Конец декабря проносится быстро, ярко и непривычно.
Кингсли проводит с Сириусом почти каждую ночь. Спешит к нему после работы, отмахиваясь от предложений коллег посидеть в «Трёх мётлах» или маггловском пабе, проходит по коридору, насмешливо глядя на перекошенное лицо Вальбурги (он здорово удивлён, что безумная старуха ещё не порадовала рассказами о его частых посещениях других гостей дома на Гриммаулд-плейс) и находит Блэка – то в кухне, то в спальне, то рядом с гиппогриффом. Новизна отношений не стирается – как не слабеет и опаляющее желание. Сириус отвечает тем же – при виде любовника серые глаза вспыхивают перламутровым блеском, который так восхищает Шеклболта, губы изгибает насмешливая, но радостная улыбка, твёрдые ладони сжимают плечи Кингсли, притягивая его поближе. И аврор плывёт в бешеной круговерти, желая только одного – чтобы это никогда не заканчивалось.
Он тратит много времени на блэковское дело: с одной стороны стараясь направить официальное расследование по ложному пути (тягомотина, которую устраивает Артур Уизли со своим обзором маггловских транспортных средств, как нельзя кстати), с другой – пытаясь обнаружить хоть какие-то следы Петтигрю. С последним дело обстоит неважно. Скорее всего, мерзавец теперь постоянно находится в своей анимагической форме, а искать безымянную крысу что в магическом, что в маггловском мире – дело бессмысленное. Шеклболт болезненно воспринимает свою беспомощность, но от Сириуса тщательно это скрывает: Блэк и так постоянно срывается в истерику при любом намёке на бывшего друга.
С Сириусом тяжело. Азкабан не сломил его, но будто остановил психическое развитие – Блэк навсегда остался тем двадцатилетним мальчишкой, за спиной которого когда-то сомкнулись осклизлые серые стены. Он максималист до мозга костей – только чёрное или белое, никаких полутонов. Если враг – то на всю жизнь, до драки, до разбитых в кровь кулаков. Особенно ярко демонстрирует это ситуация с Северусом Снейпом. Можно сотню раз повторить, что хогвартский зельевар делом доказал свою лояльность Ордену, что Дамблдор доверяет ему безоговорочно, что детские обиды надо оставить в прошлом – эффект один: Блэк психует, начинает орать, трястись, а то и размахивать палочкой. Каждое заседание, на которое является Снейп, превращается в фарс – и видно, что вторая сторона конфликта получает от происходящего живейшее удовольствие. Зельевар намеренно провоцирует врага, постоянно намекая на бесполезность и бессмысленность самого его существования – и Сириус каждый раз поддаётся на эти провокации. А потом напивается – в хлам, вдрызг, до ловли зелёных пикси и долгой бессмысленной ругани с материнским портретом. В один прекрасный момент Кингсли не выдерживает и рявкает на Снейпа так, что замечтавшаяся о своём, девичьем, Нимфадора Тонкс подпрыгивает на месте и наконец-то отводит взгляд от Люпина, Моуди смотрит одобрительно, а острые скулы зельевара покрываются тускло-пурпурным румянцем. Но в следующий раз всё повторяется заново – взаимные оскорбления, балансирующие на грани приличия. А позже, в постели Кингсли приходится ещё выслушать отповедь Блэка: «нечего лезть в мои дела с этим сальноволосым козлом».
Кингсли остро чувствует, как страдает Блэк. В прошлом благодаря своим анимагическим способностям Сириус представлял для разведотдела Ордена огромную ценность, но теперь, когда о его облике известно Упивающимся, он – лишь бесплатное приложение к особняку, в котором располагается штаб. Даже то, что сейчас фениксовцы, по большому счёту, не занимаются ничем, кроме охраны Пророчества и подстраховки Поттера, служит слабым утешением. Шеклболт понимает, что их связь для запертого в ненавистном доме Блэка – единственный способ почувствовать себя живым, что в другой ситуации Сириус отнюдь не пошёл бы ему навстречу так легко… но он старается не думать об этом. Просто берёт то, что дали.
