Но в конце концов он ускоряет ритм, так, что мальчик таки всхлипывает, хотя и с сухими глазами, но этот звук ни с чем не спутаешь, и кричит "Люциус!", запрокидывая голову, но уже не напрягаясь. Наконец он вошел в ритм, и Люциус в душе радуется, что ничто пока не вызвало у мальчика плохих воспоминаний, несмотря на то, через что он прошел, - Люциус учитывал его прошлое. Поэтому, вводя мальчика в круг своих любовников, начал именно так.

Обнаженное горло перед его лицом слишком привлекательно, чтобы и дальше сопротивляться соблазну. Он склоняется и языком, губами, зубами дразнит мальчика, заставляя его каждый раз запрокидывать голову. Вскрики Гарри учащаются вместе с ускорением ритма их бедер. Голова запрокинута, зубы сжаты, так что любой звук должен пробиваться сквозь этот барьер; о словах речь уже не идет.

Но для Люциуса эти стоны еще привлекательнее, чем звук его имени.

Каждым движением своего тела, каждым нечленораздельным стоном Гарри умоляет, и на сей раз Люциус не собирается ему отказывать. Каждая просьба усиливает его желание, и он чувствует, как пульсирует его член, прижатый к члену мальчика - кажется, трение еще усиливается, но он заставляет себя ждать, жадно поглощая каждый крик. Мальчик изгибается, не разрывая ритма, но скорее оседлывая бурю, и Люциус не пропускает его оргазма - и мертвый не пропустил бы, а был бы разбужен им. Тот не может решить, кричать ему или стонать, и пытается сжаться под Люциусом, но это ему не удается, и Люциус продолжает вести его в том же ритме, следя, чтобы ничто не ускользнуло от его внимания - ни звук, ни выражение лица Гарри, ни неожиданный горячий всплеск на животе. И только после того, как эти три вещи из настоящего времени переходят в прошлое, Люциус позволяет себе раствориться в ощущении мальчика под ним; сочетание Гарриного живота, члена и спермы переполняет его член стремительной волной, увлекает все дальше гидрой, и львом, и псом из-под Адских Врат. Сам он, кончая, издает привычный вздох, будто шепчет любовнику в ухо - "Ты не захватишь власти надо мной, даже в этот миг... но, мой сладкий, как же ты был к этому близок!.."

Его бедра не сразу перестают двигаться - он собирает и поглощает каждое дрожание, каждую запоздалую реакцию, и учит Гарри получать наслаждение и от этого. В конце концов, он решает отпустить запястья, заинтересованный, как игрок в рулетку, что мальчик сделает дальше. Тот понимает, что руки свободны, только спустя несколько секунд, и тогда он ищет - не лицо Люциуса, не его плечи, не его ягодицы - самые ожидаемые места - а его ладони, и снова сплетает пальцы, будто умоляя.

И умоляет.

- Люциус, пожалуйста... прошу, не останавливайся... не останавливайся на этом...

Люциус полу-удивленно, полу-восхищенно целует его плечо.

- Я и не собирался.

- Я... - Люциус всматривается в его лицо, и мальчик облизывает губы, пытаясь выговорить что-то. - Я хочу... я хочу тебя внутри меня, прошу...

Ну-ну...

- Ты уверен, что готов к этому? - Люциус удивляется сам себе. Он был уверен, что больше не задаст этого вопроса.

- Ты сказал, что сожжешь меня. И я хочу, чтобы ты сжег меня дотла. Прошу, ну пожалуйста - сделай это, - стонет мальчик, пряча свое лицо на плече Люциуса и осыпая его поцелуями.

Гладит его кожу ресницами. Ресницы влажные.

Люциус привлекает его лицо к своему и целует в рот. Он заставит его отрастить новую кожу, испепелив старую.

У Люциуса снова встает.

Он приподнимается, переворачивает Гарри и садится на него. Опускается грудью на его спину и нежно обнимает.

Люциус прижимается лицом к пространству между его лопатками, и еще раз поражается, как Гарри идеально подогнан к нему - даже изгиб его шеи будто создан для того, чтобы прижиматься к нему щекой.

Что он и делает.

