Глава 10, часть 1

* * *

…Они по–прежнему встречаются по субботам, теперь в основном у Кингсли – он говорит Гарри, что так безопаснее, ведь камин на Гриммо открыт для друзей постоянно, а сквозь защитные чары в дом Министра магии не проберётся даже Скитер в анимагической форме. Их вечера начинаются с ужина – Шеклболт слишком хорошо помнит, что такое казённая пища в курсантской столовке, – продолжаются у камина, а завершаются, конечно, в постели. Кингсли не пытается давить на мальчика – они делают только то, что нравится Гарри: руки, губы, язык – не больше. Поначалу парень никак не может избавиться от страха – он вздрагивает даже от прикосновения к ягодицам, а стоит Шеклболту дотронуться до «святая святых», зажимается и по–детски жмурит глаза. Но Кингсли опытен и терпелив. Он читает тело Гарри, словно книгу, раскрывает, как створки раковины, выпуская на волю всё, что мальчик так долго старался держать в узде. Только не молчи, малыш, говори. Так тебе нравится? А так?.. Поосторожней с зубами… умница, правильно… Что мне сделать? По прошествии нескольких месяцев Шеклболт замечает, что Гарри стал гораздо уверенней. Он больше не боится прикосновений, не смущается самых откровенных ласк… и в один из вечеров сам заговаривает о «настоящем сексе». Шеклболт охотно идёт ему навстречу – правда он настолько озабочен тем, чтобы не причинить Поттеру боли, что этот «настоящий секс» больше похож на фроттаж. Но своей цели он достигает: страх оставляет Гарри окончательно, и его теперешняя открытость, доверие и смелость рождают в душе Кингсли самый горячий отклик. Отныне в их постели нет места боязни, и остаётся только одна проблема: Гарри не кончает под ним. То ли из–за подсознательного страха, то ли он просто не создан для этого. Но Шеклболт думает, что со временем всё наладится, а сейчас его вовсе не напрягает необходимость доводить любовника до оргазма минетом. Иногда он невольно сравнивает Гарри с Сириусом, но всякий раз гонит от себя эти мысли. А ещё Кингсли очень хорошо понимает, что в их отношениях есть черта, которую он никогда не сможет переступить – не окажется снизу. Впрочем, Поттер не просит об этом – видимо, понимает, что при таком раскладе, как у них, подобное просто невозможно.

Постельные разговоры – это вовсе не беседы за чаем в кухне дома на Гриммо. С каждым днём Гарри раскрывается перед Кингсли всё больше и больше. Он впервые начинает говорить о войне – раньше об этом он не говорил ни с кем, кроме Рональда и его жены, заученные фразы для газетных интервью – не в счёт. Теперь, найдя собеседника, который может его понять, и в котором он уверен, Гарри просто захлёбывается, выплёскивая всю застарелую горечь. Шеклболт узнаёт не просочившиеся в прессу подробности: о голоде, страхе и ярости, об удушающих змеиных объятиях и леденящем холоде полыньи, о могильной плите в Годриковой Лощине и Патронусе Северуса Снейпа. О четырёх призраках в Запретном Лесу (после этого рассказа Шеклболт впервые за несколько лет напивается вдрызг), разговоре на вокзале Кинг–Кросс, о том, что всё–таки представляет собой боггарт Гарри Поттера… Сердце его замирает от ужаса и жалости к мальчишке, которому в неполные восемнадцать пришлось решать судьбу магического мира. Гарри рассказывает ему о Дарах Смерти, и Кингсли потрясён – сказка, которую читала ему мать, оказалась страшной правдой. Он мысленно благодарит Мерлина за неприступность Запретного Леса и обещает себе, что тайна Старшей Палочки умрёт вместе с ним. Мальчишка показывает ему свою мантию–невидимку и говорит, что сохранил её по одной причине – это почти единственное, что есть у него в память об отце. И Шеклболт восхищается внутренней силой парня – не каждый может отказаться от перспектив абсолютной власти ради возможности сохранить мир.

