Потом Сириус повёл меня в лабиринт. Я думал, что
движущиеся картинки — это только для малышей, но Сириус сказал, что может быть
интересно. Однажды он попал в драку между Беовульфом и Гренделем. Беовульф
мухлевал.
— Я не пойду, — сказал Сириус, — видения перемешаются. Не
боишься?
Честное слово, иногда так бы на него и обиделся!
Я дошёл до середины лабиринта, когда видение началось. Я
оказался в пещере. С потолка свисали длинные белые сосульки — не ледяные, а
каменные, и такие же торчали из пола. Посредине пещеры стоял круглый каменный
стол, исписанный рунами, а над ним — человек. Сразу понятно, что маг.
Человек был высокий, длинные белые волосы чуть не до
колен, а лицо гладкое — ни бороды, ни усов, очень худое, кожа натянута на кости
туго, как на барабане. Только по глазам было видно, какой он старый, и ещё —
что он не совсем человек, потому что глаза у него были жёлтые, с узким змеиным
зрачком. В пещере появилась девушка. Она шла плавной, странной походкой — будто
не шла, а скользила. Я не сразу заметил, что она и вправду скользит, ног у неё не
было вовсе — ниже аккуратного круглого животика начинался змеиный хвост. А так
вполне себе красивая девчонка — волосы тоже белые, всю её как мантией закрыли,
и чешуя белая, с радугой. Подползла к волшебнику — тот стоял прямо, как палка —
обвила вокруг него свой длинный, сверкающий хвост, руками обняла за шею и
зашептала что-то. Лицо у него стало сонное, он даже закачался, а потом вдруг
как посмотрит на меня! Я прямо подпрыгнул. Тут и змеиная девчонка на меня
уставилась, а глаза у обоих одинаковые, жёлтые, у меня под ложечкой засосало,
ногам стало холодно и неподвижно, а они всё смотрели на меня, и холод
поднимался всё выше. И я понял, что у сосулек, торчащих из пола, человеческие
лица.
— Гарри! — Кто-то затряс меня, как Молли — старый половик.
— Очнись! Да не спи же ты!
— Ух! — Я сел и потряс головой.
— Обольщение Мерлина, — сказал Сириус. — Вообще-то картины
рейтингом выше PG-13 показывают только в лабиринте второго уровня.
— Ничего такого и не показывали, — сказал я. — Она ему
просто на ухо шептала. А кто она?
— Нимуэ? Она из ламий. Белый Червь. Пожалуй, в лабиринт
больше соваться не стоит, он сегодня настроен серьёзно.
— Мы пойдём на второй уровень?
— Нас не пропустят. У тебя детский билет. На второй
уровень можно только магам, окончившим Хогвартс.
— А на третий?
— На третий пропускают по специальному сертификату, —
Сириус подмигнул. — Экзамен надо сдать, а то половины магов не досчитаемся.
Идём на горки.
— Албанские горки! — Я вскочил на ноги.
Лучше албанских горок быть ничего не может — летишь вниз,
потом вверх, и по петле, и вниз головой — ух! Не то что какая-то хвостатая
Нимуэ.
Сириус открыл дверь. Рельсы начинались прямо за ней,
поднимались всё выше и выше, сплетались, и перекручивались, и завивались, так
что получился целый замок с башнями из рельсов, висящих в воздухе. Внизу, на
площадке, дожидались насколько лодочек, раскрашенных под разных зверей. Я
выбрал чёрного дракона. Сириус проверил, хорошо ли я пристегнулся, сам сел в
лодочку сразу за моей.
— Поехали! — Он махнул рукой, и мы поехали!
— Ура! — закричал я. — Гриффиндор, вперёд!
Сириус тоже что-то кричал, но я ничего не слышал. Всё
вокруг мчалось и крутилось, и я крутился, и было весело. Рельсы кончились,
лодочка взмыла в воздух. Дракон расправил крылья, и мы полетели, полетели и
приземлились на другой стороне провала — магглы наверху, наверное, подумали,
что землетрясение началось — а дракон уже сложил крылья, и лодочка понеслась
дальше, и я увидел огромную статую впереди — женщину в шлеме с золотым гребнем,
с копьём в руке. Рельсы обвивались вокруг неё, как Нимуэ вокруг Мерлина.
Лодочка пронеслась мимо щита, который держала статуя. На щит была приколочена
голова со змеями вместо волос и широко открытым ртом, будто она тоже летела на
лодочке и вопила от ужаса, а я — совсем не от ужаса, а потому что очень было
хорошо.
Лодочка поднялась до самой головы. На макушке статуи, на
золотом гребне, сидел большущий ворон.
— Добро пожаловать в Башню бледной Паллады, — каркнул он.
— Спасибо! — крикнул я, проносясь мимо.
Ворон снялся с места и полетел рядом.
— У тебя билет есть?
Я оторвал одну руку от поручня и показал билет.
— Ага! — заорал ворон. — Вижу, люди одумались! Я всегда
говорил, что маг становится взрослым, как только научится говорить! А они мне —
Хогвартс, Хогвартс! Не страшно одному?
— Я не один!
