Шеклболт выходит из дома Блэка и аппарирует в Хогсмид, в свою небольшую квартирку, оставшуюся от родителей – они погибли почти десять лет назад при аварии маггловского автобуса – случайная, нелепая смерть, которая до сих пор ноет старым шрамом где-то в дальнем уголке сердца Кингсли. Он скидывает мантию прямо на пол, проходит в гостиную и валится на диван. Перед закрытыми глазами стоит копна чёрных сириусовских волос и прикушенные тонкие губы – Шеклболт подносит руки к лицу и глубоко втягивает ноздрями оставшийся на пальцах аромат рыбы и мускуса. Он находится в состоянии, близком к эйфории – почти забытое ощущение. Последний раз что-то подобное Кингсли испытывал много лет назад, после свиданий с ныне покойным Фабианом Прюэттом – маленьких кусочков счастья, запретных не только потому, что это была связь с коллегой, но и потому, что брат Фаби, узнай он о том, с кем его близнец предпочитает проводить свободное время, просто прихлопнул бы обоих, как мух. Не то чтобы Гидеон славился своей нетерпимостью к увлечениям такого рода – в среде чистокровных это было бы странно, – дело было в самом Шеклболте… Кингсли грустно усмехается – увы, но, рождённый на английской земле, за тридцать с лишним лет он так и не смог стать здесь своим. Англичане не любят чужестранцев… хотя открыто это демонстрируют немногие. Сейчас, конечно, взгляды стали более либеральны, но двадцать лет назад всё было значительно сложнее. Во всяком случае, об обнародовании отношений наследника рода Прюэттов с сыном эмигранта они с Фабианом даже не помышляли.
* * *
Дед и бабка Кингсли Шеклболта были рабами, и в своё время покинули Миссури по магическому каналу знаменитой «подземной железной дороги». Отец Кинга рассказывал маленькому сыну, что в гостиной его родителей было устроено что-то вроде алтаря, украшенного неувядаемыми зачарованными лилиями. На алтаре возвышался портрет вечно хмурой чернокожей ведьмы с цепким взглядом желтовато-карих глаз. Это была Гарриет Табмен – именно она, неуловимый «кондуктор подземки», голову которой магглы оценивали в сорок тысяч долларов, помогла им добраться до Канады. Саймон Шеклболт, отец Кингсли, родился уже свободным. Когда ему было двадцать шесть, он познакомился с девушкой смешанной крови по имени Роза – дочерью колдуньи и маггла. Впоследствии он женился на ней и уехал в Англию: отец, потомственный вудуистский бокор*, не простил ему брака с полукровкой. Преследовать, однако, не стал – Саймон был младшим из четырёх сыновей, и без него было кому передать тайное искусство. В Лондоне у молодых Шеклболтов всё сложилось довольно удачно: ещё во время рутинной проверки новоприбывших Магической Миграционной службой Саймоном заинтересовались авроры. Вскоре ему предложили место во Всебританской научно-исследовательской лаборатории при Аврорате – эмиграция из стран третьего мира в то время резко возросла, и Министерству требовался хороший специалист по Вуду. Саймон согласился не раздумывая – помимо весьма глубоких знаний о той ветви Тёмных искусств, что включала в себя кровавые жертвоприношения лоа Легба, он увёз из Канады глубокую обиду на оттолкнувшую его семью. Охота на тех, кто в сознании новоиспечённого аврора был накрепко связан с прощальным презрительным взглядом отца, вполне удовлетворяла его мстительную натуру. Всё детство Кингсли прошло в рассказах об Огуне и Калфу, о безумной Мари Лаво, об особенностях изготовления действенных гри-гри**, и для родителей не было неожиданностью, когда по окончании Хогвартса юноша изъявил желание пойти по отцовским стопам. Мать, правда, всё же плакала – в Британии шла война, и Роза умирала от страха за своих мужчин, но протестовать не посмела. Кингсли подал заявку в Высшую Школу и был принят.
