Сириус быстро споласкивает рюмки и стаканы, и одну рюмку при этом ухитряется разбить. Он лихорадочно склеивает ее Репаро. Черт, все равно заметно. По стеклу бежит тонкая мозаика трещин.

Анимаг запихивает рюмку глубоко внутрь шкафа. Одна надежда, Люциус долго не заметит.

Перед аппарированием Сириус заглядывает к Драко. Тот спит спокойно под одеялом, и Сириус качает головой. Интересно, что скажет Люциус, когда вернется?

Сириус тихо отступает в коридор, чтобы не разбудить племянника хлопком.

Когда отец парня явится домой, вряд ли он будет так деликатен.

* * *

«Нет!» - Сириус вскидывается, загребая воздух руками, цепляется за обыденный мир, выползая из сновидения в реальность. В мир хрустальных шаров и приглушенного желтого цвета.

- Люмос! – шары разгораются, свечение становится ярче. – Люмос! Люмос!!!

С каждым заклинанием серая пелена бледнеет,

«Я слишком долго был там, где темно»

мир желтых трав и унылого неба размывается, как пейзаж за окном при летнем ливне

«и не хочу оказаться там снова».

О Мерлин Великий.

Во рту помойка, словно все коты района Люциуса-мать-его-Малфоя собрались и устроили демонстрацию в знак протеста. Например: «Не дадим гребанным псам ни пяди родной земли» или «Dogs! Go home!»

Сириус приподнимается и садится на постели, подтягивая колени к груди. Влажная пижама липнет к потной коже, хочется пить, хочется… Авады.

Часы в изголовье отмеряют время, острые стрелки уткнулись в цифры II и IX. Электронный маггловский циферблат – подарок Гарри – показывает 01:45.

Легко вскакивая с кровати, Сириус подходит к окну. Отодвигает штору и погружается в вязкую темноту, подсвеченную электрическими фонарями и светом фар проезжающих по дороге автомобилей.

Здесь нет бессмысленных дорог, здесь с четырех сторон дома, и в каждом доме в спичечных коробках квартир спят люди.

Этот мир круглый, как снитч, бладжер или кваффл, и если выйти сегодня из дома и идти всё прямо и прямо, никуда не сворачивая, когда-нибудь вернешься сюда, в эту же точку. Туда, где живет Гарри.

Сириус стоит, прислонившись щекой к холодной по-зимнему раме. Мир, где дороги никуда не ведут, в котором нет домов, и где никто не живет, бесконечный и бессмысленный мир неохотно отпускает его.

«До Рождества 26 дней! До Рождества 26 днеееей», - поют меховые эльфы. Они в зеленых, красных, оранжевых, желтых одеждах; висят по всему дому, болтаясь на тонких веревочках, натянутых между дверьми, окнами и просто вдоль и поперек комнат – как Мерлин на душу положит. В гирляндах кроме эльфов есть еще светящиеся снежинки - вечерами усыпающие их разноцветные искорки блестят, как стая мотыльков, а перпендикулярно полу свисают длинные сверкающие шнуры. Заденешь один рукой или макушкой – и тут же потревоженные эльфы затянут свое «До Рождества…»

Как китайские колокольчики в маггловских лавочках.

Украсила им дом Гермиона, приходящая сюда время от времени по делам и при случае следящая за бытом своего бывшего мужа.

Сириус ей помогал: разматывал мотки гирлянд и придерживал их, пока Гермиона выбирала места крепления, а потом, после того, как они щедро опутали дом праздничной паутиной, угощал чаем и завел зачем-то разговор о Драко.

Ему надо с кем-то об этом поговорить, и не с крестником же или Фредом и Джоржем обсуждать эту тему.

- Он устроился в книжный магазин.

- А. Замечательно.

- А курсы все-таки закончит, там осталось-то полмесяца. Сдаст экзамены, получит удостоверение.

- Отлично, - Гермиона рассеяна. – Это хорошо. Вы, наверное, не чистили камины? Моя мама всегда говорила, что Санта не станет спускаться в грязную трубу. Я закажу чистильщиков из бюро добрых услуг на следующую неделю – скажем, в понедельник. У вас на этот день есть планы?

«О да, - думает Сириус, – меня как раз пригласили в десять мест. Вы что, слепые? Вы не замечаете, что я один, и что я целыми днями дома? Сириус Одинокий. Вот как меня зовут».