Лодочка неслась так быстро, что мои щёки прижались к ушам.
Я хотел обернуться и посмотреть, как там Сириус, только не смог повернуть
голову, и мы пролетели над статуей, и вокруг статуи, и вниз, к её большим ногам
в мраморных сандалиях, и налево, и направо, и опять налево, и лучше бы я
никогда не садился в эту лодочку, а ещё лучше — остался дома.
— Меня тошнит! — крикнул я.
— Сейчас выключу.
Ворон взлетел, уселся статуе на голову и долбанул её
клювом в левый глаз. Рельсы скрутились в кольцо, лодочка закружилась внутри, и
я вместе с ней.
— Спасите! — заорал я.
— Сейчас, сейчас! — Ворон клюнул статую в правый глаз.
Рельсы расправились, тележка остановилась. Я выпал из неё
на чудесный ровный пол, в чудесную спокойную грязь и лежал так, пока все
внутренности не устроились каждая на своём прежнем месте. Из грязи поднялось
щупальце и погладило меня по щеке.
— Но-но-но! — сказал ворон. — Тентакли отъем!
— Спокойно, — сказал я. — Мы знакомы. Где Сириус?
Я сел и посмотрел на лодочку. Она была одна. Сириус
потерялся.
— Остался на первом уровне, — сказал ворон, совершенно не
волнуясь. Конечно, ему-то с чего волноваться.
— Как же я попаду домой?
— Ты хочешь домой? — удивился ворон.
Я подумал и понял, что не хочу.
— Есть будешь? — сказал гостеприимный ворон.
— А что это?
— Трудно сказать. — Ворон поковырял клювом что-то, похожее
на старую зелёную губку, из которой торчала кость. — Оно слишком давно умерло.
— Нет, спасибо. Я не голодный.
Тяжело, наверное, жить в таком вонючем месте. Я спросил
ворона, как ему тут. Ворон удивился и сказал, что лучше, чем здесь, в Лондоне
пахло только в тыща шестьсот шестьдесят шестом и тыща восемьсот пятьдесят
восьмом. Я сказал, мол, извините, не нюхал, а я всё-таки люблю, когда пахнет
шоколадом или бензином в артуровом «Форде», а ворон ответил, что о вкусах не
спорят, про «Форд» Артура он не слышал, а Экскалибур ничем не пах, только
кровью иногда.
— А я Мерлина видел, — сказал я.
— Эка невидаль, — засмеялся ворон. — Я за ним три года
летал. Где он проходил, там всегда падали было необеримо.
— Я думал, он добрый.
Ворон сказал, что без причины Мерлин никогда никого не
убивал, а значит, по тем временам был не то что добрый, а прямо-таки святой.
Я уже отдохнул и готов был развлекаться дальше, только бы
это было что-нибудь простое, без переворотов — голова всё ещё кружилась. Ворон
подумал и сказал, что тогда мне в зал к мумиям, но сам он туда не пойдёт, меня
отведут крысы, и спросил, не боюсь ли я крыс. Я ответил, что у нас друг дома —
крыса, и ворон нас похвалил — мол, не перевелись ещё в Британии нормальные
магические семьи.
Ворон громко каркнул, и тут же из-под моей лодочки-дракона
выскочила большая рыжая крыса. Она села на задние лапки и внимательно на меня
посмотрела.
— Здравствуйте, — сказал я на крысином языке (меня Питер
научил, сказал, пригодится).
Крыса ответила солидным писком — сразу стало ясно, что это
крысиный мужчина.
— Не балуй его, — сказал ворон. — Он умеет говорить
по-человечески, только ленится. Дай ему что-нибудь за труды, и ступайте.
Я пошарил в карманах, нашёл зелёный стеклянный шарик,
леденец со вкусом горчицы, обёртку от шоколадной лягушки и старое самопишущее
перо. Крыс выбрал шарик, посмотрел сквозь него на свет, сунул за щёку и показал
хвостом, чтобы я следовал за ним.
— Пока, — сказал я ворону.
— До свиданья, — прокаркал он с набитым клювом.
Крыс повёл меня по туннелю, каменному и неприглядному.
Воняло тут ужасно, и вообще было неуютно, будто и не парк развлечений, а кладбище,
и Сириус потерялся, и к мумиям мне как-то не особенно хотелось.
— Чего молчим? — сказал я крысу. — Не томи, открой мне
душу.
Это мне так папа говорит, когда я о чём-нибудь задумаюсь,
и я никогда не откажусь, всё открою, а вот крыс не стал — сказал, что всякому
встречному душу открывать, так дня не проживёшь. Серый тут народ в канализации.
Даже тёмный, я бы сказал. Это от грязи, я считаю, в грязи всякая цивилизация
глохнет.
— К мумиям точно хотеть? — уточнил крыс. — Злые, голодные,
всякое скучное говорят. Брат кусочек бинта откусил — совсем съели.
Я стал думать. К злым голодным мумиям можно было и не
ходить, особенно если они говорят скучное. Я же не за скучным пришёл. Крыс ждал
— смотрел на меня в зелёный шарик и тихонько посвистывал.