Изначально он хотел заниматься тем же, что и отец, но за время учёбы пересмотрел свои приоритеты. Магическая Британия была невелика, и четверть её населения обучалась на Слизерине. А еще две четверти никогда не испытывали стремления защищать законы волшебного сообщества и охотиться на своих же собратьев-магов, ибо почти у каждой семьи была своя история. История про факелы в ночи, грохот маггловских кулаков в двери и скорченные от жара трупы на дымящихся кострах – мало кто из чистокровных верил в детскую сказочку о Венделине Странной, которую рассказывали министерские учебники. Поэтому Аврорат всегда был самым малочисленным подразделением Министерства Магии. На первом курсе историю права группе Шеклболта читал пожилой аврор, с упоением рассказывавший о правоохранительных органах крупных стран, в частности – США и России. Последняя неизменно вызывала его восхищение: тамошний Аврорат, который официально именовался очень длинно и вычурно, но неизменно сокращался до краткого и весомого "Komitet", не только занимал два здания в центре столицы, но и имел обширный штат тех, кто занимался исключительно оперативной работой. Никаких ночных допросов, никаких обязанностей секретаря-телохранителя. Только прогулки по городу, разговоры с неопрятными старухами в потертых мантиях и пропахшими зельями стариками, обход притонов и бешеный стук сердца, когда зелёный луч пролетает мимо, едва не зацепив тебя… Курсанты внимали рассказам с раскрытыми от восхищения ртами, но Кингсли, как ни странно, оставался абсолютно равнодушен к тому, что его отец презрительно называл «дешёвой подростковой романтикой». В мечтах он видел себя облачённым в белоснежную мантию эксперта-криминалиста в интерьерах авроратской лаборатории.
Всё изменил случай.
… Как-то вечером Шеклболт с двумя сокурсниками дежурил по Школьной казарме. Они уже закончили нудное мытьё полов – по старинному обычаю второкурсники занимались этим без палочек, используя лишь банальные маггловские вёдра и тряпки – и ушли в курилку передохнуть и потравить байки. Громкое ржание заглушало любые звуки в радиусе мили, и, когда дверь распахнулась, Кингсли первым заметил на пороге кряжистую фигуру в потрёпанной багровой мантии. Он стремительно вытянулся в струнку и рванул за рукав смеющегося Фабиана. Через секунду в курилке наступила полная тишина, и в этой тишине прозвучал хриплый голос:
- Какой курс?
- Второй, сэр! – рявкнул Шеклболт. Из предыдущего общения с Аластором Моуди он вынес, что говорить с этим человеком нужно чётко, кратко, по существу – и желательно быстро, пока этот псих не успел выхватить палочку.
- Второй, говоришь… За мной. Пора вас... в курс дела вводить, голубки.
Они вышли из курилки и направились прямо в холл, к исполинскому камину с огромным количеством каналов связи, которым можно было добраться до любой точки Британии. Несколько секунд спустя курсанты под предводительством Шизоглаза уже стояли на дощатом полу в отделении Аврората маленького городка Окем, графство Ратлендшир, а оттуда аппарировали на окраину, к аккуратному домику из красного кирпича с ухоженным газоном и цветущим садом. У входа в дом маячили две фигуры в знакомых мантиях, судя по нашивке с Мнемозиной на правом плече - явно обливиаторы, караулящие случайных магглов.
Аластор о чём-то переговорил с аврорами, обернулся к курсантам и насмешливо бросил: - Ну, кто самый храбрый?
Ему никто не ответил – безумия, плескавшегося в одиноком глазу Моуди, и постных физиономий обливиаторов вполне хватало, чтобы понять – предстоящее зрелище никак нельзя отнести к приятным. Наконец, Фаби дёрнулся вперёд, и в тот же момент Кингсли, хорошо знавший впечатлительную натуру своего друга, оттёр его плечом в сторону.
- Я, сэр, - решительно сказал он.
Моуди коротко хмыкнул и поднялся на крыльцо. Шеклболт двинулся за ним. Кто-то из Авроров – видимо, пожалев курсанта, – попытался его остановить, но, поглощённый мыслями о Прюэтте, о его побледневшем лице, на котором резко выступили вдруг крупные золотые веснушки, о крошечной капельке пота в густой каштановой брови, Кингсли вошёл в дом.
