- Ты бы хоть благовония здесь курил, что ли. В доме просто разит псиной. - Заткнись, мудло слизеринское! Кстати. Не подскажешь, кто на этот раз окунул твою башку в бочку с салом? - Ах ты…
Артур Уизли страдальчески морщится, его жена поджимает губы и раздражённым движением заправляет за ухо тускло-рыжую прядь. Тонкс надувает щёки и содрогается от беззвучного смеха, но скисает, поймав унылый взгляд сгорбившегося на краешке стула Люпина. Мундугус откровенно ржёт. Всё, как обычно. Еженедельное выступление Сириуса Блэка и Северуса Снейпа – только у нас весь вечер на арене клоуны-уроды. Спешите видеть.
Кингсли грустно усмехается. За полгода, прошедших с момента водворения наследника Блэков в родовое гнездо, он уже привык к подобным сценам. Но надоело это изрядно… Тем временем перебранка в прихожей набирает обороты, и вскоре к ней добавляется пронзительный визг сумасшедшего портрета. В ход идут такие выражения, которых Шеклболт и слыхом не слыхивал – а ведь нельзя сказать, чтобы он был обременён благородным воспитанием. После особенно красочного оборота, включающего в себя детальное описание гениталий слизеринского декана, волосы Нимфадоры из фиолетово-розовых превращаются в серые, и Молли не выдерживает.
- Нет, это переходит всякие границы! – она выворачивается из-за стола и, с неожиданной для её комплекции прытью, взлетает по скрипучей лестнице, - Возьмите себя в руки, вы же взрослые люди! - её пронзительный крик перекрывает даже блэковское рычание, - Северус, ну ты же умный человек, ты можешь не поддаваться на эти провокации. Сириус, в конце концов, ты способен держать язык за зубами?
Люпин закрывает глаза и мотает головой. Артур окидывает кухню беспомощным взглядом и жалко ухмыляется.
- Ремус, пожалуйста. Сделай ты хоть что-нибудь. - Что, например? - Ну, успокой ты его. Тебя он послушает. - Ага, как же.
Тонкс испуганно переводит взгляд с одного на другого и нервно кусает губы. Кингсли тяжело вздыхает, накладывает на пергамент со стенограммой заседания Ордена Скрывающие чары и встаёт из-за стола. - Я схожу. Сидите.
На лицах присутствующих явное облегчение. Шеклболт поднимается в прихожую, но поспевает как раз к шапочному разбору – Снейп уже успел смыться, Блэк стоит в углу, мерцая бешеным взглядом из-под спутанной чёлки, а багровая от злости Молли размахивает руками прямо у него перед физиономией.
- Ты к нему всё цепляешься, и цепляешься, просто сил никаких нет! Полная безответственность. Научись, наконец, владеть собой, на четвёртом десятке – самое время! Ты хоть подумай – мы же одно дело делаем. Да и вообще - скоро приедут дети, какой пример ты будешь подавать им подобным поведением?
Блэк нервно вздёргивает голову, но, сдержавшись, только с силой прикусывает губы. - Да, Молли. Конечно. Я… постараюсь. - Сгинь, предатель! Исчезни! Я не желаю видеть твое гнусное лицо! – истерически орёт с портрета Вальбурга. - Как скажешь, дорогая, - Блэк взмахом палочки задёргивает занавески, скрывая картину за пыльной серой тканью, и, тяжело шаркая ногами, уходит прочь.
- Молли, прости, а ты помнишь, что это его дом? – тихо интересуется Кингсли, провожая внимательным взглядом ссутулившуюся фигуру Сириуса. - И что? Секунду Шеклболт смотрит в голубые глаза, наполненные праведным гневом, потом отводит взгляд. - Да, собственно говоря, ничего. Забудь. Пойду, пожалуй, поговорю с ним. - Вот именно. Объясни ему, наконец, что это… - Я понял, Молли.
… В спальне можно топор вешать – густой дух огневиски и тяжёлая муть застарелого табачного запаха просто выедают глаза. Блэк сидит прямо на полу у камина, уставившись на неподвижных полуголых девиц, украшающих потёртые стены. Кингсли, помедлив, опускается рядом с ним и видит, как мокро лоснится впалый висок, а на смуглой худой шее ритмично вздрагивает под кожей тонкая змейка артерии.
- Сириус.
Молчание.
- Сириус, успокойся. - А я спокоен, Кинг. Как удав. - Я заметил.
Блэк усмехается.
- Сириус, я понимаю, что ты слышал всё это уже много раз… но надо просто потерпеть. - Знаю. - Я серьёзно. Ты же понимаешь, мы ведём работу. Как только удастся взять Петтигрю… - Слушай, Кинг. Не начинай это снова.