Они говорят и о Сириусе – разговор часто сворачивает в эту сторону, и Кингсли приходится тщательно контролировать каждое слово, чтобы не заронить в душу любовника ненужных подозрений. Гарри жадно расспрашивает о мельчайших подробностях жизни Блэка на Гриммо, но Шеклболт даёт ему понять, что они мало общались. Он не чувствует никакого дискомфорта: если есть на свете «святая ложь», то это как раз она. Дискомфорт бывает по другому поводу – когда Кингсли смотрит в затуманенные послеоргазменной дымкой зелёные глаза и непроизвольно вспоминает другие, перламутрово–серые… Глубокая рана внутри ноет по–прежнему, временами вспыхивая жгучей болью, но Шеклболт неплохо скрывает это и радуется, что в этом вопросе прекрасная интуиция Гарри даёт сбой.

С каждым днём они становятся всё ближе. Кингсли ощущает себя не просто любовником Гарри, а скорее наставником, и даже, пожалуй, отцом. Ему удаётся мягко подтолкнуть Поттера к встречам с авроратским психологом. Шеклболт не пытается выяснить, о чём они беседуют, но видит явный положительный результат: Гарри становится спокойнее, вдумчивее. Кингсли понимает – Поттер наконец–то принял себя таким, какой он есть, его тайные страхи остались в прошлом. Гнойник в сердце умело вычищен, зарубцевался старый шрам, и теперь незачем бояться, что вспыхнувшая лихорадка спалит своим огнём душу мальчика. Шеклболт ощущает спокойную радость: дело уже не столько в том, что отныне можно не бояться скандала в обществе, а просто в установившемся душевном равновесии Гарри. Мальчишка теперь не чужой, он стал дорог Кингсли.

Ещё одна точка соприкосновения – Аврорат. Когда–то, ещё до войны, Шеклболту не раз предлагали должность в Школе, но он отказывался: преподавательская деятельность никогда его не привлекала. А вот учить Поттера ему нравится. Кингсли часто думает о будущем Гарри – не о том, которое он, скорее всего, свяжет с Джиневрой Уизли (эту тему они почти никогда не обсуждают), а о карьере. Кингсли чувствует в парне огромный потенциал. И с удовольствием развивает этот потенциал – словно оттачивает клинок, который через несколько лет вынет из ножен перед лицом всей магической Британии.

Они обсуждают специализацию Гарри – Шеклболт сам помогает ему выбрать тему диплома: "Противодействие темным проклятиям при условии минимального воздействия на внешние факторы". В гостиной, предварительно убрав все бьющиеся предметы и защитив заклинаниями мебель, они проводят магические дуэли, и Кингсли очень доволен тем, как быстро схватывает мальчишка, как точно копирует его выверенную годами тактику боя. А в постели, после занятий любовью, начинаются другие уроки – те, что пригодятся Гарри в дальнейшем.

* * *

– …тебе приносят на подпись постановление о задержании преступника. Просто постановление. Что ты сделаешь?

Поттер смотрит внимательно, задумчиво потирая кончиком пальца крохотную припухлость на нижней губе, оставленную получасом раньше зубами Кингсли. Кажется, он не совсем понимает, в чем заключается вопрос. Потом медленно отвечает:

– Подпишу.

– Уверен?

Избранный снова мешкает:

– Ну… да. Конечно.

– А ты видел материалы дела?

В ярких глазах мелькает понимание:

– Нельзя подписывать без проверки?

– Ни в коем случае, Гарри. Ты не можешь быть уверен на сто процентов, что твой подчиненный не преследует личных целей.

Мальчишка вспыхивает.

– Что, я должен в каждом видеть преступника?

– Не в этом дело, малыш, – Кингсли говорит мягко, спокойным тоном умеряя вспыльчивость собеседника. – Не обязательно подозревать в действиях оперативника преступный умысел. Но он мог быть невнимательным, мог сделать неправильные выводы из собранных материалов, мог просто спешить поскорее принять решение по надоевшему делу… А в итоге пострадает невиновный человек. Обязанность руководителя – не допустить следственных ошибок.

Гарри хмурится.

– Хочешь сказать, проверять надо за каждым?

Шеклболт довольно кивает и, не выдержав, тоже прикасается пальцем к приоткрывшемуся розовому рту.

– А ты думал, быть начальником легко?

…Это становится своеобразной игрой. Что–то вроде периодической экзаменовки и обучения одновременно, только за неправильные ответы никто не назначит взыскания. А если и назначают – то оральное, которое ученик выполняет с редким для наказуемого энтузиазмом.