… Спустя две минуты он пулей вылетел наружу, отбежал в сторону, за аккуратные круглые клумбы, усеянные маргаритками, и, наклонившись, попытался очистить заблёванные ботинки с помощью Тергео. Пушистые чашечки цветов расплывались у него перед глазами, разрастались до огромных размеров, разевая, подобно каким-то чудовищным муренам, алые бахромчатые пасти. Но даже эта сюрреалистическая картина не могла стереть из памяти чисто прибранную светлую гостиную, нежно-жёлтые занавески на вымытых до блеска окнах, ухоженные цикламены в керамических горшках…
И – наскоро сколоченный деревянный жертвенник посреди комнаты. Тощее обнажённое тельце ребёнка лет восьми. Каменные рукоятки ритуальных ножей: два – в предплечьях, один – в животе, один – в горле.
И запахи. Тяжёлый, густой – крови, и тонкий, сладковатый – детской мочи.
Он не сказал ни слова подбежавшим парням – даже Фаби. Просто развернулся, и, не дожидаясь разрешения старшего, аппарировал в местный Аврорат. И позже, дома, обсуждая с отцом своё решение выбрать другую специализацию, Кингсли Шеклболт говорил ровным, спокойным, совершенно уверенным голосом. И Саймон смирился.
Кингсли так никогда и не узнал ни имени ребёнка, ни цели, с которой тот был принесён в жертву. Но он никогда не забывал его – свой первый труп. Дети не должны умирать на алтарях. И Шеклболт делал все, чтобы этого не происходило.
* * *
Кингсли просыпается утром на том же диване. Глухо ноют ступни – он даже не удосужился снять ботинки, покалывает в висках, во рту стоит вкус огневиски. Вчера они с Блэком пили прямо из горлышка, и воспоминание о тёмном стекле бутылки, призванной Сириусом из буфета, бутылки, к яркой этикетке которой прилипли полупрозрачные, серебристые лепестки рыбьих чешуек, заставляет аврора улыбнуться неведомо чему. Он наскоро принимает душ, надевает форму и камином отправляется на работу, с трудом поспев к началу планёрки. Прокуренный кабинет Скримджера набит аврорами, львиный рык Главного, который как раз распекает кого-то из сотрудников, глухим рокотом отражается от обшитых деревом стен. Обсуждение дел, обсуждение того, как продвигаются эти самые дела, очередная взбучка нерадивым… Всё привычно и знакомо.
По окончании планёрки Шеклболт уходит к себе в отсек, снимает с ящиков стола охранные чары и достаёт стопку пергаментов. На сегодня у него назначен допрос свидетеля по делу об изнасиловании под Империо, парень должен появиться минут через десять. Ещё в прошлый раз его поведение показалось Кингсли заслуживающим внимания: щенок нервничал, путался в показаниях, поминутно облизывал пухлые губы, а по окончании допроса не глядя подмахнул протокол и поспешил покинуть Аврорат. Явно врал, скотина – не иначе, тоже участвовал… Шеклболт устало откидывается на спинку офисного стула.
- Тук-тук. - Входи, Гес.
На соседний стул опускается Гестия Джонс – самый молодой следователь Аврората. Эта худенькая черноволосая ведьма известна среди коллег пристрастием к довольно крикливым украшениям – она носит их постоянно, вот и сейчас тонкую шею отягощают какие-то здоровенные деревянные бусы, окрашенные во все цвета радуги. А ещё у Джонс внимательный взгляд, нюх как у крупа и шесть Круцио на палочке – и это только те, что попали под отчётность. Одна из любимых учениц старого Моуди – что тут скажешь?