Блэк достаёт из кармана сигаретную пачку и прикуривает. Звук, с которым он втягивает в себя дым, до странности похож на тихий всхлип, и Шеклболт напряжённо вглядывается в смуглое лицо, выискивая на нём признаки истерики, но Сириус только вновь усмехается – холодно, недоверчиво.
- Я слышал это десятки раз, Кингсли. Я и сам себе это знаешь, сколько раз повторял? А на деле… торчу в этом чёртовом гадюшнике, как привязанный, а вы прекрасно обходитесь без меня. Сиди, Сириус, не высовывайся, Сириус, дай мы поцелуем тебя в обе щёчки, Сириус, – он так умело передразнивает мягкий голос Дамблдора, что Шеклболт с трудом удерживается от смеха, - так замечательно, что нам есть, где устроить штаб, а об остальном не беспокойся. Лови себе докси, да дрочи с тоски. Альбус, и тот… а, к Мерлину это всё! – Блэк устало машет рукой.
Шеклболт искоса поглядывает на худую щёку с полукружьем тонкой морщинки у края бледно-розовых губ, на лоснящиеся в неровном сиянии каминного пламени чёрные пряди. Сириус резко выдыхает дым и откидывает голову назад. Серые глаза, поймавшие отсветы огня, вспыхивают ярким, почти перламутровым блеском.
«Надо же, при таких светлых глазах – и такие волосы, - рассеянно думает Кингсли, - интересно, а соски у него какие? Наверное, всё же, коричневые…». И вдруг содрогается от почти невыносимо-острого возбуждения, клинком вонзившегося в живот.
Он стремительно вскакивает на ноги. Блэк глядит на него снизу вверх, и недоумение, отразившееся в тёмных зрачках, бьёт Шеклбота больнее оплеухи.
- Ты чего? - Ничего, - торопливо отвечает Кингсли, стараясь не смотреть, как узкие губы Сириуса сжимают бело-жёлтый цилиндрик сигареты, - мне просто пора идти – сегодня планёрка в Аврорате. - Ну-ну… - неопределённо говорит Блэк, продолжая лениво посасывать сигаретный фильтр. Шеклбот подходит к двери и берётся за ручку. - Кинг. - Да? – он не оборачивается, чувствуя, как выбритый затылок щекочет блэковский взгляд, а в груди ворочается что-то тяжёлое и горячее. - Слушай. Я… хотел попросить. Если ты будешь в маггловском Лондоне, может, купишь мне сигареты? Билл забывает, а я… ты понимаешь.
Аврор Шеклболт выходит в коридор и аккуратно затворяет за собой дверь. Несколько минут он неподвижно стоит в коридоре, закрыв глаза и глубоко дыша. Потом грустно усмехается и медленно спускается вниз.
Глава 1
* * *
Коридор дома на Гриммаулд-плейс освещается старинными газовыми рожками, и, по непонятной причине, всегда напоминает Шеклболту помещение авроратского морга, даром что грязные, отстающие от стен обои не имеют ничего общего с белоснежным кафелем. Наверное, дело в том, что в дрожащем, синеватом свечении лица на портретах приобретают совершенно мёртвенное выражение. Но сегодня Кингсли не обращает внимания на тусклые, хмурые взгляды покойных Блэков. Он спускается по кухонной лестнице, и ещё в начале пути чувствует – что-то случилось. Что-то не так, как обычно, но в этой необычности нет угрозы, даже наоборот. Воздух пропитан чем-то ярким. Новым, даже радостным. Звуки – звонкое постукивание чего-то металлического о дерево, потрескивание поленьев в пылающем очаге, негромкое хрипловатое мурлыкание – он в жизни не слышал, чтобы Сириус напевал, – бодрое шлёпанье босых ног по каменному полу…
И – запах. Резкий, свежий, морской, совершенно неожиданный для затхлой атмосферы дома.
Шеклболт сходит вниз и замечает у стола пританцовывающую худую фигуру. Он не может оторвать от неё глаз. Обнажённая смуглая спина в свете пламени блестит, как начищенная бронза, мешковатые джинсы висят на худых ягодицах…
– Си… – Блядь!
Блэк подпрыгивает на месте и, почти незаметным глазу движением схватив со стола палочку, всем корпусом разворачивается назад. Он настороженно блестит серыми глазами, сдувает назад чёрную чёлку, но, узнав Кингсли, мгновенно успокаивается. Палочка летит обратно и скатывается со стола на каменный пол, а по кухне разносится лающий смех, который сейчас кажется необычайно добродушным и – в кои-то веки – не окрашенным истерикой.