- Нет, - говорит он, - никаких планов у меня нет.

Рождество начинает приносить подарки. Сириус смотрит на первую полосу «Ежедневного пророка» (вы только подумайте! Именно «Ежедневного пророка», а не пропоттеровского «Министерского думосбора»), где Пенелопа Уизли в длинном платье с умопомрачительной прической и видом вдовствующей королевы дает интервью, осуждая методы журналистов, примененные ими в развернувшейся информационной войне.

«Гарри Поттер – наш герой. Он выиграл для нас эту войну. Почему мы так неблагодарны? Маги всегда платили добром за добро и злом за зло…»

Сириус торжествует. Перси Уизли сейчас, должно быть, на стенку лезет.

В статье, на вкус Сириуса, слишком много эмоций и слишком мало практических доводов, но все же это первая ласточка: символ, знак, просвет, называйте, как угодно. Люди верят Гарри. Они не отворачиваются от него.

Сириус возбужденно шагает по гостиной – эх, раньше можно было хоть с племянником поговорить, а теперь не с кем и слова молвить.

После ухода Драко Гарри домой на обед не приходит. Он выбросил его кружку, одежду Малфоевскую на улицу выкинул, прямо на бетонные плиты площади перед домом, но, поглядев, как магглы собираются вокруг сиротливой кучки рубашек, брюк, джинсов, свитеров и нижнего белья, остыл, собрал все в охапку и засунул в подвал. Сириус потом туда зашел и разложил вещи в большие коробки. Черт знает, зачем он это сделал.

Лучше бы Драко все это забрал. Лучше бы он исчез бесследно, удовлетворенный тем, что получил от Гарри – машину, одежду, новую жизнь...

И все же Сириус племянника понимает. Невозможно быть с Гарри и не полюбить его. Он – словно факел. Он прекрасный и недостижимый, и благоговеть перед ним так легко… Он – словно комета, гибельная и далекая, и столкновение с ней несет смерть.

Так просто – кинуться в этот огонь.

В три часа дня в дверь стучат, и анимаг вспоминает, что Гермиона заказала на сегодня чистильщиков.

На пороге стоят двое, парень и девушка в синих комбинезонах, на кармашках закреплены маггловские бейджики: «Блез Забини», «Панси Забини», «Бюро добрых услуг».

Прочитав фамилии, Сириус теряет дар речи.

- Здравствуйте, мы из «Бюро добрых услуг», - говорит Блез Забини, отдаленный потомок того самого Клода Забини, что установил когда-то сеть заклинаний на камины, создав Кружаную сеть.

Сейчас его прапраправнук чистит камины в домах победителей. Жизнь любит пошутить.

- С наступающим Рождеством, - говорит Панси Забини, когда случайно задевает веревку с гирляндой поющих эльфов: живот у нее слегка округлен, в широком комбинезоне это незаметно, но Сириус собачьим нюхом чует, что в ней зреет новая жизнь.

Он дает на чай гораздо больше, чем собирался, потому что чувствует себя очень уж паршиво. Как будто он в чем-то виноват.

Хотя в чем он виноват?

В том, что он пошел в Гриффиндор? В том, что у него есть магия? В том, что ему не приходится работать ради куска хлеба?

Они сами выбирали свой путь. И гриффиндорцы, и слизеринцы. И фениксовцы, и лишенцы.

Они честно воевали за свой выбор. Что ж, кто-то из них проиграл.

Забини уходят, сказав спасибо за деньги, а Сириус думает, можно ли считать их положение лучше положения Драко. Нет, по всем пунктам Драко живется лучше.

Ему не приходится чистить чужие камины. За это он должен Гарри поблагодарить.

Когда в дверь стучат, Сириус решает, что это вернулись Забини.

Но на пороге стоит Перси Уизли. Заместитель Министра магии собственной персоной.

* * *

Он заявляет сходу:

- Мне нужно поговорить с Гарри, - ни «Отличная сегодня погодка», ни «С наступающим вас!», и Сириус еле сдерживает его на пороге.

- Гарри нет дома.

- Мне нет дела, я подожду, - перебивает Перси.

Самый неприятный из сыновей Молли и Артура выглядит расстроенным. Такими зазнавшиеся чиновники, испорченные властью и привыкшие считаться только с требованиями вышестоящих, становятся лишь тогда, когда случается действительно серьезная неприятность.