- Ты чем занимаешься? - Дело Бозуорт. Помнишь, я говорил тебе о том парне, Крофтоне? - Помню, конечно. И что? - Да ничего. Не был, не видел, спал в соседней комнате… - А эта что говорит? - А что она может сказать? Под Империо не особо и понимаешь, что с тобой делают. - Н-да… - Гестия морщит лоб, - Как насчёт Веритасерума? - Дохлый номер, Гес – Скримджер не подпишет. Нет достаточных оснований. - Вот же блядство…
Кингсли молчит, устало хмурясь. Он уверен в том, что мерзавец тоже трахал девчонку – просто знает это, с первого момента, когда крысёныш сгорбился на стуле и сунул подрагивающие бледные кисти меж тощих колен. Но… вот именно, что «но».
- Блин, то ли дело у этих русских…
- В смысле, Гес? – полгода назад Джонс побывала на стажировке в России – у тамошнего Совета Чародеев внезапно появилась идея обменяться опытом с британскими коллегами. Вернулась Гестия, полная впечатлений.
- Я тебе не говорила? Это мы сидим тут за картонными переборками на виду у начальства. А там у каждого следователя – свой кабинет. И Заглушку наложить – раз плюнуть. И никто не станет проверять твою палочку. Смекаешь?
Шеклболт проницательно смотрит в яркие голубые глаза и, не выдержав, усмехается:
- А, вот ты о чём… - Именно! Именно, Кинг – у них даже поговорка есть: «зашёл свидетель – вышел подозреваемый». - Хороший подход. Но у нас, дорогуша, кажется, всё ещё правовое государство… - Угу. И разрешение Фаджа на Непростительные вписывается в это государство на раз. - Тогда была война, Гес. - Пф-ф… Можно подумать, сейчас что-то изменилось, - фыркает Джонс, поигрывая своим украшением.
Кингсли смотрит, как тонкие женские пальцы вертят крупную жёлтую бусину, похожую на шарик сливочного мороженого. В детстве он всегда заказывал у Фортескью именно сливочное, а эта дурочка, Аманда Бозуорт, тоже любит мороженое, – сама сказала, что познакомилась с двумя молодыми магами именно в кафе Флориана, куда забежала в обеденный перерыв, чтобы съесть что-нибудь вкусненькое. Шеклболт вспоминает замурзанное полудетское личико на белой подушке, следы слёз на пухлых щеках, тяжёлый запах в палате Мунго… И принимает решение.
- Ладно, Гес, иди. Этот щенок вот-вот появится. - Как скажешь. Может, попозже перекусим вместе? Я сегодня дежурю по городу, так что никуда не тороплюсь. - Не знаю, смогу ли – мне ещё в Азкабан надо. - Опять по делу Блэка? - Ну да, - Кингсли старается говорить как можно более безразличным тоном. Хотя с Джонс уже работают на предмет вербовки в Орден, ситуация всё ещё неясна. - И не надоело им ворошить это… Ладно, пока. - Пока.
… Джеффри Крофтон, тощий двадцатилетний сопляк в модной лиловой мантии смотрит в лицо Шеклболта с нервной и в то же время вызывающей усмешкой.
- Не понимаю, аврор, зачем я вам нужен ещё раз? Что знаю – всё рассказал.
- Стандартная процедура, - доброжелательно отвечает Кингсли, - первый допрос, второй допрос, очная ставка, еще одна очная ставка, потом еще один допрос, потом опознание... Это нормально, не волнуйтесь. Дело сложное. Пока наши эксперты проверят, все ли можно выжать из потерпевшей обычными методами, пока я поработаю с вами в рамках Уложения о дознании, а там, глядишь, придется и магглов подключать... Удивительные создания эти магглы... Вроде бы такие беспомощные, безобидные, а методы дознания у них не чета нашим... Вот вы в курсе, что применение обычных пыток запрещено ими на пятьдесят лет раньше, чем это сделали мы? А все почему? Их методы расследования позволяют установить степень вины подозреваемого надежнее, чем Круциатус высокой степени. Правда, нам придется взять у вас образцы крови, слюны, волос… спермы, конечно же... – глаза мальчишки распахиваются во всю ширь, и Кингсли усмехается: - Мой покойный отец сказал бы: полный комплект для куклы Вуду... Ну-с, приступим. Что вы делали в промежуток времени с 12 часов дня до 15 часов дня семнадцатого декабря сего года?