В самом конце декабря происходит то, чего Кингсли подсознательно ждал уже довольно давно – во время дежурства в Отделе Тайн Артур Уизли получает тяжёлое ранение. Впервые в жизни Шеклболт по собственной инициативе отправляется к Дамблдору. Он в ярости – на заседаниях аврор неоднократно ставил вопрос о том, что использовать на таком задании человека, почти не имеющего навыков боевой магии – безумие. Но величайший маг современности смотрит на него невинным взглядом голубых глаз и мягко говорит о том, что аврор знает и сам: после ареста Подмора выбор у них невелик – Джонс, Моуди, Тонкс и сам Шеклболт. Уизли был вариантом, который предполагалось использовать лишь в крайнем случае. Впрочем, подытоживает старик, теперь дежурства в любом случае нужно прекратить – опасность слишком велика, и риск превышает любую пользу. Кингсли ошеломлён таким, мягко говоря, странным отношением к вопросу. Он испытывает острое желание поговорить с Сириусом, вечером аппарирует на Гриммаулд-плейс – и обнаруживает полный дом народу.
Уизли повсюду: прямо в коридоре Шеклболт натыкается на долговязого Рональда, в столовой о чём-то болтают сумасшедшие близнецы, на кухне слышится стук ножей и заманчивое бульканье – там царит Молли. Блэка нигде не видно. Кингсли поднимается на второй этаж и, ведомый инстинктом, заглядывает в слабо освещённую парой толстых свечей гостиную.
Сириус сидит на огромном, обтянутом потрёпанным бархатом диване. Он не один. В полутьме Кингсли видит расслабленную позу любовника и то, как худые пальцы медленно поглаживают взъерошенный чужой затылок. Гарри неподвижен - он лежит головой на бедре Блэка, прильнув щекой к мятой синей ткани. У Шеклболта вдруг мелькает непристойная мысль: если мальчишка немного двинется вперёд, его губы окажутся слишком близко от ширинки знакомых потёртых джинсов… Он вздрагивает от отвращения к себе – совсем спятил, ревнивый идиот – и чувствует, как щекам становится жарко. Сириус бросает на него короткий взгляд и подносит палец к губам.
Шеклболт подходит ближе и замечает, что длинные блэковские пряди аккуратно зачёсаны назад. В мягком сиянии свечей они похожи на чёрное дерево. - Что это у тебя с волосами? – спрашивает он.
Сириус почти беззвучно смеётся.
- Это Гарри, - он кивает на большой роговой гребень, лежащий на столике неподалёку, - сказал, что в этой гостиной хватит одного растрёпы… садись, что стоишь?
Шеклболт опускается рядом, ржавые пружины громко стонут под его весом. Мальчик начинает возиться во сне, и Блэк ласково проводит ладонью по острым лопаткам. - Совсем вымотался, бедняга. И так напуган.
Аластор уже успел сообщить Кингсли, что Поттер увидел случившееся с Артуром глазами волдемортовой змеи. Аврор спрашивает негромко:
- Ты всё знаешь? - Да, - хмуро отвечает Сириус, - Гарри говорил со мной сегодня утром. Он обвиняет в произошедшем себя… Мне нужно увидеться с Альбусом. - Зачем? - Хочу узнать, что он думает по этому поводу. - Тут не может быть двух мнений, Сириус. Мальчик, скорее всего, одержим…
Блэк нервно дёргает головой.
- Я не верю, что мерзавец контролирует сознание Гарри! – яростно шепчет он. – Не верю и не поверю никогда. Это был сон… или, возможно, что-то вроде видения – я помню, Джеймс говорил, что его мать была очень хороша на курсе предсказаний – возможно, внук унаследовал какие-то способности от неё.
Кингсли вспоминает доброжелательный взгляд Альбуса, выпуклый хрустальный узор на круглой вазочке с дежурным мармеладом… и устало вздыхает.
