там, где Гарри.

Ремус вздрагивает, увидев Долохова, и Сириус опять кладет руку ему на плечо.

Долохов и Яксли. Порвать бы в клочья.

Грубые голоса разрушают и тишину, и их единство с Гарри.

Гарри поворачивается: они стоят полукругом, и Сириус видит, как Лили улыбается в последний раз, а Джеймс кивает.

А потом Гарри делает шаг, второй, третий.

Они хотят последовать за ним. Но им туда дороги нет. Что-то преграждает путь.

- А-а-а-а!

Сириус не смотрит на Джеймса и Рема, которые пытаются поднять Лили, упавшую перед появившейся из ниоткуда стеной.

- Сириус!

- Подожди, Джим.

Но когда он понимает, что это за стена, то ему хочется, чтобы Поттеры ушли отсюда немедленно.

Это вокзал. Это - Quadrivium. Это может означать только одно: Гарри умрет, Quadrivium ждет его.

- Мать их!

- Блэк!

- Ремус, отвали!

Лили уже стоит, опираясь на Джеймса.

Сириус не знает, что сказать. И что сделать – тоже, он наклоняется к ней и целует в холодную щеку. Лили Эванс, которую он когда-то боялся, а потом - любил, гордясь выбором Джеймса. Лили Эванс слепо проводит пальцами по его лицу.

- Сириус.

- Ты… Ты не думай, Лили, не думай, провалиться им всем!

- Сириус, есть обстоятельства, которые нужно просто принять, а не противостоять им.

- Ремус! Я тебя уже послал?

- Ну что ты можешь сделать?

- Тебе не понять, Рем! Твой сын – жив!

Это кричит Джеймс. И это – последняя капля.

- Заткнитесь, все! – орет Сириус.

Он пытается увидеть всё. Как тогда, когда он умер. Он пытается пробить эту стену, которая серой громадой возвышается перед ними, и сказать Гарри, что надо бежать, бежать, не думая ни о ком и ни о чем, вырваться отсюда.

Их нетерпение, их трепет, и то, что они ждут Гарри – мешает.

Они… Они не могут поверить сейчас.

Прошлое, замешанное на крови, клятвах и любви. Прошлое, которое всегда с тобой. Прошлое, чтоб тебе, ты для нас. Но не для Гарри.

Они отступают от стены. Ремус, который так верил в высшую справедливость. Но её нет. Лили, которая верила в свою защиту – но защиты теперь нет. Джеймс, который верил…

Они – помнят, но не умеют. А ты умеешь, может быть, это единственное, что ты умел и умеешь до сих пор – просто верить до конца.

Звездная пыль тоже появляется из ниоткуда.

Теплая и невесомая, ничего лишнего. Сириус смотрит на свои руки. Свет, искры, сила.

- Выбери своё, Сириус Блэк! Ты - поверил.

Он не знает, что происходит внутри вокзала. Он долго, бесконечно долго - вечность - слушает тишину. А потом они все слышат шаги. Там, за стеной.

- С ним всё будет хорошо, - тихо говорит Сириус. - Он не придет сюда. Не придет.

Сириус протягивает руки Лили, и они вместе сдувают с его ладоней звездную пыль. Её почему-то очень много, она закрывает золотой вуалью стену, поднимается выше, окутывая весь вокзал, словно сверкающий туман.

И это – единственное, что они могут сделать для Гарри.

А потом они стоят и ждут.

Стоят и ждут, сами не зная чего, в своей тихой, прекрасной и абсолютно бесчеловечной вечности.

 

The end