...Ещё пару часов Гарри пытается
остановить неизбежное. Он бесцельно бродит по дому, трогает то книги, то
тарелки, то простыни на кровати. Выходит наружу, петляет меж сосен, гладит
корявые стволы яблонь и груш, находит метлу и, аккуратно обтерев её, ставит на
место. Сириус не говорит ему ни слова — сидит на крыльце, курит одну за одной.
Наконец Гарри решается подойти к нему.
— Что будет с тобой, если я уйду?
— спрашивает он.
— Наверняка вернусь туда, где был
прежде, — легкомысленно отвечает Сириус. — Успокойся. Это не так страшно, я же
говорю, что большую часть времени вообще не сознаю, где я. Как будто сплю.
— Я тебя не оставлю.
— Тебе придётся. Я уже всё сказал.
Гарри хочется выть от бессилия.
— Послушай, — говорит он умоляюще.
— Но ты ведь не знаешь точно, выпустят ли меня отсюда. Вдруг нет? Может, не
стоит и пробовать?
— Не выпустят — будем искать
другой способ.
Гарри внезапно обжигает мысль, и
он едва не подпрыгивает на месте.
— А если мы попробуем уйти вдвоём?
Наверняка получится! Пожалуйста, Сириус. Ну, давай попытаемся. Ладно?
Гарри боится услышать ответ. Но
когда Сириус, помедлив, кивает, он готов заорать от восторга. Уверенность
крепнет в нём — не может быть, чтобы не получилось, зачем Сириус нужен этому
миру, он будет только рад, что избавился от необычного обитателя, всё
получится, получится! Гарри убеждён, что нашёл правильный выход, и решительно
протягивает руку.
— Давай.
Зажигалка тяжёлая и холодная.
Гарри засовывает за пояс палочку, входит в дом. Он сосредоточенно оглядывается
вокруг и, хотя внутри у него всё кричит от жалости, всё же подносит зажигалку к
красному свитеру. Щёлкает колёсико, язычок пламени лижет пушистую шерсть.
Гарри, словно вне себя, мечется по комнате, поджигая всё, что только может
гореть. Тлеют простыни, удушливо пахнет горелый плюш кресел, пылают занавески.
Комнату начинает заволакивать дым.
— Гарри! — кричит вбежавший
Сириус, — быстро выходи отсюда!
— Сейчас!
Гарри, кашляя, выскакивает за
дверь. Сириус оттаскивает его подальше от дома.
— Как думаешь, это долго?
— Не знаю... Ох, чёрт!
Из дома слышится громкий хлопок и
в окнах мгновенно вырастает пламя. Дом освещается изнутри, Гарри смотрит на
алые всполохи и крепко сжимает руку Сириуса.
— Скорей бы... — шепчет он.
Откуда-то сверху вдруг слышится
стон — словно эхо от его голоса. По верхушкам сосен проносится ветер, деревья
жалобно скрипят, а дом содрогается, словно от боли. Стон переходит в дикий
оскорблённый вой, пламя ширится, стены дрожат, воздух пахнет гарью и злобой, и
Гарри чувствует пропитавшую всё вокруг ярость — ловушка до бешенства уязвлена
его неблагодарностью, его надругательством над щедростью этого мира. Он изо
всех сил цепляется за Сириуса и вдруг понимает, что неведомая сила тащит его
прочь — в сторону огромного, неведомо откуда возникшего сгустка серебристого
тумана.
— Сириус! — кричит он изо всех сил,
— держись!!
Туман уже совсем близко. Его
поверхность густеет, блестит зеркальным блеском, и этот блеск рассекает широкая
трещина. Ветер воет над головой, сосны стонут, Гарри отчаянно сжимает пальцы,
он кричит и кричит — и внезапно чувствует, как Сириус вырывает свою руку из его
хватки.
— Нет!! Нет, ты обещал!
— Нельзя рисковать! — кричит
Сириус ему вслед, — Гарри, тебе нельзя больше рисковать! Прости!
Трещина в зеркальной глади чернеет
неотвратимо и страшно. Гарри ещё успевает оглянуться — и его словно засасывает
в тёмный туннель, мчит по нему с огромной скоростью и вышвыривает на каменный
пол. Слышится пронзительный крик.
— А-аа! Джон, сюда, скорее!
— Ох ты! Выкрутился!! Я знал, я
знал, что он сможет!
— Беги к камину, вызывай
колдомедиков! Я с ним побуду. И в Аврорат сообщи, шефу, и директору, и
Грейнджер! Давай, не спи!