– Тьфу, напугал. – С чего вдруг? Ты же знаешь – сюда не может войти никто, кроме членов Ордена. – Да помню, помню, просто… расслабился.
Кингсли подходит ближе и с изумлением замечает на столе остро поблескивающий нож, здоровенную разделочную доску с резной фигурной рукояткой, а на доске…
- Мерлин, откуда она у тебя? - Мундугус принёс, - фыркает Блэк, - я его попросил.
Крупная рыбина тускло серебрится на сливочно-жёлтом дереве. Сириус, улыбаясь, проводит пальцем по гладкому, усеянному крупными блестящими чешуями, плотному боку.
– Думаешь, я совсем спятил тут от тоски? – Нет, – отвечает Шеклболт, игнорируя слегка вызывающий тон Блэка, – думаю, ты решил немного разгрузить Молли. – Почти. Знаешь, когда я жил у… Джеймса – он произносит это имя с заметным трудом – мы иногда сбегали с ним по ночам на реку… ловили всякое разное, а потом варили уху в котелке. Захотелось вспомнить. Когда Гарри приедет на Рождество, сварю ему… надеюсь, понравится. А сейчас просто потренируюсь немного. – А почему не чарами? – Думаешь, я хоть немного помню хозяйственные заклинания? Да и потом… летом же магию нельзя было использовать – обходились без неё. Джей однажды распахал себе руку так, что мама не горюй, миссис Дори его чуть не убила…
Он немного мрачнеет и вновь тянется к ножу. Тонкое лезвие с негромким скребущим звуком скользит по упругой рыбьей плоти, чешуя, посверкивая в свете очага, блёстками разлетается в стороны. Шеклболт молча смотрит на длинные смуглые пальцы и чувствует, как в висках рождается чугунно-тяжелый звон. Сириус ловко отделяет плавники, стремительным движением вспарывает рыбье брюхо. Запах становится ещё острей, обволакивает ноздри, щекочет горло, как йодисто-солёная морская вода. Кингсли невольно сглатывает.
– Ты что хотел-то? – А? – Что хотел, говорю? – Да ничего, - Кингсли незаметно облизывает губы и переводит взгляд на лицо Блэка, - ты же просил сигареты. Я сегодня купил.
Сириус издаёт боевой клич и притопывает босой ногой. – Что ж ты молчал?! Давай их сюда скорее!
Его голос полон нежности к «ядовитым маггловским штукам», как брезгливо называет их Молли. Кингсли усмехается и извлекает из кармана мантии белую коробочку с ярко-красным овалом. – О! – Блэк, как дирижёрской палочкой, взмахивает ножом, и перламутровые пластинки чешуи вновь взлетают в воздух, рассыпаясь по кухне рождественским конфетти, - Мерлин великий, вот счастье. Знаешь, курево – самое гениальное из маггловских изобретений, - он дурашливо закатывает глаза и декламирует нараспев:
Утешить друга я желаю, Когда тоска в его душе: Как печь в убогом шалаше, Что варит ужин, я пылаю,
Сплетаю голубую сеть, Ртом дым и пламя источаю И нежно дух его качаю;
Мне сладко сердце в нем согреть И дух, измученный тоскою, Вернуть к блаженству и покою.*
Он так забавно выпевает последние строки, по-детски вытягивая губы трубочкой, что Шеклболт начинает хохотать и, прищурившись, вертит перед его лицом сигаретной пачкой. На блэковском лице появляется фальшиво обиженное выражение. – Кинг, кончай! Блин, руки грязные – прикури-ка мне, а то все кости звенят.
Кингсли срывает обёртку и достаёт сигарету. Прикурив, он картинно затягивается и медленно выпускает тонкую струйку беловатого дыма. Блэк по-собачьи рычит и трясёт головой. – Садист. Да сунь ты её мне в рот!
Последняя фраза тяжело толкает в лоб и стекает на щёки удушливым теплом. Шеклболт впервые благодарит Мерлина за то, что тот наделил его чёрной кожей, на которой незаметен румянец. Кингсли подходит к Сириусу и двумя пальцами поносит сигарету к его лицу. Жадные губы с готовностью размыкаются, принимая из его подрагивающих пальцев бело-жёлтый столбик с алым огоньком на конце. В тёмной глубине мелькает нежно-розовый кончик языка, мгновенно заталкивающий сигарету в угол рта и Блэк, затягиваясь, восторженно мычит: – М-мм… ка-аайф…
Он откидывает голову назад, втягивает щёки. Крохотный столбик пепла спархивает на пол, рассыпаясь по гладким камням мельчайшей серебристой пылью. В худом лице, в тонких губах, в опущенных ресницах столько чувственности, что Кингсли обдаёт жаром. Он непроизвольно отшатывается назад и прикрывает глаза. В наступившей пульсирующей тьме перед ним проплывает дрожащий уголёк сигареты, смуглая шея, чёрные кольца волос, прилипших к потному лбу. Чёрт, чёрт, чёрт… надо уходить отсюда к мерлиновой матери, пока не наделал глупостей. Шеклболт до боли сжимает челюсти, глубоко вдыхает носом, стараясь успокоиться. И ощущает вдруг густой, пряный запах чужого пота. Веки моментально распахиваются.