- Послушай, я поговорю с Дамблдором сам. Не надо никуда срываться, это может быть опасно. Прошу тебя. - Я не могу сидеть спокойно, пока Гарри в таком состоянии, - глухо произносит Сириус, - ты не поверишь, сегодня он хотел поговорить со мной, а я… просто сбежал. Не мог смотреть ему в глаза. Мне надо знать всё до конца, Кинг. Если Волдеморт действительно овладел сознанием мальчика, Гарри нельзя возвращаться в Хог – пусть останется со мной. - Ты с ума сошёл? Если дело обстоит именно так, ему потребуется изоляция под специальными чарами, закрывающими сознание. - Ты хоть понимаешь, что несёшь?! – Блэк резко повышает голос, и спящий мальчик вздрагивает. Сириус тут же склоняется над ним и тихонько дует в лицо. - Ш-шш… всё, Кинг, хватит об этом, - заканчивает он снова шёпотом. - Я поговорю с Альбусом, а там видно будет.
Дверь громко скрипит, приотворяясь, в льющемся из коридора тусклом свете показывается кудрявая рыжая голова. Несколько секунд Джинни Уизли внимательно смотрит на них, потом хмурится и, беззвучно пробормотав «Извините», закрывает дверь. Снаружи доносится стук её башмаков, который почему-то кажется Шеклболту раздражённым. Блэк косится на дверь и негромко хмыкает. - Упорная девчонка, вся в мамашу, - бормочет он, продолжая ласково поглаживать затылок крестника. - Держу пари, через пять минут сюда прилетит Молли.
Он ошибается – миссис Уизли появляется в дверях едва ли не через минуту. Передник в пятнах соуса, потное, раскрасневшееся от кухонного жара лицо напряжено, в голубых глазах – воинственный огонь. Кингсли с удивлением замечает, что при виде него в этих глазах мелькает какое-то странное облегчение. Молли подходит ближе – растоптанные комнатные туфли громко шлёпают по исцарапанному паркету.
- Си… - Не кричи, - шипит Блэк, - разбудишь. - Он же не уснёт ночью, Сириус, что за безобразие? – она даже не думает снижать тон. - Гарри! Гарри, просыпайся, дорогой, ужин скоро.
Мальчик неловко ёрзает во сне, громко, совсем по-детски чмокает губами. Блэк раздражённо хмурится и непроизвольно подаётся вперёд, будто желая заслонить крестника от миссис Уизли.
- Молли, что ты, в самом деле? Дай ему отдохнуть. Ребёнок полночи не спал. - Вот и отоспится когда положено. Нечего нарушать нормальный режим. Гарри, милый, вставай скорее. Рон и Джинни ждут тебя на кухне.
Мальчишка поворачивается на спину, щурится, испуганно моргая. В дрожащем свете оплывающей свечи Кингсли видит, как на лицо Сириуса ложится выражение почти болезненной нежности. Блэк гладит крестника по плечу, и тот накрывает ладонью его руку, переплетая пальцы с пальцами Сириуса.
- Всё хорошо, Гарри. Ты просто уснул. Всё в порядке.
Он осторожно помогает мальчику подняться. Поттер садится, подбирая под себя ноги, и прижимается к его боку. Молли делает шаг вперёд.
- Как ты себя чувствуешь, дорогой? - Нормально, миссис Уизли, спасибо, – хрипловато отвечает Гарри. - А сейчас что – вечер или уже утро? - Я же говорила – нельзя сбивать режим! – бурно возмущается Молли. - Сириус, это ни в какие рамки не лезет! Кингсли, ну хотя бы ты ему скажи…
- Я думаю, Молли, ничего страшного в том, что Гарри немного поспал, нет, - мягко говорит Шеклболт.
- Да уж конечно. Кстати, ужин будет на столе минут через десять. Присоединишься к нам?
Гарри внимательно прислушивается к разговору, и Шеклболт, не желая осаживать взрослую женщину в присутствии подростка, проглатывает уже готовое сорваться с языка «Приглашать к столу должен хозяин дома».