— Сейчас, сейчас... я же говорил!
Гарри лежит на каменном полу у
подножия зеркала Еиналеж.
Он помнит всё.
Его зовут Гарри Поттер. В июле ему
исполнилось двадцать два. Три года назад он стал победителем одного из самых
жестоких тёмных магов современности.
У него есть всё. Есть самые лучшие
в мире друзья. Есть люди, которые приняли его как сына. Есть приятели и
коллеги, всегда готовые поддержать. Есть могилы, которые он навещает. Есть
любимая работа, слава, признание, уважение и благодарность тысяч людей. Недавно
у него даже была невеста — но, сохранив тепло дружбы, они вовремя поняли, что
им лучше идти по разным дорогам...
И он абсолютно и совершенно
одинок.
* * *
Палата в Мунго солнечная, тёплая,
в ней пахнет зельями и чистым бельём. И яблоками. Гарри заслоняется от запаха
ладонью, и суетящаяся рядом медиведьма посматривает на него тревожным взглядом.
— Гарри, дорогой, ты так нас
напугал, — бормочет Молли. Голос у неё дрожит, а шляпа надета криво, словно
впопыхах.
— Как ты себя чувствуешь? —
беспокойно спрашивает Артур.
— Когда тебя выпустят? Скоро?
Гарри, мы тут решили закатить вечеринку в твою честь, что скажешь? — перебивают
друг друга Джордж и Анджелина.
— Прости... я облажался. Не успел.
Кто ж знал, что он такой быстрый... Мерлинова селезёнка, Поттер, я чуть не
сдох, когда увидел, как тебя эта штука засасывает... прости. Если хочешь, могу
уволиться. Я всё понимаю, — глухо говорит Ли Джордан.
— Гарри... приятель. Эх, да что
там говорить. Я чертовски рад, что ты цел. — Рон неловко улыбается. Потом вдруг
хватает ладонь Гарри обеими руками и сжимает изо всех сил.
— Я аппарировала в Хогвартс, как
только узнала, — шепчет Гермиона. — Меня еле пропустили. Господи, Гарри. Там...
там была куча народу. Все орали, бегали вокруг этого проклятого зеркала, и
они... — по её щекам бегут слёзы, — и они говорили, что ты не выйдешь оттуда
больше.
Гарри молчит.
Прессу он посылает к Мерлиновой
бабушке ловко и быстро — наловчился за послевоенные годы. Покорно отвечает на
вопросы колдомедиков, терпит прикосновения их рук и палочек, принимает
разнообразные зелья, но вечером, опустошив очередную мензурку
Восстанавливающего, просто встаёт с кровати и одевается. Важный старый
колдомедик пытается задержать его, и Гарри говорит: «Я вам очень благодарен,
сэр, но, тем не менее, мне надо идти» таким спокойным голосом, что колдомедику
кажется, будто он заорал во всю глотку. Старик молча разводит руками и кивает.
Гарри благодарит ещё раз и аппарирует прямо в Аврорат.
Коллеги налетают на него тучей,
обнимают, жмут руку и требуют подробных рассказов. Гарри отговаривается
усталостью. Он идёт к себе в закуток и берёт два листа пергамента. На первом
пишет рапорт о проведённой операции: террорист-одиночка проник в Школу
Хогвартс, захватил двух заложников из числа младших учеников и
забаррикадировался в помещении, угрожая в случае невыполнения своих требований
убить обоих. Аврор Поттер, как главный группы, принял решение о штурме. Все
действовали по инструкции, заложники были освобождены, террорист взят, но в
ходе его задержания произошла некоторая неувязка — вследствие нахождения рядом
опасного артефакта. О дальнейшем ходе операции аврор Поттер ничего сказать не
может. Число, подпись.
На втором пергаменте Гарри пишет
прошение об отпуске без сохранения содержания.
Робардс принимает его сразу же,
внимательно читает отчёт и довольно кивает. Потом, подмигнув, сообщает Гарри,
что папаша одной из спасённых девчонок — владелец самого крупного в стране
завода по производству алкоголя, и на осеннем корпоративе в Аврорате должно
быть очень весело. Спрашивает о самочувствии, отечески треплет по плечу.
Прошение подписывает, почти не глядя.
— Пишу «бессрочный», но надеюсь,
тебе пары недель хватит, Поттер — люди у меня все на счету, сам знаешь. И
насчёт содержания тоже не дури. Министерство не обеднеет... ты бы съездил куда,
а? Проветрился, скажем так. В Транспортном тебе любой порт-ключ за час
изготовят.