Сириус Блэк стоит почти вплотную к Кингсли. И – смотрит. Серьёзно. Задумчиво. Оценивающе.
Шеклболт замирает, чувствуя, как водовороты сириусовских радужек затягивают его всё глубже и глубже в серебристую, как рассыпавшийся по камню пепел, светящуюся глубину. И на дне её, словно угли под этим пеплом, горит красноватый, томительный жар, который мгновенно разносится по артериям и упругой волной отдаётся прямёхонько в яйцах.
Блэк медленно размыкает губы. Сигарета, рассыпая алые искорки, летит на пол. – Кинг?
Шеклболт мотает головой.
– Кинг, – руки Сириуса взмывают вверх и тут же опускаются. – Блядь, я весь в этой чертовой рыбе… Кинг. Помоги.
Шеклболт непонимающе смотрит на него. Блэк коротко хмыкает.
– Джинсы, Кинг. Расстегни их. Ну?
Кингсли не верит собственным ушам. А Сириус вдруг быстро нагибается к нему, не касаясь руками, утыкается лицом в шею и прихватывает кожу острыми зубами.
– Ну? Что ты испугался?
Тяжёлая пряжка звякает, скользкая медь молнии истерично взвизгивает в трясущихся пальцах Шеклболта. Блэк отступает на шаг и вдруг делает бёдрами невыразимо блядское движение, совершенно не вяжущееся с его спокойным, даже насмешливым лицом. Джинсы сползают вниз, Сириус стаптывает мятую ткань на пол и выступает из неё – маггловская богиня из морской пены, вот только у богинь вряд ли бывает такой откровенно и нагло стоящий член, и, увидев этот член, Кингсли наконец отпускает все тормоза.
Он бухается на колени, утыкаясь лицом в пах Блэка, жадно вдыхая смесь запахов – пот, звериный дух мускуса, острый, резкий запах рыбы. Шеклболт всегда был требователен к своим любовникам: душ, Очищающие чары, парфюм; он не переносит неопрятности, но сейчас ему плевать, просто – плевать на всё, и даже острый, маслянистый вкус секрета на языке не вызывает неприязни, а только усиливает дикое, неконтролируемое возбуждение.
Сириус хрипло стонет. – Возьми его… ну же…
Кингсли сосёт, давится, стараясь взять глубже, принять в себя всё до конца. Блэк резко двигает бёдрами ему навстречу, вскрикивает, ругается сквозь зубы, переступает по полу смуглыми босыми ногами, но вдруг отстраняется. Шеклболт смотрит на него снизу вверх, губы горят, перед глазами всё плывёт, алые пятна румянца на щеках Сириуса распадаются на десятки мелких искорок. Блэк понимает руки, разводит их в стороны – обнажённое худое тело в полумраке кухни кажется нарисованным, резко выступают тонкие рёбра под кожей, рассыпаются по лбу чёрные пряди; на какой-то безумный миг Кингсли кажется, что между спутанными кудрями сейчас покажутся терновые шипы и блеснут мелкие капли крови… но это длится лишь секунду. Сириус легко запрыгивает на стол, ложится, упираясь пятками в деревянную столешницу. И вдруг похабным, приглашающим жестом широко раздвигает ноги.
– Что стоишь, Кинг? – шепчет он, - Иди сюда.
Шеклболт поднимается с трудом – коленям на каменном полу пришлось совсем несладко. Он медленно подходит к столу, на ходу стягивая через голову мантию, роняя на потрескавшиеся плиты серый маггловский свитер. Голова гудит, во рту пересохло. Блэк лежит, по-прежнему не сдвигая худых колен, раскинув в стороны руки со смугло-розовыми ладонями, и эти ладони почему-то заводят Кингсли больше, чем непристойная раскрытость его позы.