- Спасибо, Молли, Сириус, - тактично говорит он, - но мне пора. - Брось, Кинг, оставайся, - Блэк обнимает Гарри за плечи, и мальчишка доверчиво прижимается к его груди щекой, цветущей сонным румянцем. - Перекусим и немного поболтаем… - Но никаких разговоров об Ордене, - быстро вставляет Молли. Сириус кривится, словно от зубной боли: - Мы и не собирались. Обсудим, как украсить дом к Рождеству. Верно, Гарри? - Ага.
… Присутствие в доме большого количества людей влияет на Блэка исключительно благотворно. Кингсли теперь почти не видится с любовником, но он готов пережить это, как и то, что секс теперь стал невозможен – один поспешный минет в спальне Сириуса не в счёт. Блэк носится по дому, возглавляя толпу детей – они украшают потускневшую бронзу люстр венками остролиста и блестящей золотой канители, рассыпают по обтрёпанным коврам сверкающий зачарованный снег, со смехом нахлобучивают на иссохшие головы мёртвых домовиков красно-белые шапки. Гриммаулд-плейс преображается. В гостиной раскидывает лапы огромная ель, и смолисто-острый хвойный аромат перебивает затхлый запах полуразорённого дома. Блэк хохочет, глядя, как его крестник осторожно прикасается кончиком пальца к искрящейся газовой юбочке одной из украшающих рождественское дерево фей, и испуганно отдёргивает руку, заслышав возмущённый писк. А ещё Сириус поёт – Шеклболт вспоминает их первый раз и улыбается, слыша знакомое негромкое мурлыканье. После рождественского обеда, когда семейство Уизли, прихватив с собой Гарри, отправляется навестить Артура, Кингсли удаётся ненадолго остаться с Блэком наедине, и торопливый секс потрясающ – когда Сириус, хрипло застонав, распластывается на груди аврора, тот испытывает почти пугающий восторг. Он с нетерпением ждёт конца проклятых каникул – хотя и понимает, что оживление Блэка исчезнет, как только за спиной его крестника хлопнет входная дверь.
Утром шестого января дети отбывают в Хогвартс. Сопровождают их Люпин и Тонкс – кандидатура последней вызывает у Кингсли сомнения, но больше отправить некого, а ехать самому не позволяет работа. К вечеру Шеклболт должен явиться на очередное заседание Ордена, однако его неожиданно вызывает к себе Скримджер по делу о превышении служебных полномочий одним из сотрудников манчестерского Аврората. Внутренние расследования – вещь тягомотная, и разговор затягивается надолго. Когда Кингсли наконец появляется на Гриммаулд-плейс, там уже царит тишина – в кухне только Молли, которая стоит у раковины и постукивает палочкой по грязным тарелкам – беседа фениксовцев, как всегда, завершилась ужином. Иногда Шеклболт думает, что жену Артура приняли в члены Ордена только ради её кулинарных талантов.
- Здравствуй, Молли, - негромко говорит он, спускаясь в кухню. – Прости, что опоздал – дела. Мне ничего не передавали? - А? – рыжая голова, украшенная сероватыми нитями седины, резко поворачивается. - Здравствуй, Кингсли. Нет, Аластор сказал, что всё расскажет тебе сам. - Ясно. Вы решили пока остаться здесь? - Артуру стало нехорошо вечером, и я уложила его в постель. Он всё-таки ещё очень слаб, - Молли выключает воду и, по-старушечьи вытерев руки о передник, садится к столу. - Мы возвращаемся в Нору завтра. - А где Сириус? - Ушёл спать. - Ясно. Что ж, я тоже пойду. Всего наилуч… - Кингсли, может, выпьешь чаю? – торопливо предлагает Молли. - Я испекла черничный пирог. Поешь немного, ты же прямо с работы.
Шеклболту очень хочется уйти – он разочарован тем, что любовник не дождался его. Но голос миссис Уизли звучит почти умоляюще, и он шестым чувством понимает – скорее всего, ей просто страшно оставаться одной в мрачной полутёмной кухне. Кингсли неслышно вздыхает и опускается на стул.
- С удовольствием, Молли.