Пенелопа Уизли, поддерживающая Гарри Поттера, неприятность достаточная, но тестрал Сириуса раздери, если он хоть чуть Перси сочувствует.

- Когда Гарри придет? – отрывисто спрашивает чиновник.

Лицо у него озабоченное, мантия и роба сидят на нем как-то криво, словно их хозяина вытряхнули из шкуры, а затем вложили обратно, причем не слишком бережно.

- Не знаю. Может, в 11-12. Он вам что, назначал? – интересуется Сириус.

Ни выпить, ни присесть он Персивалю не предлагает.

Перси прищуривается, безошибочно чувствуя чужую неприязнь:

- А вы, собственно, кто такой? Секретарь?

- Я его крестный.

- Ну тогда прощенья просим. Разговаривать с крестными не уполномочены.

Сириус фыркает:

- Дело ваше. А вот Пенелопа - не такая высокомерная. Милая леди – честная, откровенная…

- Радуетесь? – заводится Перси Уизли. - Ну-ну. Как бы скоро не заплакать. Меня в последний раз уполномочили предложить решение, которое устроит всех. Ну а потом мы по-другому станем разговаривать. Что, думаете, Министру о вас мало известно? Мы вас всех с дерьмом смешаем…

Сириус цедит в ответ, не скрывая презрения:

- Да, дерьма у вас много. Постеснялись бы, Перси Уизли. Ваши родители со стыда сгорают, что у них такой сын.

- Я зато женщин и стариков не убиваю! – срывается Перси. – Гарри Поттер прикончил директора Дамблдора и вашу кузину, но что-то я не вижу, чтобы вы сгорали со стыда!

- Что за бред ты несешь? – шипит Сириус, хватая рыжего подонка за воротник робы.

- Бред? Чистая правда, вы, олух! Директор Дамблдор умер из-за вас, потому что Поттер хотел вытащить вас из-за Завесы! Он прекрасно знал, что старик не выдержит ритуала, но ему было наплевать! – пальцы Сириуса сжимаются в железной хватке, но Перси, не обращая на это внимания, хрипит и брызгает слюной. – А насчет кузины – спросите доктора, написавшего заключение о смерти! По чьему приказу ее перевели в казематы нижнего уровня, зная, что у нее слабые легкие? Я думаю, ваш крестничек мстил ей за вас… Ррруки!!!!

Палочка Перси упирается кончиком в горло Сириуса, но тому уже наплевать, он сжимает пальцы, приподнимая Уизли над полом:

- Лжец! Сукин кот!!!

- Крестный! Отпусти его!

Медленно-медленно Сириус оборачивается. Воротник Перси выскальзывает из его рук; и, свалившись на пол, Уизли облегченно вздыхает.

Возле камина стоит Гарри и смотрит на эту сцену холодным немигающим взглядом зеленых глаз.

Беседа с Перси в кабинете наверху длится не так уж долго – Сириус постоянно смотрит на часы, прошло всего 20 минут – но ему это время кажется вечностью. Он то замирает, то начинает возбужденно ходить, и никак не может успокоиться.

Конечно же, Перси лжет.

Это наглая, гнусная ложь.

Таких гадюк, как Уизли, надо душить в колыбели.

Сверху слышится грохот, докатывающийся до самого низа, Сириус выскакивает из гостиной в прихожую и видит распластанное на полу в позе лягушки тело замминистра.

Наверху лестницы стоит Гарри с гневным лицом, с палочкой наизготовку.

- Убирайся из моего дома, Перси Уизли. Убирайся, пока я не подбодрил тебя парочкой Круцио.

Спущенный с лестницы замминистра еле встает, шипит, потирая ушибленное бедро:

- Ну, Поттер… Я припомню тебе… - но тут Гарри поднимает палочку и незадачливый парламентер, кинув на стоящего в проходе Сириуса ненавидящий взгляд, спешит убраться из негостеприимного дома на Гриммаулд-Плейс.

Гарри смотрит на то, как Перси Уизли покидает его дом, а затем поворачивается и уходит, оставляя площадку пустой.

«Финита ля комедия», - бьется в голове у Сириуса, когда он шаг за шагом преодолевает лестницу, поднимаясь по ступенькам.