- Это было больно, да? - шепчет он мальчику на ухо.

Гарри не напрягается, но Люциус все же чувствует - несмотря на все заверения в том, что он не хочет забытья, мальчик пугается, когда воспоминания наваливаются так резко.

Люциус знает, что было больно. И воспоминание о боли слишком свежее и живое, чтобы мальчик начал пороть какую-то чушь вроде "Я сам попросил об этом и мне это типа понравилось".

Но Люциус также знает, что делать вид, что ничего не случилось - не лучший способ борьбы со страхом.

- Я не причиню тебе боли. Клянусь. Хотя я покажу тебе, как боль и наслаждение могут переплетаться, когда-то, в будущем, но сейчас - обещаю, больно не будет.

Именно этим Люциус хочет доказать Гарри, какой он умелый любовник. Он готовит мальчика к тому, чтобы принять его член, с почти мучительной медлительностью, постепенно, начиная с глубокого массажа спины, заставляющего Гарри забыть о том, что у него есть кости; потом он языком и пальцами ласкает его хребет от шеи до ягодиц, и останавливается там, вызывая у мальчика стон за стоном. Он языком ласкает сжатый анус, пока вздрагивающий Гарри не раздвигает ноги, а стоны не переходят в одно сдавленное "чертчертчерт...".

Баночка любриканта в тумбочке заколдована так, чтобы никогда не заканчиваться, самостерилизоваться и подогреваться до комнатной температуры. Люциус макает в нее пальцы так, что Гарри ничего не успевает заметить; теперь он массирует и начинает понемногу раздвигать анус уже не языком, а щедро смазанным пальцем.

Его движения такие медленные, что кажутся серией фотографий. Пока его палец не оказывается почти полностью в теплой пульсирующей глубине мальчика, сложно поверить, что он вообще пошевелился.

Он не убирает этот палец, когда начинает вставлять второй. Снова постепенность и обилие любриканта работают на него. Гарри, все еще зажимая рот кулаком, стонет, но ни разу не пытается отстраниться, ни разу не говорит "нет", в стоне ни разу не прорывается острой нотки - но он и не просит его двигаться быстрее.

Когда третий палец погружается в Гарри, Люциус поворачивает подбородок мальчика и целует. Первый поцелуй вызывает стон, второй - вскрик, третий - прерывистый вздох; Люциус показывает ему, сколько сладости может дать соприкосновение двух умелых ртов. И хотя пальцами он продолжает растягивать его, достаточно быстро, чтобы мальчик не мог не заметить этого, но поцелуй такой умелый, что тот сосредотачивает внимание на сильнейшем из двух ощущений.

Он продолжает урок поцелуев, пока не вынимает всех трех пальцев, опять - так неспешно, что мальчик почти ничего не замечает, и удобнее пристраивается за ним, прижимаясь членом к отверстию (ягодицы сжимаются почти нетерпеливо). Руки он запускает под Гарри, чтобы обхватить его член. Мальчик дергается, будто не зная, куда двигаться. Когда член Люциуса начинает проникать в него, он вздыхает с облегчением.

Медленный толчок, невообразимое количество любриканта. Чтобы сдержать обещание, большего от Люциуса и не требуется. Гарри вскрикивает от желания заполучить Люциуса в себя, полностью; жажда прикосновений к чему-то неизведанному внутри него, о чем он мог только догадываться, сводит его с ума. Люциус заполняет его так, что любой другой способ или размер пениса попросту покажутся неверными.

Проникнув в него, он не двигается так, как желает сам. Он ждет, пока мальчик не начнет двигаться так, как подсказывают инстинкты. Но как только Гарри вздрагивает под ним, Люциус не дает ему дернуться слишком резко - неопытный мальчишка может сам разбудить свою боль. Так не пойдет.

Он немного подается назад, одновременно притягивая к себе Гарри, одна рука - на его бедре, вторая обхватывает пенис; это создает впечатление, что он отодвинулся дальше, чем на самом деле, и вместе с тем не причинил мальчику боли. Гарри хватает ртом воздух, будто его со всей силы ударили в живот, но тихий стон не имеет ничего общего с криком боли.