… Когда на тарелке Шеклболта остаются лишь крошки, а фарфоровый чайник пустеет наполовину, Молли неожиданно хватает палочку и призывает из буфета нераспечатанную бутылку Особого Огденского. На удивлённый взгляд Кингсли она, смущённо усмехнувшись, говорит: - Мы ведь так и не выпили за Рождество… а дети теперь в безопасности, так что и расслабиться не грех. Шеклболт вспоминает рассказ Люпина о боггарте, явившемся Молли, и кивает: - Конечно.
… Через полчаса Кингсли обнаруживает, что восприимчивость к алкоголю – много лет назад он изрядно бесился, когда Фабиан после третьей рюмки начинал глупо хихикать и тискать его под столом – у бывшей мисс Прюэтт наследственная. Молли пламенеет, как прихваченная морозом рябина, её помутневшие глаза слезятся, веки отекают. Шеклболт подумывает, как бы поделикатнее намекнуть, что ей не помешало бы немедленно лечь в постель, как вдруг миссис Уизли всхлипывает и говорит срывающимся голосом:
- Кингсли, я больше не могу. Я пыталась, я правда пыталась… но это выше моих сил. Артур едва не погиб… если нас не станет – что будет с детьми? - Молли, успокойся, - устало отвечает Шеклболт, прикидывая, какое из Отрезвляющих заклятий подействует быстрее, - прекрати панику. Мы справимся. А если, не дай Мерлин, что и случится – ты же знаешь – все помогут: Альбус, я, Люпин, Сири… - Ха! – рыжая с проседью голова вздёргивается, губы кривятся почти истерически, - Альбус… нет, я лучше промолчу. Люпину самому нянька нужна. А что до Сириуса… - Молли. – Кингсли произносит это так, что она вздрагивает и смотрит ему в глаза. - Я не стану обсуждать с тобой человека, в доме которого нахожусь. Не взыщи.
Пухлые, покрасневшие от домашней работы пальцы с неожиданной силой вцепляются в рукав его формы.
- Кингсли, да ты же ничего не понимаешь. Он же сумасшедший – двенадцать лет в Азкабане даром не проходят! Эти вечные истерики, пьянки, гиппогриф… да Блэку в Мунго самое место. Ты не поверишь, но пока дети были здесь, я просто дрожала от страха за них… особенно за Гарри.
«Тогда какого же обвислого Мерлина ты второй раз прёшься сюда со всем выводком?», - думает Шеклболт. Вслух он произносит: - Молли, достаточно. Иди спать. Сириус в жизни не причинил бы вреда собственному крестнику. - Моргана-Защитница, ну ты как слепой!! – неожиданно взвизгивает та. - Да мальчику вообще нельзя находиться рядом с ним! Для Сириуса ведь что старший Поттер, что младший – без разницы! Все это замечают, даже Ремус!
В груди Кингсли расползается липкий холодок. При всей неприязни, которую он испытывает к истерически орущей ведьме, Шеклболт понимает – отчасти она права. Кингсли и сам кое-что подмечал. Как-то, обращаясь к Гарри, Блэк действительно назвал его именем отца, и мгновенно промелькнувшее на лице мальчика выражение растерянности и боли неприятно царапнуло аврора. Но он не хочет соглашаться с Молли и спокойно говорит: - Увы, это естественно. Гарри слишком похож на Джеймса – так что тут нет ничего удивительного.
Молли упрямо мотает головой. - Ты и впрямь ничего не понимаешь. Совершенно он не похож. Гарри хороший мальчик… а Джеймс Поттер был просто скотиной – мне ли не знать?
- Что – Поттер? – ведьма нервно поджимает губы. – Избалованный, жестокий… вот ты тогда осадил Северуса. А знаешь, как эта компания изводила его целых шесть лет? И начинал-то как раз Поттер, а Сириус и рад был дружку угодить. Ни в чём ему отказать не мог – всё это просто ненормально, понимаешь? Если бы этот… велел ему с Астрономической Башни спрыгнуть – он спрыгнул бы, Мерлином клянусь. А… а это совместное житьё? Ты хоть представляешь, каково было бедной девочке – знать, что муж спит с любовником чуть ли не в супружеской постели?!