Ноги отяжелели, будто к каждой из них прицепили по бладжеру. Он идет вверх и вверх, словно поднимаясь на Голгофу.

- Гарри, открой, - Сириус стоит на площадке. Костяшки пальцев болят от стука, а может, ему это только чудится, может, ему все чудится, как в нескончаемом ночном кошмаре.

Мир кажется нереальным, небо и земля перевернулись, свет и тьма стали сумерками, одинаково серыми теперь. То, чего он всегда боялся. Ничего у него нет, ничего, никого, и осталась только пустота.

- Открой, Гарри! Открой, нам надо поговорить!

Ни звука за тяжелой дверью, старый мореный дуб не пропускает ничего. Напряженный до боли слух улавливает громкое тиканье вразнобой – по всему дому часы отмеряют время. Где-то жужжит до сих пор не уснувшая муха, Сириусу кажется, что его уши выросли и заострились, став треугольными и мохнатыми.

- Гарри!!!

И тут дверь медленно распахивается…

Черноволосый молодой человек склонился над столом, сидит, уткнувшись лицом в ладони и не глядя на проем.

И Сириус вступает внутрь.

Это кабинет крестника, место, где он работает; стол завален пергаментами, всюду беспорядок, перья, пергаменты, чернильницы, прочая мелочь, свидетельствующая о бурной деятельности, кипящей тут каждый божий день. Сириус глядит на Гарри, смотрит на его охватывающие виски ладони, спадающую на лоб челку. Он видит массивный перстень на пальце, изображающий голову рычащего льва. Видит еле заметный след шрама на лбу - самого зигзага в виде молнии давно нет, но тоненький беловатый рубец, краснеющий в минуты гнева, у Гарри остался.

Сириус видит все это отчетливо, словно рассматривает под лупой. Когда он тревожится, у него всегда обостряются анимагические способности: вот и сейчас краски поблекли, выцвели, окружающий мир стал черно-белым с разными оттенками серого, зато резкость словно увеличили в десять раз. Он различает каждую ресничку крестника, каждую волосинку в его бровях, каждый заусенец на ногте.

- Ты мне веришь? – неожиданно спрашивает Гарри.

- Что?

- Ты веришь мне? – крестник поднимает голову и Сириус видит лучики в его светлой радужке, расходящиеся в стороны от зрачка, и лопнувшие красные сосудики - их мало, но они есть.

Несколько миллисекунд Сириус молчит – время словно замедляет бег – а затем говорит просто:

- Да.

Крестник выдыхает, прячет лицо в ладонях, начинает бормотать что-то бессвязное. Некоторые фразы Сириус разбирает:

- … ты, у меня только ты остался. У меня никогда никого не было, только ты…

- Тише, тише, - успокаивает Сириус, подходя к столу и кладя руку на плечо Гарри. – Тшш, Гарри, я с тобой.

Он обнимает крестника за плечи, склоняясь над ним, шепчет ласково:

- Я тут, я рядом… Я не оставлю тебя… Никогда.

Постепенно бормотание стихает, крестник поворачивается, утыкается лицом Сириусу в живот, обвивает руками его поясницу.

Так проходит несколько минут, и Сириус осторожно гладит крестника по волосам.

В первый раз в жизни Гарри перед ним так беззащитен и уязвим. Никогда он еще не выглядел таким ребенком… таким ранимым… нуждающимся в защите.

С самой первой их встречи Гарри не нуждался в опеке, напротив, сам всегда защищал своего крестного.

Сириус приглаживает жесткие черные волосы. Мир от слез размывается в глазах.

- Ты знаешь, меня никто никогда не любил просто так… - голос у Гарри глухой, срывающийся.

- Я тебя люблю…

- Нет. До тебя.

На улице уже темно, но Сириус не хочет зажигать лампы – боится спугнуть откровенность Гарри. Они сидят в темноте, и Сириус ощущает, как они вместе с комнатой несутся в пространстве между звездами, в космической пустоте.

- Кто-то видел во мне надежду, новую жизнь, кто-то – знаменитость, кто-то – друга, - продолжает Гарри. - Ты был первым и последним, кто любил меня ни за что. Просто так.

Сердце Сириуса разорвется от горькой нежности.

- Гарри… если кто-то делает тебе плохо… Скажи мне, я их всех убью. Я больше ни на что не гожусь, но – ты же знаешь - я умру за тебя.