— Спасибо, шеф, — вежливо отвечает
Гарри. — Я подумаю.
— Парень, — говорит Робардс,
немного помолчав, — если что случилось — ты не держи в себе. Я ведь помочь
хочу.
— Я знаю, сэр. Спасибо.
— Ну, смотри сам.
...Директор Макгоннагл поит Гарри
чаем, кормит всё тем же, знакомым ему с пятого курса печеньем и то и дело гладит
по руке.
— Комната опечатана, — говорит
она. — Но я думаю, вы, как аврор, можете туда войти. Знаете, Поттер, ведь мы с
Альбусом лет пятьдесят назад пытались убрать эту чудовищную вещь из школы, но
увы, она вмурована в одну из несущих стен. Разобрав её, мы рисковали нарушить
баланс магии здания, и один Мерлин знает, чем это грозило... так что всё
осталось, как есть. Мне так жаль, Гарри. Вы точно в порядке?
— В полном, директор, — отвечает
Гарри без запинки, — просто хочу кое-что проверить.
— Прошу вас, будьте осторожнее.
— Конечно, я обещаю. Директор, не
переживайте вы — скорее всего, зеркало сработало так из-за Ступефая этого
психа. Меня ведь со всей силы о стекло приложило. А сейчас никаких психов в
радиусе мили нет, разве что Пивз.
— Пивз туда не суётся,
предпочитает третировать учеников, — улыбается Макгоннагл.
— Ну и прекрасно, — у Гарри почти
получается улыбнуться в ответ.
Он снимает с двери охранные
заклинания. В зале разгром, мебель опрокинута, на полу отпечатки обуви и
полустёртые пентаграммы. В углу валяется перевёрнутый стул, а рядом пакет сока
и несколько окурков — память об аврорах, которые дежурили здесь, надеясь на
возвращение Гарри. Зеркало Еиналеж полностью укутано тёмной тканью. Гарри берёт
палочку наизготовку, набирает в грудь воздуха, сдёргивает ткань, впивается
взглядом в блестящую поверхность, и...
И ничего.
Ничего, кроме его собственного
отражения — бледное лицо, прикушенная губа, в глазах медленно тают остатки
сумасшедшей надежды. И всё. Гарри стучит по стеклу, ощупывает раму — никакого
эффекта. У него мелькает ужасная мысль, что Еиналеж исчерпал свой магический
потенциал и стал обычным стеклом в деревянном обрамлении. Но этого не может
быть. Гарри еще несколько раз безрезультатно обследует зеркало, вновь укрывает
его и быстрыми шагами выходит из зала. Слава Мерлину, у него уже составлен
чёткий план.
* * *
Стопка профессиональных
справочников. Гарри выписывает оттуда фамилии и адреса — всё знатоки тёмной
магии, изыскатели Той Стороны, исследователи Арки Смерти, специалисты по редким
артефактам. Англия, Франция, Германия, Румыния, Испания. В библиотеке дома на
Гриммо царит ад кромешный — книги грудами свалены на столах и креслах, Гарри не
успевает накладывать на себя Исцеляющие чары: его руки то изранены, то
искусаны, то обожжены. В глазах рябит от формул и колючих готических букв, в
голове прочно поселяется тяжесть. Он почти не спит и не ест, на попытки Рона и
Гермионы поговорить отвечает, что ему надо пока побыть одному. Потом снимает со
счета деньги и заказывает чёртову уйму порт-ключей. Нагрузив карманы галеонами
и рекомендательными письмами, он отправляется по городам и весям. Сумасшедшая
гонка — утром Гарри сидит в приёмной директора Дурмштранга, днём беседует с
начальником мадридской Лаборатории Инферно, вечером пьёт кофе в компании
ректора Института Салемских Ведьм. И снова, и снова. Несколько раз возвращается
к зеркалу Еиналеж, вновь видит лишь себя и с новой силой бросается в бой. Он
пробивается к древним старцам-друидам, живущим отшельниками с начала прошлого
века. К тибетским магам, которые славятся своей нелюбовью к европейским
коллегам. К главе Общества Нигерийских Шаманов. Разговаривает с призраками и
кентаврами. Кто-то встречает Гарри улыбкой, кто-то почтительно жмёт руку,
кто-то раздражён, кто-то смеётся ему в лицо. Но везде он слышит одно и то же:
нет, не возможно, прецеденты очень редки, шансы отсутствуют, ритуалы давно
утеряны, нет... нет… нет...