Шеклболт резко поднимается.
- Всё, хватит. Ты пьяна, Молли, и не ведаешь, что говоришь. Мне пора.
Он поворачивается и направляется к лестнице. Вслед несётся сбивчивое бормотание: - … знаю, знаю – он же совратить хочет мальчика… сумасшедший мерзавец… я этого не допущу. Гарри мне как сын…
Кингсли вылетает в коридор, чуть не споткнувшись о старого домовика. Внутри всё кипит, и остатков самообладания хватает только на то, чтобы почти неслышно притворить за собой дверь – он опасается разбудить безумный портрет. В лицо ударяет ледяной вечерний воздух. Аврор рвёт тугой воротник и аппарирует домой, едва не расщепившись – до такой степени взвинчен. В висках стучит от злости на Молли … и от осознания того, как много правды в её словах. Слишком много для Шеклболта.
* * *
На утренней планёрке Кингсли прячется за широкую спину Моуди и, вполуха слушая разглагольствования шефа, напряжённо думает о вчерашнем.
Придя домой, он наскоро принял душ и рухнул на кровать, но спустя некоторое время был вынужден переступить через свои принципы и принять успокоительное зелье – воспоминания о визге Молли назойливо лезли в голову, и, хотя веки опускались сами собой, сон не шёл. Дважды Шеклболт ловил себя на том, что тянет руку к сброшенной на пол одежде: его разрывало от желания вернуться в дом на Гриммаулд-плейс и учинить любовнику допрос с пристрастием. Сам факт, что Сириус может испытывать чувства такого рода к пятнадцатилетнему мальчику, наполнял Кингсли гневом – перед глазами плыли крупные строчки магического уголовного кодекса: «понуждение», «насильственные действия сексуального характера», «развратные действия», «половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим»… И словосочетание «иные действия», пожалуй, мерзостнее всего. Потому что Шеклболт знал, что это такое – «иные действия». Это исподволь, это вкрадчиво, практически невинно – и вдруг бешеный стук сердца и прикушенная ладонь. Это подло, как удар в спину, тем более подло, что ребенок не может защитить себя. Ему даже в голову не приходит накинуть кольчугу недоверия, потому что «иные действия» - это не то, чего его учили избегать и опасаться. А все остальное - это боязнь повернуться спиной даже к врачу, взгляд в пол, в потолок – куда угодно, только не на дознавателя. Мучительный стыд за то, в чем ребенок не виноват. Или полное отсутствие стыда. И демонстративное облизывание припухших губ, и презрительный взгляд подростка, решившего, что он знает то, чего не знаешь ты сам. Кингсли перебирал крупицы воспоминаний, судорожно искал в действиях Сириуса хоть что-то подобное – и ничего не находил. Но слова Молли не давали ему покоя, и при мысли о том, что Блэк и «иные действия» могут оказаться вдруг в одной строчке обвинительного заключения, он подавил рвотный позыв. Шеклболт никогда не был трусом, но его тошнило от ужаса, что ЭТО может оказать правдой. Он долго ворочался в постели, но в конце концов призвал из кухни фиал, опрокинул в рот густое, пахнущее ромашкой зелье и забылся тяжёлым сном.
… Когда Скримджер наконец отпускает авроров, Кингсли вместо того, чтобы идти к себе, отправляется в отсек Моуди.
Волшебное око Аластора вращается в глазнице с чуть слышным скрипом. Старик привычно накладывает на хлипкие стенки своего закутка Заглушку и смотрит на Кингсли из-под кустистых бровей – внимательно и, кажется, насмешливо. - Чего тебе? - Хотел спросить насчёт вчерашнего. Было что-нибудь важное? - Да ничего не было. Люпин отчитался насчёт переправки детей – проблем не возникло. Следующий раз собираемся как обычно. - Ясно, - Шеклболт уже собирается встать, но Моуди, хмурясь, дёргает головой. - Ты мне зубы-то не заговаривай, Кинг. Не первый день с тобой, засранцем, знаком. Спрашивай, что хотел. - Ты хорошо знал Джеймса Поттера? – решается Кингсли. - Ну… нормально знал. А зачем тебе? – недоумённо спрашивает Шизоглаз. - Просто ответь. Какой он был?