Гарри молчит.

А потом шепчет:

- Крестный…

Он соскальзывает со своего места, утыкается лицом Сириусу в колени, его пальцы находят ладони Сириуса, и он повторяет надрывно:

- Крестный… крестный…

В доме тихо. Стоит оглушительная тишина, когда Сириус, уложив Гарри и укрыв одеялом, отступает и смотрит на черноволосую голову на подушке.

В зеленых глазах - обида и тоска.

- Спокойной ночи, хороший мой.

- Не уходи.

- Я должен.

- Не уходи.

- Гарри…

- Пожалуйста. Не оставляй меня! Я хочу чувствовать тебя.

Они соприкасаются – сначала осторожно, робко, а потом руки начинают гладить кожу, бродить все ниже и ниже, нарушая запреты.

Сириус трогает и трогает Гарри: плечи, грудь, соски, тугой живот, это тело для него - святыня, оно создано для любви, для поклонения, для целования. И Сириус целует его, проводит по коже языком, готовый умереть прямо сейчас.

Он входит в Гарри, и тот вздрагивает, выгибается от боли.

Он обхватывает Сириуса руками, и они замирают.

- Скажи… скажи мне это, - срывающимся голосом просит Гарри.

- Я люблю тебя, - отвечает Сириус. – Я умру за тебя.

А потом Гарри вскрикивает, и Сириус тоже кричит.

* * *

Солнце искрится мелкими иголками в крупинках снежной шубы, укутывающей землю. Твердый белый комок прилетает Сириусу по затылку, рассыпается на густой черной шерсти.

Сириус возмущенно лает. Это нечестно! Он не может кидаться снежками, у него нет рук!

Зато есть быстрые лапы. Хохочущий Гарри петляет между деревьями, укрывается от Бродяги за тонкими стволами. Потом оборачивается, встречает налетевший черный смерч грудью - и падает в снег.

Сириус тявкает, облизывает длинным языком розовые, разрумянившиеся на морозе щеки.

- Ну, ну, хватит, ты мне нос обслюнявил, - говорит Гарри, садясь и вытряхивая из волос холодную белую крупу.

Сириус усаживается рядом на задние лапы, бьет хвостом. От крестника пахнет свежестью, горькими лесными травами (аромат жидкого мыла) и зубной пастой.

Женщина в норковой шубе, выгуливающая рыжую колли, неодобрительно качает головой:

- Такую собаку надо выводить в наморднике.

- Он добрый, - говорит Гарри, вставая.

- Такая большая собака опасна для окружающих. Как вы можете гарантировать, что она никого не укусит? Я не знаю, как вы ее дрессировали!

Сириус рычит, но Гарри просто встает и уходит, и Сириусу приходится его догонять.

Он пытается идти в ногу, но быстро сбивается и обегает крестника кругами, стараясь поймать его взгляд.

- Почему люди во всем видят только плохое? – с горечью кидает Гарри. – Почему они везде находят врагов? И почему, если врага нет, они обязательно должны его придумать?

Сириус хочет сказать: «Да не обращай ты внимания на эту злобную тетку», - но, конечно же, только взлаивает.

- Знаю, знаю. Не обращать внимания на эту бабу. Но они же все такие! Все, без исключения! Моя собачка, мой дом, моя карьера, мой сынок! Моя, мой, мое! Кто-нибудь в этом мире думает о других?

Они выходят из скверика на оживленную улицу, и Гарри угрюмо замолкает.

Сириус мрачно трусит за ним вслед.

После визита Перси Гарри замыкается в себе, все о чем-то думает, забросил предвыборную кампанию, перестал встречаться с людьми и решать дела.

Сириусу о-очень интересно, кто помог рыжему скунсу найти их «ненаходимый» дом. Сириус с удовольствием встретился бы с этим помощником.

Дня два назад приходили близнецы; орали так, что внизу было слышно, несмотря на дубовую дверь.

Но вышли из кабинета Гарри они ни с чем.

- Надо же. Подумать он должен, мыслитель наш.

- Фордж, а ему есть, чем думать?

- Не знаю, братец Дред. Если и есть, то я не заметил. А ты заметил?

- Да и я не заметил. А если такие остроглазые люди, как мы, ничего не заметили…