- Да я ж вам говорил, - Крофтон пускает петуха и натужно кашляет, его впалые бледные щёки заливают пятна розоватого румянца. Шеклболт с невозмутимым лицом призывает с подоконника графин с водой и наливает немного в мутный тонкостенный стакан. Свидетель торопливо глотает, кадык на тощей шее судорожно дёргается, светло-голубые радужки глаз заливает тяжёлая, свинцовая муть страха: слова аврора здорово напугали его, хотя мальчишка и пытается это скрыть, – познакомились с… э-ээ… с ней в кафе, потом гуляли по Дайгон-аллее, потом пошли к Марти... в смысле - к Мартину Паркинсону домой. Мы просто развлекались – пили там, болтали... А потом я вырубился и дальше ничего не знаю!
- В каком кафе вы познакомились с потерпевшей? - уточняет Кингсли и мягко поясняет, - Это во избежание разночтений и недоразумений. А то знаете, бывает, что Марти познакомился с ней в банке Гринготтс, вы - в кафе, а она вообще увидела вас впервые в маггловском Гайд-парке... Да вы пейте, пейте, это ничего... так в каком кафе вы познакомились с мисс Амандой Бозуорт?
- В кафе Флориана Фортескью, - уже спокойнее отвечает Крофтон.
- Отлично, - говорит Кингсли, - Что вы заказывали в тот день?
Парень давится очередным глотком воды и смотрит в лицо Шеклболта уже с явственным недоумением.
- А за каким... то есть, извините, аврор, это вам зачем? Ну... вроде как я взял усладэль, Марти тоже... потом повторили. И всё... кажется.
- Я же говорю, - усмехается Кингсли, - стандартная процедура. А почему именно усладэль? Все-таки обеденное время, кофе там, молочный коктейль, я еще понимаю... Впрочем, ваше дело. Итак, кроме усладэля не брали больше ничего? Например, мороженое для пострадавшей не заказывали? Или еще что-нибудь в этом роде?
- Нет. Она сама себе заказала. Наверное... я не помню.
- Та-ак, - Кингсли тщательно сверяется с предыдущим протоколом допроса, - что именно она себе заказала?
- Я. Не. Помню. - Чётко говорит мальчишка, злобно поблескивая прищуренными голубыми глазами из-под припухших век. В его голосе уже нет страха - там раздражение на тупого ублюдка в красной мантии, на жёсткий неудобный стул, на проклятую дуру, которая попёрлась с ними домой к Марти - ни одна чистокровная так бы себя не повела, и сколько теперь проблем из-за этой дешёвки... - я и в прошлый раз вам то же самое говорил. Не помните?
- Нет, - отвечает Кингсли с лёгким удивлением, - в прошлый раз вы заявили, что ваш друг заказал потерпевшей вишневое мороженое... А вот Марти – тот да, тот с самого начала утверждал, что не помнит, заказывал ли он потерпевшей что-нибудь из меню. Поясните, будьте любезны.
... Это длится и длится – спокойные реплики Шеклболта и ответы мальчишки, становящиеся всё более и более дёргаными. Кингсли может задавать свои вопросы бесконечно. Одни и те же. В разных вариациях. Он спрашивает Крофтона о сортах мороженого, о погоде в тот день, о том, что за чушь начала нести потерпевшая после трех бутылок усладэля, о том, почему чистокровные девушки никогда не расстегивают верхнюю пуговку мантии, и является ли это просто признаком хорошего воспитания или дело в чём-то другом... Хороший допрос может длиться часами. За это время Шеклболт успевает между делом посетовать на так некстати принятый закон об ограничениях физического и магического воздействия на подследственных… и намекнуть на то, что закон законом, а в Авроратский подвал до сих пор ведут все те же четырнадцать ступенек. Крофтон зеленеет. Теперь он смотрит на аврора с ужасом, впалые виски покрываются мельчайшими капельками пота, на резко побледневшей коже ярко проступают алые точки юношеских прыщей. Интересно, почему он их не свёл? Аллергия на мандрагору? Да... и, конечно, насмешки... И девушки отдают предпочтение друзьям... Шеклболт на мгновение закрывает глаза. Заставляет себя вспомнить… Тусклые глаза девчонки и её судорожно сжатые колени. Отчёт авроратского колдомедика – чёткие строчки на желтоватом пергаменте: «срок нарушения целостности hymen*** около суток тому назад, на что указывают наличие красноты и припухлости по краям слипшегося разрыва, а также кровоизлияния у основания плевы». Усталый взгляд колдопсихиатора – видите ли, господин аврор, реактивный синдром изнасилованных – неприятная штука, а тут ещё и последствия Империо… вы понимаете… Кингсли открывает глаза и улыбается. Мягко, почти по-дружески.