Моуди хмурится.
- Не догоняю, для чего тебе, но раз спрашиваешь… Какой? Правильный был парень. С идеями. Весельчак. Не дурак, и маг сильный. И без лишних соплей, скажу я тебе, руки испачкать не боялся, не то что нынешние. Я, кстати, всегда жалел, что он к нам не пошёл. Хорошим бы аврором был, у меня нюх на таких.
Кингсли вдруг вспоминает холодные, цепкие глаза Гестии.
- А почему не пошёл? Не приняли? - Не, там другое было. – Моуди неожиданно мнётся и явно подбирает слова: - Они ж с Блэком-то были… не разлей вода, короче. А того ещё на первом этапе завернули – происхождение, мать его. Война ж была, тогдашний Главный на воду дул… Ну, Джеймс и забрал заявление. Зря, конечно. Да чего уж теперь… - Ясно. – Кингсли поднимается. Моуди смотрит на него так пристально, что волшебный глаз, кажется, сейчас выскочит из орбиты и покатится по полу: - Ну, бывай тогда.
… Вечером Шеклболт, хмурый и злой, возвращается на Гриммаулд-плейс. За день ревнивое воображение, подкреплённое истерикой Молли и словами Аластора, нарисовало ему весьма неприятный образ покойного Поттера – жестокого, избалованного мальчишки. Похоже, ему нравилось подчинять своей капризной воле всех – и в особенности Сириуса. Сознание Кингсли больно жалит мысль – а что такого Поттер делал с Блэком, раз тот повиновался ему столь безрассудно? Он почти не помнит Сириуса по Хогу – всё-таки разница в пять лет весьма значительна – но представляет его: красавца, любимчика восторженных девиц, одного из лучших учеников курса… рядом с которым вечно маячит насмешливая очкастая физиономия. А ещё Шеклболт вспоминает сожаление на лице Шизоглаза и думает о том, что Джеймс, скорее всего, стал бы как раз таким аврором, которых сам Кингсли не переносит – никогда не сомневающимся в своей правоте, упивающимся собственной безнаказанностью… Шеклболт чуть ли не пинком открывает дверь в блэковскую спальню, и сидящий на полу у камина Сириус подпрыгивает на месте. - Тьфу! Ты прямо как с ордером. Всё в порядке? - Нормально, - резко отвечает Кингсли. - Не похоже. – Сириус внимательно смотрит на него и шлёпает ладонью по паркету. - Садись. И рассказывай. Шеклболт опускается рядом. Твёрдая тёплая ладонь неожиданно обхватывает его затылок, губы скользят по щеке, по уху, мягко прихватывая золотое кольцо серьги… кровь бросается Кингсли в лицо. Он сгребает Блэка в охапку, тот отрывисто смеётся, позволяя опрокинуть себя навзничь, только охает негромко, когда затылок гулко ударяется об пол. И всё происходит так же, как раньше – Сириус горячий внутри и снаружи, ласково-насмешливый, напористо-нежный… Шеклболт тонет в нём, погружаясь в скользкий от смазки жар, забывая обо всём, кончая с несдержанным рыком.
