…Я бы хотел просто побыть с тобой вдвоем… в каком-нибудь месте, где никого нет, вообще. На лугу. В траве. И чтобы луг был на горке, а внизу текла речушка. И деревья вокруг неё, представляешь, такие старые ивы… или ветлы… или что там растет…

– Ты же все знал, – шепчу я ему, пытаясь перехватить и поцеловать его дрожащие пальцы, – ты же сам все сказал тогда.

– Ничего я не знал, – бормочет он, – я идиот, старый идиот, я ляпнул это просто потому, что мне так захотелось… в тот момент… представилось…

И что же? Получается, мы сами создали луг и реку, посередине которой мы стоим, забыв о холодной воде и увязая в иле.

Он, уже совсем по-другому, тащит меня к берегу, точнее, мы делаем несколько неуверенных шагов, так и не разъединившись. Это смешно и здорово.

Мои очки летят на землю, оправа звякает о притаившийся в траве камень, какой чуждый этому миру звук. Его лицо расплывается, опять остается только синее и золотое.

Нет, еще его руки. Теплое плечо под сползающей рубашкой. Худые бедра – как у мальчишек. Впалый живот, чуть ли не прилипающий к позвоночнику.

– Ты что, не ел ничего? – спрашиваю я.

– Нет, – смеется он, нормально, как тогда, смеется, – не знаю. Только пил, наверное. Не помню.

Он целует меня – и снова его язык настойчив, раздвигает зубы, проскальзывает в рот, нажимает.

Он разрушает мир прикосновениями. Нет, не мир, а меня, – вспоминаю я слова Рема.

Мне весело – есть что-то, чего Люпин не понимал никогда. Ну, прощай, Ремус.

Не разрушает, а меняет. Мне совсем не холодно; мне жарко. Везде. И – как не вспомнить осеннюю ночь с Драко – совсем по-другому жарко.

Драко. Черт. Я должен сказать, наверное. Очень вовремя.

– Сириус, – я отодвигаюсь от него и замираю, ожидая, что опять вернется неловкость… того берега. – Ты знаешь, когда я жил один… ну, не совсем один…

Он смотрит на меня удивленно.

– Я знаю. Но разве это имеет значение?

– Нет, – отвечаю я, отпуская Драко Малфоя прочь из этого мира, где ему нет места.

– Вот и все, – утвердительно говорит он, притягивая меня обратно.

Я могу, я знаю, я умею. Я хочу, чтобы ему было хорошо, но он перехватывает моё движение вниз, на колени.

– Нет, Гарри, не так. Позволь мне…

Позволить ему. Господи, позволить ему. Да что угодно. Как угодно.

Действительно, все меняется. Весь я сконцентрирован в одной точке – там почему-то бьется сердце, или просто пульсирует кровь.

Я же никогда не делал этого раньше. Не делал – так. Тело еще помнит что-то из той жизни, той квартиры, но все сметает волна новых ощущений.

У него горячий и неожиданно узкий рот, он почти сжимает губы, надавливая на какие-то умопомрачительные точки.

Я не вижу ничего, только его полуседую макушку, запускаю пальцы в его волосы, отстраняясь.

– Я хочу видеть, можно?

Он чуть отодвигается, садясь на пятки. Теперь он осторожно касается языком головки, так, что кровь начинает, кажется, перемещаться кругами, следуя за его движениями.

Колени дрожат, и выдержки хватает ненадолго. Я делаю шаг вперед, путаясь в не до конца снятых джинсах, так глубоко, так близко, что он упирается мне в живот.

– Не так быстро, Гарри.

Не так быстро? О чем он? Я кончу через пару секунд, похоже.

Но Сириус уже тянет меня вниз, к себе, опять целует, смешивая наши вкусы и запахи, так что мы оказываемся одним.

Он одной рукой шарит в складках мантии, не отпуская меня.

– Она должна быть где-то здесь… Вот засада, – он фыркает, – вот засада, если здесь невозможна магия.

Я знаю, что он хочет сделать.

Я зажмуриваюсь от предвкушения.

Его губы влажны и горячи, а пальцы теперь – тоже влажны и прохладны. Они проникают в меня, и мне плевать, почему в этом мире есть магия. Плевать.

Он осторожно двигает ими во мне – поворачивая, раздвигая, растягивая. Тянется куда-то вверх и вперед. Наклоняется и смотрит на меня с веселым и жадным любопытством, а потом, прикусив губу, проводит кончиком пальца внутри…

Наверное, так падает небо. Или что-то меняется окончательно. Я лежу перед ним, раздвинув ноги, мой член бесстыже торчит вверх, он опять тянется к нему губами, я вздергиваю бедра, я хочу, чтобы он совместился внутри и снаружи.

Это не может продолжаться долго. Что-то мягкое – его щека? Что–то твердое – его нёбо? Что-то глубокое и удобное. И обжигающие судороги внутри. Они, наконец, сливаются в одну и вот теперь-то синее небо и золотое солнце точно падают на меня.

Он не отстраняется, глотая, он не выпускает меня, выбирая все до конца, и его ладонь поглаживает мне ягодицы, уверенно и нежно.

– А ты, Сириус? – спрашиваю я, с трудом отрывая голову от земли и облизывая высохшие губы.

Но его нет рядом.