Вернувшись после очередного
бесплодного визита, он добирается до площади Гриммо, падает в кресло и смотрит
в потолок — за эту неделю страны, города и лица слились для него в одну
огромную бесформенную массу, и мозг словно раздавлен её тяжестью. Гарри
уплывает в пустоту, покачиваясь в кресле как в лодке. Он не сразу понимает, что
его изо всех сил трясут за плечо, и знакомый голос отчаянно повторяет:
— Гарри! Гарри! Да что с тобой,
Гарри?!
— Гермиона?
— Прости, но я решила прийти без
приглашения. Гарри, что происходит? Тебя неделю не поймать, ты оказывается, в
отпуске, а никому не сказал. Молли жутко нервничает. И что с тобой, ты болен?
Ты себя в зеркале видел вообще?
И тут Гарри начинает трясти от
хохота — бессмысленного и злого. Гермиона отшатывается.
— Гарри?!
— Видел, — выдавливает Гарри,
борясь с собой, — вот как раз себя-то я и видел, Гермиона.
— Гарри, пожалуйста!
Услышав этот возглас, в котором
звенит рыдание, Гарри наконец овладевает собой.
— Прости. Пойду умоюсь. Я быстро.
— Не уходи, — жалобно просит
Гермиона. — Агуаменти!
Гари размазывает по лицу воду и
кивает.
— Спасибо. Прости меня, я не хотел
пугать. Будешь чай или...
— Гарри. Сядь со мной, а?
Они усаживаются на диван. Гермиона
хватает Гарри за руку.
— Расскажи мне, — говорит она
твёрдо. — Хотя бы мне. Ты можешь, и тебе это нужно. Что случилось?
И Гарри рассказывает всё — от
начала и до самого конца. Гермиона слушает молча, а потом вдруг порывисто, как
когда-то на втором курсе, кидается Гарри на шею.
— Гарри, — всхлипывает она,
поливая слезами его щёки, — ой, Гарри...
Тяжесть, придавившая голову,
лопается, и Гарри роняет голову на плечо Гермионы, пытаясь сдержать вой,
который вот-вот вырвется из горла. Он сглатывает и шепчет:
— Вот... так. И я не знаю, что
делать. Почему так произошло? Неужели и правда...
— Правда, — говорит Гермиона после
паузы, — мне ужасно жаль, Гарри. Но этот путь для тебя теперь закрыт.
Понимаешь, я думаю, что эта штука... ну она вроде как оскорблена тем, что ты
отказался от её дара. И больше тебя не пропустит. Знаешь, я тут кое-что
почитала...
Гарри поднимает голову и
отодвигается.
— Что? — резко спрашивает он. Гермиона
ёжится.
— Я... я догадывалась, что
произошло. Когда я сидела с тобой в Мунго, ты... ты звал его. Об остальном
нетрудно было догадаться. Не злись, пожалуйста.
— Ясно, — устало отвечает Гарри. —
Я не злюсь. Знаешь что, ты иди. Спасибо тебе большое, просто мне завтра
вставать чёрт те когда — порт-ключ на семь тридцать, позже не было.
— Куда на этот раз?
— В Дурмштранг. Там есть такой
Поляков, у него вся семейка — потомственные разработчики заклинаний. Намекал,
что может свести меня с одним умельцем, но этот Поляков хитрая сволочь, и...
— Гарри, — умоляет Гермиона, — ты
послушай себя. Ну, пожалуйста. Надо остановиться. И он же... Сириус... ты же
сам сказал, чего он хотел. Ты должен...
— Нет. — говорит Гарри таким
тоном, что она бледнеет. — Не продолжай, прошу тебя. И привет Рону. И Молли,
конечно. Извинись за меня, ладно? Я с вами свяжусь.
— Ладно, — шепчет Гермиона.
Уже стоя у камина, она
оборачивается.
— И вот ещё что. На случай, если
ты попробуешь... м-мм... исследовать Арку. Можешь меня ненавидеть, но допуск в
Отдел тайн тебе перекрыт. Я говорила с мистером Робардсом. Прости, Гарри. Там
тебе делать нечего.
Гермиона говорит решительно, хотя
голос её немного дрожит. Гарри на миг ощущает горячий всплеск ярости, но при
одном взгляде на подругу — привычно растрёпанную, с блестящим от слёз сердитыми
взглядом и сжатыми кулаками — эта ярость тает, и остаётся лишь грустное тепло в
груди.
— Брось, Гермиона, — говорит он
мягко. — Я не стану её... исследовать. Ты же знаешь, что Сириус бы меня никогда
не простил.