Позже, когда они перебираются в холодную постель и Блэк привычно вытягивает из-под подушки очередную сигаретную пачку, Кингсли спрашивает: - Ты всё-таки говорил с Альбусом? - Говорил, - задумчиво отвечает Блэк, - хотел как лучше, а получилось… впрочем, неважно. Я постараюсь проследить, чтоб с Гарри всё было в порядке. - О чём ты? И как умудрился связаться с Дамблдором? - Сам сюда явился. Наверное, понимал, что мальчик расскажет мне больше, чем кому-либо. Шеклболт напряжённо вглядывается в лицо Сириуса, выискивая то, что объяснило бы вчерашний бред Молли, но в серых глазах только озабоченность. - И что? - Альбус уверен, что между Гарри и Волдемортом существует связь… и что ублюдок догадался – мальчика можно использовать. Пока он не контролирует сознание Гарри, но это может случиться в любую минуту, так что ему потребуются навыки окклюменции. Кингсли хмурится. Эта отрасль магии традиционно считается одной из сложнейших – на третьем году обучения все авроры проходят интенсивный курс, но способности есть у очень и очень немногих. И вообще это дело опасное – при неправильном применении можно запросто остаться пускающим слюни идиотом. Обучать окклюменции пятнадцатилетнего мальчишку – риск, и риск серьёзный. Но тут, конечно же, случай совершенно исключительный, да и Дамблдор считается одним из самых выдающихся окклюментов за последние пятьдесят лет. - Не бойся. Думаю, Альбус будет предельно осторожен. Мальчику ничего не угрожает. - А вот тут-то, Кинг, и кроется маленький сюрприз, - Блэк неприятно усмехается. - Он не будет сам заниматься с Гарри. Как думаешь, кому это поручено?
Шеклболт задумчиво трёт переносицу. Хороших окклюментов в стране можно пересчитать по пальцам, и вряд ли Дамблдор обратится за помощью к кому-то на стороне. Значит, авроратские спецы отпадают сразу. Боунс не посвящена в дела Ордена, Диггл откровенно слаб, следовательно… Мерлин. Да старик, похоже, спятил.
По вытянувшемуся лицу любовника Сириус понимает, что мысли Шеклболта двинулись в верном направлении, и отрывисто, зло смеётся.
- Да-да. Ты не ошибся. Представляешь себе мой восторг? О реакции мальчишки можно умолчать. Кингсли поражён. Он знает о враждебном отношении Снейпа к Поттеру – ядовитые слова зельевара на заседаниях нередко служили катализатором очередной блэковской вспышки. А ведь для окклюменции главное – полное доверие друг другу. Какой-то бред… - Чем он это мотивировал? - Да как всегда. «Сириус, я доверяю Северусу», - передразнивает Блэк. - Альбус утверждает, что сейчас ему нельзя иметь зрительных контактов с Гарри, поэтому Сопливус – единственный, кто может обучать мальчика. Есть ещё Гораций Слагхорн, но тот, похоже, скрывается – во всяком случае, пока Дамблдору не удалось связаться с ним. - Может, всё не так уж и плохо, - медленно говорит Кингсли. - При всех своих недостатках Снейп - один из лучших. Думаю, он понимает важность задания и постарается переступить через свою неприязнь… - Кто? Этот мудак?! – Блэк заводится с пол-оборота, как и его знаменитый в прошлом маггловский байк. - Да ты идеалист, Кинг. Видел бы ты этого ублюдка, когда он припёрся сюда, флобберчервь вонючий. Я ж его чуть не убил… - неожиданно он громко фыркает. Шеклболт улыбается. - Прямо вот чуть не убил? - Почти. Гарри разнимал… - Сириус мрачнеет и тушит окурок прямо о вычурный столбик кровати. - Чёрт, Кинг, это просто позор. Мальчишке пятнадцать, а я не в состоянии его защитить. Хороший же из меня крёстный… чтоб я сдох.
В потускневших глазах столько тоски, что сердце Кингсли содрогается от жалости. Жалости – и жгучего стыда: как мог он подозревать Блэка в грязных мыслях о ребёнке? Он обнимает Сириуса за плечи, тот обхватывает его руками, прижимается с такой силой, что у Шеклболта спирает в груди, и все нелепые мысли разлетаются, как опавшие листья. Кингсли поглаживает ладонью жёсткие волосы любовника. К чёрту покойного Поттера – теперь Блэк с ним, и мёртвое прошлое пусть хоронит своих мертвецов. А Молли Уизли просто ревнивая идиотка – не может простить Сириусу, что он для Гарри – единственный родной человек. И к Мерлину болтливую дуру.