Мгновенная минутная паника – а потом у моего лица появляются сложенные ковшиком ладони с водой.

– Пей.

Я тычусь в них губами, вода холодная и сладкая почему-то, и его кожа тоже сладкая – то ли от воды, то ли сама по себе.

Сначала я выпиваю воду, потом касаюсь языком его рук, которые смешно поджимаются от прикосновений.

– Тише. Щекотно.

– А ты, Сириус? – повторяю я.

И он опять говорит это странное: «Позволь мне».

Я вообще не понимаю, как он сдерживался столько времени – ему достаточно только войти в меня и сделать несколько резких толчков, запрокинуть голову вверх, поджавшись и тихо заскулив. Это совсем не так, как я представлял себе давным-давно. Но это еще лучше, потому что происходит на самом деле.

– Прости, – Сириус утыкается мне в плечо. – Прости. Я, наверное, слишком…

– Слишком этого хотел?

Он молчит, его спина вздрагивает.

Я глажу его, успокаивая. Как будто хочу затереть ладонью все, что было до этого. Чтобы он стал прежним, веселым и злым.

И он действительно улыбается.

Находит очки и протягивает их мне.

– Посмотри на меня, Гарри.

Я трясу головой.

– Я все знаю и так. Это – неважно, Сириус.

***

Не знаю, сколько времени проходит. Я лежу, уткнувшись ему в подмышку, мы гладим и трогаем друг друга… привыкая. К тому, что это можно.

А потом он предлагает:

– Так пойдем, осмотримся?

Обрыв, покрытый кустиками дрока и куманики, расползающаяся под ногами глина оползней, темно-красные, еще голые, ветки шиповника цепляются за одежду. Какое-то полудетское приключение.

Вдруг он дергает меня за руку.

– О! Смотри.

Полускрытый кустами вход в пещеру напоминает о логове Бродяги около Хогсмида.

Я хихикаю, но он настораживается.

– Ну-ка…

Проход узок из-за завала. Но дальше своды пещеры расходятся.

– Тут вполне можно….

Но Сириус зажимает мне рот ладонью.

– Не видишь – занято, – шепчет он.

Он говорит это так смешно, как будто речь идет о купе в Хогвартс-экспрессе.

Там, впереди, на странном каменном ложе спит старик. Он очень стар, кажется, он лежит тут вечность. На нем тусклая серая тряпка, напоминающая мантию или саван. Борода – длиннее, чем у Дамблдора. Сложенные на груди узловатые крупные руки.

– О, Мерлин, – выдыхаю я в Сириусовские пальцы.

– Тихо, – он, осторожно оглядываясь, тащит меня обратно к выходу. – Тихо. Это он и есть.

Мы шарахаемся от пещеры, взбираясь вверх по обрыву. И переводим дух только на самом верху.

– Так вот почему возможна магия, – Сириус смотрит на свою палочку так, словно видит её в первый раз.

Мне по-прежнему все равно. Я сажусь на краю обрыва, болтая ногами. Мир, оказывается, гораздо больше, чем я предполагал. Речка вытекает из озера – его хорошо видно отсюда. За ним начинаются леса. Почти прозрачная зеленая весенняя дымка. Гряда довольно высоких холмов еще дальше.

И весь этот мир – наш.

– Я понял, где мы.

– Нда? – спрашиваю я, – это что-то странное?

– Ну. Как сказать…, – он смеется, – не знаю, как это рассказывают у магглов.

Он опрокидывается на спину и тянет меня за собой. Я опять пристраиваюсь около него.

Сириус смотрит в небо – такое же синее, как его глаза – этот мир создан ему в тон, в масть, – и рассказывает, водя ладонью по моей руке.

– Давным-давно, когда король Артур был мальчишкой, а не королем, его опекун Мерлин придумал игрушку.

Я хочу сделать вид, что не заметил слова «опекун», но он сам фыркает.

– Проехали. Так вот, игрушка – Мерлинов шар. Там, внутри, целый мир. В котором есть небо и солнце, и воздух и вода, – он поворачивает голову – взглянуть на далекий лес. – Природа, живность всякая. Хочешь, я поймаю тебе кролика? Надо же что-то есть…

– Сириус. Не отвлекайся.

– А это всё, собственно. Мы – в шаре Мерлина. Он сам спит тут.

Внезапно его плечо напрягается.

– Я только что понял. А вдруг в этом озере спрятан Экскалибур?

Он выбирается из моих объятий и встает на краю обрыва.

– Как ты думаешь, мы сможем уломать Деву Озера отдать нам меч Артура?

– Зачем он тебе, Сириус?

– Ну…, – он морщит нос, – чтоб был. Не помешает.

Я представляю себе Сириуса – стоящего на краю обрыва с мечом, и начинаю смеяться. Так, что болит живот.

– Ну что я еще ляпнул?

– Есть такой фильм, маггловский. Я его у Дурслей видел.

– И?

– Who wants to live forever, – пытаюсь я воспроизвести не самую плохую песенку.

– Жить вечно? Не знаю. Не знаю, как это здесь, – неожиданно серьезно отвечает он.

– Разве это важно, – я повторяю очень популярную сегодня фразу.

Он трясет головой и смеется.

– Куда? К озеру? К лесу? Выбирай, Гарри.

К озеру или к лесу – все равно. Разве это важно? Просто пойти. По грани весны.

Fin.