Когда Люциус входит в него на максимальную глубину, он подталкивает бедра мальчика так, что пенис сам двигается в кольце его пальцев. И снова - сдавленный стон.

Ногти мальчика почти прорывают простыни - руки раскинуты в стороны, будто соблазняя Люциуса связать их. Он сделает это. Когда-нибудь. Придет время и для этого. У них много времени.

Он сжимает член мальчика быстрее, чем сам двигается внутри него, но все же приводит эти два ритма в гармонию. Гарри под ним кричит в простыни, его бедра вздымаются и опадают, вжимая член в Люциусов кулак, и он стонет его имя, снова и снова. Люциус склоняется и кусает плечо Гарри, сжимая зубы все сильнее и сильнее - можно; крепкие мышцы примут давление на себя, не отвлекая мальчика болью, а Люциус чувствует, что сейчас просто не выдержит, если что-нибудь не укусит.

Мальчик взрывается слезами и оргазмом под ним, кончая в люциусову руку, и его хриплый крик звенит между тесных стен. Люциус осторожно входит в него еще глубже, и, уже не двигаясь, просто вжимаясь в мальчика, достигает пика - чувствуя, как теплая влага семени окружает его собственный член в глубинах мальчика; свой крик он глушит в ложбинке шеи Гарри - прижимаясь к мягким волосам, вжимаясь губами в острые позвонки, передавая свои чувства непосредственно на синапсы его кожи.

Хотя оба замирают, как им кажется, надолго, когда Люциус наконец немного смещается, чтобы выйти из мальчика, тот хрипло стонет:

- Нет... пожалуйста...

И Люциус, который контролировал все от первого и до последнего движения, не может отказать в этой просьбе.

Его левая рука, которая лежала на талии Гарри, скользит вверх, нежно проходясь по груди и ребрам. Гарри вздыхает, будто его мир сейчас полон.

Люциус закрывает глаза.

* * *

Люциус, который все еще верит, что попросту не наделен даром приносить спокойствие и облегчение, знает, как ввести зеленого мальчика вроде Гарри в нелегкую бытность любовником Люциуса Малфоя.

Первые дни он почти не выпускает его из кровати - только до ванны, но не дальше. Он не разрешает ему одеться, или хотя бы обмотать бедра полотенцем после душа, который он принимает с Люциусом; тот не разрешает ему даже самому намылиться.

Они едят в постели, и Люциус не разрешает ему прикоснуться ни к одному столовому прибору - всю еду Гарри принимает из его рук или рта. Мальчик еще не знает толка в вине - неудивительно - но не имеет ничего против, если сладкую жидкость Люциус вливает в его рот во время поцелуя. И после нескольких таких экспериментов оказывается, что Гарри еще и восприимчив к вину. Он не буйствует и не веселится, а просто засыпает.

К счастью, Люциус знает прекрасные отрезвляющие заклятия.

Он расточает свое внимание на мальчика, и тот пытается отвечать ему взаимностью. Люциус очень осторожен. Проходит три дня, прежде он позволяет Гарри отсосать, заставив его хорошенько попросить об этом. Когда он наконец дает свое согласие, мальчик становится почти робким, пытаясь прежде выспросить у Люциуса, что он должен делать. Но он отказывается отвечать. Он говорит, вполне дружелюбно, что вопрос смешной и Гарри должен повиноваться инстинктам.

Как он и подозревал, вид Гарри, делающего это, возбуждает его не меньше, чем сами ощущения. Он гладит лицо Гарри, но не дает ему никаких словесных подсказок. Кончая, он стонет "О, да..." и обхватывает голову мальчика, растворяясь в его теплом рте, и тот вздыхает с облегчением, услышав эту совершенно искреннюю, неконтролируемую реакцию.

Он достиг этого без подсказок. Люциус обязан был доставить ему это удовольствие.

Обладая Гарри, он все чаще кладет его лицом вверх. Интересно наблюдать за изменениями выражений его лица; что более важно, он хочет показать Гарри, что ему нравиться смотреть на него, как бы тому ни было тяжело позволить это. Гарри легче вжать лицо в покрывала и вскрикивать, чем позволить Люциусу видеть каждую реакцию, четко вырисовывающуюся на его лице в унизительном облегчении.