Он склоняется над Сириусом. Узкая ступня моментально прикасается к его груди, слегка шершавая пятка скользит по крупному соску. Он ловит ступню и медленно ласкает кончиком языка упругие подушечки пальцев, ощущая вкус пыли и пота. Блэк смеётся, отдёргивая ногу.
– Давай, – шепчет он, – давай, Кинг, ну…
Из шкафчика, повинуясь негромкому шеклболтовскому «Акцио», вылетает бутылка макового масла, которым Молли любит заправлять картофельный салат. Она смачно шлёпается о ладонь Кингсли, и Сириус вновь глухо смеётся.
– Чего ждёшь? Заклинание не забудь.
Он хрипло вздыхает, когда кончик палочки Кингсли касается сомкнутого ануса. Масло соломенной струйкой течёт в тёмную ложбинку, короткие чёрные волоски распрямляются под его тяжестью, жирно блестят. Шеклболт массирует плотный сфинктер, пальцы срываются, скользят по растёкшемуся маслу. Когда анус раскрывается, пропуская внутрь две фаланги, Блэк прерывисто вздыхает и стонет – низко, возбуждённо.
– Давай. Сейчас, – он поднимает колени к груди, и Кингсли задыхается, глядя, как его пальцы движутся в покорно приоткрытом отверстии, показывающем розоватую, как внутренность морской раковины, нежную изнанку. Он судорожно рвёт свободной рукой застёжку брюк, не обращая внимания на то, что пачкает тонкую шерсть жирными пятнами, стаскивает трусы, высвобождая член. Сириус слегка приподнимает голову, окидывает взглядом тёмный, как эбеновое дерево, массивный ствол, обнажившуюся блестящую алую головку.
– О-оо… – его зрачки расползаются чернильными лужицами, – большой…
Кингсли, придерживая его за бедро, с рычанием толкается вперёд. Краем ускользающего сознания он понимает – нет, нельзя, Сириусу будет больно, но тело уже не повинуется разуму. Шеклболт погружается в обжигающе-жаркое, тесное, гладкое; он подхватывает ноги Блэка, вскидывая их на плечи, игнорируя короткий болезненный стон, и натягивает Сириуса на себя, словно перчатку. Тот запрокидывает голову, упираясь затылком в край стола, брови взлетают вверх, по лицу тонкой тенью проносится страдание. Член опадает. Кингсли с огромным трудом останавливается.
– Прости… – хрипит он, выгибаясь в чудовищной судороге неудовлетворённого желания, – я… я…
Блэк вдруг резко дёргает задом ему навстречу, и Шеклболт кричит, не в силах сдержать тугую горячую волну в паху. Смуглые ноги стальной хваткой стискивают его поясницу. Раскинутые руки Сириуса сжимаются в кулаки.
– Давай… давай, блядь, ну же…
Кингсли начинает двигаться. Сириус бьётся на столе, колотится затылком о выскобленное дерево. Разделочная доска, сбитая его рукой, летит на пол, блёстки чешуи вспархивают в воздух, оседают на его волосах, на влажной от пота коже. Сквозь стиснутые зубы рвётся низкий вой:
– Ещё, ещё, ещё-оо…
Через полминуты его член выстреливает перламутровой, как разлетевшаяся чешуя, тонкой струйкой спермы. Шеклболт опустошается вслед за ним – долгой, мучительно-сладкой судорогой. Он падает на Сириуса, размазывая по его животу и груди липкое семя. Тишину кухни нарушает только потрескивание огня в очаге и хрип их дыхания. Сириус трётся лбом о плечо Кингсли, тот медленно поднимает отяжелевшую голову и слизывает со смуглой щеки прилипшую рыбью чешуйку. Потом их губы встречаются. Впервые за весь вечер.
* * *
… Полчаса спустя Блэк и Шеклболт стоят в коридоре. Одежда приведена в порядок десятком очищающих заклинаний, мантия Кингсли застёгнута, волосы Сириуса собраны в хвост. Обоим немного неловко. Блэк исподлобья смотрит в блестящие шоколадные глаза и вдруг тихо смеётся.
– Что? – спрашивает Шеклболт.
Сириус протягивает руку и снимает с его виска крошечную перламутровую пластинку.
– Отличная уха получилась, верно, Кинг?
Шеклболт ловит его ладонь и прижимает к своим полным губам.
– Сириус. Я… могу прийти завтра?
Блэк понимающе ухмыляется.
– Хочешь состряпать ещё что-нибудь?
– Хочу. Очень хочу, – честно отвечает Кингсли, улыбкой отвечая хулиганскому блеску в серых глазах.
– Что ж… - Сириус насмешливо раздувает ноздри, - завтра возвращается Рем… думаю, мы займёмся приготовлением сандвичей.