Гермиона торопливо вытирает глаза,
кивает и скрывается в камине.
* * *
Надо и впрямь попытаться спать — день завтра тяжёлый, три
порт-ключа, и ещё обед с одним хорошим артефактологом, на который придётся
пойти, чтобы не обижать старика. Гарри крутится на диване. Поняв, что заснуть
не удастся, он идёт в библиотеку, почти с ненавистью смотрит на бесполезные
книги, машет рукой и спускается в кухню. После пары глотков огневиски
становится дурно — Гарри не ел с прошлого дня, голова у него кружится, желудок
жжёт огнём. Он отодвигает бутылку и вдруг представляет, как Сириус сидел здесь,
в этой самой кухне, один, как Гарри сейчас, и слушал, долгие месяцы слушал
бормотанье портрета Вальбурги и тихий шелест крылышек докси во тьме... Всю эту
неделю Гарри старательно гнал мысли о нём, понимая, что может сорваться, но
сейчас его охватывает ужас — Сириус там, снова один, один, один... Ударив
кулаками по столу, Гарри выскакивает из дома и прямо с площади аппарирует к
Хогвартсу.
Он несётся по дорожкам мимо квиддичного поля, не обращая
внимания на детей, не слыша оклика удивленной мадам Хуч. В коридорах школы уже
почти пусто, медленно угасают факелы, и в углах сгущается темнота. Гарри
врывается в зал. Ткань летит на пол, и он, как и прежде, видит отражение своего
лица — сейчас искажённого ненавистью.
— Так ты оскорблено, значит? — тяжело спрашивает Гарри. —
Бедняжка.
Он отходит на несколько шагов, прикидывая, где стоял в тот
момент, когда заклинание террориста швырнуло его к зеркалу, глубоко вздыхает и
стремительно бросается вперёд. Со всего маху врезавшись в стекло, падает на
пол. Лицо разбито, очки треснули. Гарри бросает их на пол и, дурея от ярости,
вновь кидается на зеркало.
— Нет! Слышишь, я смогу!
Блестящая поверхность гудит от ударов, и в этом звуке Гарри
слышит насмешку. Он обессилено наваливается на зеркало. Из глаз льются слезы,
бегут маленькими каплями по равнодушному стеклу.
— Я смогу... — шепчет Гарри.
Ему вдруг чудится, что под ладонями что-то слабо
завибрировало. Гарри отстраняется, жадно глядя в зеркало, и видит, как оно
мутнеет — словно покрывается изморозью. Сердце его замирает. Отражение Гарри
становится нечётким, бледнеет и словно тонет в глубине — вместо него появляются
лица родителей, потом ещё чьи-то лица, и ошеломлённый Гарри даже не понимает,
знакомы они ему или нет... А потом поверхность зеркала чернеет, деревянная рама
издаёт громкий треск — будто издевательский смешок — и из черноты медленно
выплывают сосны, пепелище дома и Сириус, сидящий на поваленном дереве.
Гарри отшатывается от зеркала. Стиснув кулаки, он
расширенными глазами смотрит на открывшуюся картину. Внутри всё рвётся от боли
— Сириус бледен, и он исхудал так, что под его скулами лежат тёмные тени. Гарри
кричит во всё горло, зовёт, лупит по стеклу, но ничего не меняется — лишь над
соснами густеют тучи. Поняв, что всё бесполезно, он сползает вниз и прижимается
лбом к зеркалу.
— Ты же знал, — надтреснуто шепчет Гарри. — Знал, правда?
Знал, что не пойдешь со мной, и что я не вернусь. Ты сказал — я должен жить. А
ты? Сириус? Ты что должен?
Тишина. Гарри трётся лицом о зеркало, беззвучно рыдая.
Боль, нежность, вина, горе... Содрогнувшись всем телом, он поднимается и с
размаху бьёт кулаками по стеклу. Кровь брызжет, как сок из раздавленных яблок,
смешиваясь с каплями слёз. Зеркало тоже содрогается от самой верхушки до
подножия, а Гарри бьёт и бьёт, украшая его новыми кровавыми разводами — и
понимает вдруг, что гул стекла становится всё громче и громче, переходя в
обречённый вой. И видит, как вскакивает Сириус. На его лице изумление, а волосы
раздуваются, будто ветер дует в спину, подталкивая вперёд.
— Ты должен! — кричит Гарри, изнемогая, — Должен! Ты
должен мне!!
И зеркало трескается.
fin
|