Люциус принимает это как должное. Ему просто нравится наблюдать. Очень.

Часто.

Хорошо, что на баночку любриканта наложено самонаполняющее заклятие.

Он также исполняет обещание наказать Гарри за то, что тот не сохранил неподвижность в их первый раз. Люциус колеблется, не слишком ли рано, - он не уверен в реакции мальчика - но просто не может удержаться. Он кладет мальчика на свои колени попой вверх и говорит, что отшлепает его за непослушание. Мальчик ведет себя на удивление хорошо. Не умоляет не делать этого, понимая, как этого хочется Люциусу, но также и не просит об этом. Он несколько раз ойкает, прежде чем все заканчивается, и очень мило растирает покрасневшие ягодицы.

Он также узнает, что Гарри не переносит щекотки. Не повсюду, только на пятках и подмышками... но там он очень чувствителен. Между взрывами хохота Гарри едва успевает проклинать его и обещать кровавую месть, но Люциус не может удержаться.

Тогда он впервые слышит от мальчика настоящий смех.

А одним вечером Люциуса переполняет неожиданное желание просто держать Гарри на коленях, как большого котенка, и перебирать его волосы, пока тот не уснет - просто наблюдать, как тает напряжение, будто снег, неожиданно пригретый солнцем.

Он не может поверить своим глазам, насколько мальчик тогда прекрасен.

Но только когда он просыпается, почувствовав на себе пристальный взгляд, Люциус понимает, что попал.

Потому что ему это нравится.

Ночь, когда он привязывает руки Гарри к столбикам кровати и завязывает ему глаза - одна из самых ярких. Гарри так старательно пытается избавиться от своих пут, что Люциус решает продолжить это и оставляет его связанным до утра. И все же, первое, что Гарри делает, когда Люциус отпускает его, - сжимает его руки и покрывает их поцелуями. В конце концов, они не покидают кровати до вечера.

На следующее утро Люциус просыпается в одиночестве.

Это интригует его.

Он не зовет домашних эльфов чтобы узнать, куда Гарри исчез.

Значительно позже он признается себе, что причиной тому был легкий, почти незаметный... страх (Малфой боится? - невозможно), что мальчик после всего, что было между ними, сбежал.

Он идет на поиски. И находит его в третьей обысканной комнате.

В библиотеке. (Уже обнаружив его, он признает, что это было самое вероятное место, но прежде он все же проверяет гостевую комнату и кухню).

На Гарри - мантия Люциуса. Она велика ему, и напоминает о первой ночи в Имении.

Он читает книгу, и хотя и просматривает страницы со смущающей поспешностью, на его лице уже нет того отчаяния, которое Люциус видел в прошлый раз. Кажется, он поглощен поиском - вот губы беззвучно шепчут какое-то слово, вот он пальцем подчеркнул какую-то строчку, и Люциусу кажется, что, переворачивая страницу, мальчик дрожит от нетерпения.

На этот раз он не хочет дать ему знать о своем присутствии. Но то ли он был недостаточно тих, то ли Поттер просто почувствовал его взгляд, - он резко поднимает голову и смотрит на него.

Весело ухмыляется.

- Проснулся?

В горле Люциуса неожиданно сжимается комок, когда он видит эту улыбку.

Он обхватывает свои плечи и иронически поднимает бровь:

- Это был не такой уж и тонкий намек на то, сколько я сплю, Поттер?

- Нет, - мальчик захлопывает книгу и направляется к нему, - это была деликатная прелюдия к "Ну хорошо, тащи меня в кровать".

Он беспечно обхватывает Люциуса за талию. Люциус решает, что ему... нравится беспечный Поттер, но он все же оглядывается на стол:

- Ты уверен, что я достаточно интересен, чтобы ты оставил свои книги?

Гарри прижимается к нему лицом.

- Не ревнуй. Я не могу сразу покончить со всем этим. Пошли в кровать, пожалуйста... Большое-большое пожалуйста, - и опять ухмыляется.

Люциуса поразило первое предложение. Он почти выплевывает:

- Ревновать?

- Знаешь, тебе это идет. В самом деле.