— Мне бы Сириуса найти, — сказал я. — Он тут всё знает.
— Люди тут всё не знать, — возразил крыс. — Где твой друг,
первый уровень? Туда налево ходить, потом прямо-прямо, только под ноги
смотреть. Дать билет красная дверка, она пропустить.
— Спасибо! — сказал я. — Может, хочешь леденец? Только он
горький.
— Не любить горький, любить сладкий.
Я тоже, поэтому до сих пор его не съел. Тут я вспомнил,
что крысам нравится делать гнёзда из тряпок, и снял носок. Крыс так
обрадовался, что я отдал ему и второй, а потом пошёл по коридору — налево и
прямо-прямо.
— Под ноги смотреть! – пискнуло вслед.
Я обернулся крикнуть, что смотрю, но не успел — упал в
воду. Посреди туннеля был колодец, а я не смотрел под ноги и упал прямо в него.
Вода была очень холодная и какая-то вязкая, я сразу намок со всех сторон и
пошёл на дно. В колодце было глубоко, зато чисто, сюда люди с мусором ещё не
добрались. Сначала я смотрел по сторонам, какое всё интересное — знаки на
стенах, рисунки, железные кольца и даже скелет, прикованный за ногу. Потом
воздух в лёгких кончился, я понял, что так совсем утону и начал загребать
руками. Плавать я пока не умел, но оказалось, что это просто, только вот руками
я загребал наверх, а одежда тянула меня вниз, и получалось, что как ни плыви, а
всё на одном месте. Не знаю, сколько бы я выбирался, если бы не мой знакомый —
он всплыл откуда-то снизу, взял меня щупальцем и понёс наверх — быстро-быстро,
а потом подкинул меня, и я плюхнулся на пол, как лягушка.
Воды я всё-таки наглотался, и наверху мне сразу стало
холодно. Конечно, надо было смотреть под ноги, как велел крыс. Тут я его и
увидел — он сидел на той стороне колодца и кому-то показывал на меня хвостом. Я
скорее встал, чтобы не позориться, и чуть не заорал от радости.
Ко мне шёл Сириус, а за ним — тётка, похожая на сову.
Сириус шёл очень быстро, тётке пришлось бежать на своих коротеньких ножках, а
Сириус всё ругался, что она перепутала билеты, дала мне взрослый, а ему только
на первый уровень. Мне прямо жалко её стало, тем более что она сделала всё
правильно — Сириус тут уже был и всё видел, а я нет, и я хотел об этом сказать,
и раскашлялся ужасно.
— Я по-настоящему кашляю, — извинился я перед тёткой, всё
ещё немного булькая, — вы не думайте. Воды наглотался. Я в колодец упал, меня
один такой с щупальцами вытащил.
Тётка стала зеленоватого цвета и даже будто фосфорически
засветилась, как гнилушка, а Сириус сказал, что я в жизни не пропаду, но тоже
как-то побледнел и крепко взял меня за руку, мне прямо больно стало.
Свободной рукой я достал билет. От воды он раскис и весь
пропитался грязью, но всё равно было видно, что остался ещё третий уровень. Я
спросил, пустят ли меня туда. Тётка вся затряслась и ответила, что только через
её труп.
— Ничего не поделаешь, — сказал Сириус. — Трупы нам не
нужны, обойдёмся сегодня без трупов. В другой раз сходишь. Только пусть на
третий уровень тебя Джеймс отведёт, что-то я устал развлекаться.
Я вспомнил о толстой свидетельнице, в которую папа
запихивал пирожные, и понял, что снова в парк попаду не скоро, но спорить не
стал, такова жизнь, что поделаешь. В животе было холодно и булькало, потому что
я не всю воду выплюнул, с галлон ещё осталось.
— А не пойти ли нам съесть по мороженому? — спросил я. —
На обратном пути зайдём к Ремусу и Снейпу и узнаем про духи. Может, они уже
очнулись от своего афродизиака и вылезли из койки?
Тут Сириус покраснел во второй раз в жизни, а тётка
посмотрела на него да как засмеётся, и снова стала похожа на сову, только на
весёлую — когда она гонится за мышью и радостно ухает, и я засмеялся, и уже не
притворялся, будто кашляю, и Сириус тоже засмеялся и сказал, что со мной надо
держать ухо востро. Потом он высушил мою одежду, а тётка сказала «Акцио» и
достала из колодца мои очки. Вот, оказывается, почему у меня всё расплывалось
перед глазами, вовсе не от темноты, к темноте я уже привык. Когда мы вышли на
улицу, была ночь, и всё равно мне показалось, что слишком светло.
Все кафе уже закрылись, поэтому мы зашли в «Дырявый
котёл». Сириус заказал мне яблочный пирог и сидр, а себе — пива, а потом
стаканчик огневиски.
— Тяжёлое это дело — развлечения, — сказал он.
Я-то совсем не устал. Вот что значит — молодость. Сириусу
уже почти тридцать, совсем старый, хоть и держится молодцом.
А уши я всё-таки вымыл, сразу, как мы вернулись домой. И
весь вымылся, с головы до пяток. С мылом.
~ fin ~
|