- Собственно говоря, - неожиданно замечает он, - Самопишущее Перо – отличное изобретение, а ограничений по месту проведения допроса у меня нет. Давайте заодно проведем краткую экскурсию по нашему заведению. В конце концов, когда вам еще доведется побывать здесь?
Рука об руку они идут через весь зал, Кингсли предупредительно распахивает перед мальчишкой тяжёлую дубовую дверь. Запущенный, тускло освещённый коридор приводит их в тупик, где Шеклболт аккуратно проводит кончиком палочки по пыльной стене и в ней тотчас открывается невысокая дверь. Помещение за ней называется «подвалом» по старой традиции, на самом деле – уровень тот же, а стёртые мраморные ступеньки узкой лестницы – лишь тщательно наведённая иллюзия. И Заглушка здесь не нужна – двери и стены зачарованы соответствующим образом. Кингсли идёт, чеканя шаг, и чувствует острый запах страха, которым просто разит от Крофтона.
Он проводит трясущегося мальчишку по небольшому залу, где со старых времен остались стоять стальные столы с желобами для стока крови. И спокойно рассказывает, что зачастую жертва и преступник оказывались здесь соседями: пока колдомедики проводили вскрытие трупа, оперативники занимались подследственным. Конечно, сейчас совсем другие времена, мистер Крофтон, теперь принято выписывать специальный ордер... А вот раньше авроры брали людей прямо из постели...
Парень мелко дрожит. Серые губы, запавшие глаза – он абсолютно деморализован и даже не пытается скрыть это. Шеклболт опускает на трясущееся плечо свою тяжёлую ладонь. Второй рукой он как бы невзначай прикасается к краю стола. Пришло время блефа.
- Ах, да… я забыл сказать вам кое-что ещё. Девочка уже дала показания, а наши эксперты выяснили, что в её теле сперма двух разных людей, - он нежно проводит рукой по гладкой стали, словно лаская ее, - скажи мне, если ты спал в это время, Джеффри, значит, в гости к Марти пришел еще кто-то... Да? Нет? Ты видел этого ночного гостя? Или он ушел до того, как ты проснулся? Это Марти наложил на Аманду Империо? Или это сделал гость?
Пауза.
- Экспертиза никогда не лжёт. Отвечай мне, мальчик, кто первым ляжет на этот стол?
Его пальцы железной хваткой смыкаются на худом плече. И парень ломается.
- Врёте! – истошно вопит он, вырываясь и отскакивая к стене, покрытой облупившейся коричневой краской, - Вы всё врёте! Не было там никакой спермы, я Тергео накладывал… дважды!.. подумаешь, выебали сучку, она сама напросилась, пьяная дрянь! И… и… это всё Марти! Он мне первый предложил!
Самопишущее перо методично строчит, слегка покачивая парящий в воздухе блокнот. Кингсли снова улыбается.
- Вот как. Что ж, это превосходные новости, мистер Крофтон.
Мелкий ублюдок сползает на пол, заходясь в рыданиях. Вывести его наверх и заставить подписать чистосердечное – дело нескольких минут. А дальше – Азкабан до официального суда, и вряд ли мерзавец выберется оттуда в ближайшие лет пять: никакой адвокат не сможет его вытащить. Когда визжащего Крофтона волокут к камину, Гестия Джонс показывает Кингсли поднятый большой палец и широко улыбается. Шеклболт кивает ей.
Вот только сил на ответную улыбку у него не осталось.