Он воспитал чудовище.

И он тащит чудовище в свою постель.

И снова шлепает его.

* * *

На протяжении следующих десяти дней это входит в привычку.

Большую часть дня Гарри проводит в библиотеке, разыскивая что-то, о чем Люциус не решается спросить. Гаррино замечание о ревности слишком уязвило его гордость, чтобы он проявлял хоть что-то, кроме вежливого равнодушия.

Они вместе едят (обедают и ужинают, ведь никогда не выбираются из кровати достаточно рано, чтобы позавтракать, но также не хотят сократить свои утехи, чтобы еду могли принести), и их ночи начинаются, как только они встают от обеденного стола.

Люциус почти ждет, когда семнадцатилетний мальчишка выдаст свой возраст, потребовав, гм... сделать это в каждой комнате, или на крыше Имения, или чего-то в том же роде. Но Гарри выглядит довольным, даже более чем довольным, что Люциус каждую ночь берет его в свою спальню, на огромную кровать под Малфоевским крестом на стене. Однажды он подбирает сброшенную Люциусом рубашку и просит поносить ее, потому что она пахнет им.

Хотя Люциус собирается как-то днем отвлечь Гарри от книг для недолгого, но активного... общения, он не хочет заниматься этим в библиотеке. Какая-то часть его опасается, что как бы ни был увлечен мальчик, он будет стремиться поскорее вернуться к окружающим его текстам.

А это будет более чем оскорблением.

Даже если забыть о ночах, он ведет себя глупо. Мальчик привыкает к нему, как к героину, привыкает к его телу, поцелуям, словам, порабощающим его; он не нуждается больше ни в чем.

Мальчик принадлежит ему.

Испепеленный, ошеломленный, беззащитный.

Целиком, полностью, восхитительно поглощенный.

Хотя видно, что иногда Поттера это пугает.

Чего и следовало ожидать, когда человек подседает на наркотик.

* * *

На девятый день Твиззл, проходя мимо Люциуса, роняет клочок пергамента. Она несет целую стопку и не замечает этого.

Люциус поднимает его. Какой-то рисунок.

- Твиззл, ты обронила это.

Твиззл подскакивает и быстро переводит взгляд со своей стопки на клочок в руках Люциуса.

- Ой, - она бросается к нему, - Твиззл не может потерять это! Гарри Поттер отдельно сказал об этом! О, Твиззл плохой домашний эльф!

- Твиззл, прекрати пытаться резать себя этой бумагой. Дай-ка посмотреть...

Твиззл покорно прекращает резать клочком свои запястья и возвращает его Люциусу.

Это - карандашный рисунок; Люциус и не подозревал, что мальчик такой хороший художник. Потом он замечает несколько неудачных линий и понимает, что это просто калька. Человек - то ли рыцарь, то ли самурай - с мечом наперевес. На одежде вышит какой-то зверь. Несомненно, перерисовано из какой-то книги.

Он заинтригован, но возвращает набросок Твиззл.

- Можешь идти.

К счастью, Твиззл больше не предпринимает попыток самоубийства, а спокойно удаляется.

Люциус возвращается в кабинет и пишет письмо сыну. О Гарри он не пишет ни слова. Он не представляет, как это можно объяснить. К тому же, письмо может попасть не в те руки.

От МакНейра, Петтигрю и самого Вольдеморта никаких вестей.

Люциус неожиданно обнаруживает, что это его не колышет.

И это его поражает. Как он может не волноваться? Если его это не волнует, он труп. Боже. Неужели он так опьянен близостью мальчика, что даже не беспокоится, будет он жить или умрет, если это не помешает сегодняшнему сексу?

Он садится и задумывается над этим.

Кто-то стучит в дверь кабинета. Он встает и открывает.

На пороге стоит Гарри. Не сидит, и Люциусу едва удается выудить то воспоминание.

- Не спускаешься ужинать?

Лишь слегка встревоженный, он смотрит на мальчика широко открытыми глазами.

Но даже это легкое беспокойство дается ему с трудом.

- Не хочешь поужинать в спальне в порядке разнообразия?

Улыбка играет в уголках губ мальчика.