Гарри лежит, вытянувшись на животе, подперев подбородок рукой и даже не позаботившись накинуть на себя покрывало. Первым, что внушил ему Кингсли в постели, было то, что нельзя стыдиться собственного тела. Не в последнюю очередь этому способствовали откровенные ласки, которые мальчишка поначалу воспринимал напряжённо, а потом стал наслаждаться ими и научился дарить в ответ.

– Ну, что у нас сегодня? – Игра ему, похоже, нравится. Живой и пытливый ум Поттера раскрывается в ней в полной мере. А еще – думает Шеклболт – это принесёт несомненную пользу в будущем. Он уже принял решение: лет через шесть–семь, когда парень накопит достаточно опыта, ему предстоит возглавить Аврорат. Гавэйн уйдёт без сопротивления – он стареет, и к тому времени окончательно устанет от выполнения массы задач, что стоят перед Главным. А Поттер с его энергией просто рождён для этой работы.

Кингсли садится на постели, облокачиваясь на спинку кровати и укрываясь по пояс простыней – камин угас, и тянуться к палочке лень, а по спальне гуляет щекочущий сквознячок от окна. С минуту он думает, разглядывая старинный, расшитый ещё руками матери бархатный полог, потом переводит взгляд на любовника.

– Ну, представь: ты – Главный Аврор.

– Ого. – Гарри хмыкает. – Вот прямо так сразу и Главный?

– А почему нет? Или ты собираешься всю жизнь проходить в рядовых?

– Ну… нет, конечно, карьера… Но Главный…

– Малыш, запомни: никогда не стоит ограничивать себя самостоятельно установленными рамками. Собственные рамки – самые прочные. – Кингсли вдруг вспоминает Гестию и её рассказы. – Между прочим, у русских магглов есть такая поговорка: «Рядовой, который не хочет стать главнокомандующим, – плохой солдат».

Гарри морщит лоб:

– Ага. А у наших: «Лучше царствовать в аду, чем прислуживать в раю». Но ты сам говорил в прошлый раз, что надо ставить перед собой реальные цели.

– Говорил. Но почему ты считаешь данную цель для себя нереальной?

Поттер с недоверием распахивает зеленые глазищи:

– Ты серьезно, что ли?

Шеклбот вздыхает.

– Я не исключаю такой возможности, Гарри. Совсем не исключаю. Давай вернемся к нашему вопросу. Итак, ты – Главный Аврор. За последний год произошел резкий скачок роста преступности. Преступления совершаются одно за другим, авроры завалены работой… Ты выезжаешь на очередное место крупного происшествия, и там тебя перехватывают журналисты…

На лице Гарри мгновенно отображается вселенская тоска пополам с острой неприязнью. Журналистскую братию он не любит еще со времен расцвета Риты Скитер.

– Да, – Кингсли сдерживает улыбку, вызванную столь явным проявлением чувств. – Журналисты. Без них не обходится ни одно крупное мероприятие. И умение правильно общаться с ними – едва ли не самое важное, для руководителя… Так вот, журналист задает вопрос о криминальной обстановке на вверенной тебе территории. Что ты ему ответишь?

– Ну… – Поттер хмурится и осторожно говорит: – Правду, наверное.

– То есть ты расскажешь, что уровень преступности растет, ее качественный состав неуклонно изменяется в сторону утяжеления… – Гарри кивает, но с каждым словом эти кивки становятся всё неуверенней, – что раскрываемость в связи с этим значительно снизилась, что Аврорат не справляется с поддержанием благоприятных условий, что криминогенные факторы усугубляются… Так?

Несколько секунд курсант Поттер напряжённо размышляет. Потом медленно произносит:

– Да. Скажу. – И поясняет уже более твёрдым тоном: – Человек на таком посту не должен лгать. Никогда.

Шеклболт вспоминает времена Фаджа и весь яд, который выплёскивали газеты на четырнадцатилетнего мальчишку. Он неслышно вздыхает.

– Нельзя, малыш.

Слова Министра настолько не вяжутся с представлениями Поттера о правильном поведении Главного Аврора, что он даже не сразу понимает их смысл:

– Что – нельзя?

– Так говорить.

Гарри резко вздёргивает голову, подбородок его твердеет, на резко очерченных скулах проступает гневный румянец, похожий на пятна вишнёвого сока.

– Значит, нельзя? Интересно... А что тогда можно?

Кингсли всё–таки тянется к палочке – он видит, что смуглые плечи Гарри покрылись крошечными пупырышками озноба – левитирует в камин несколько поленьев из старинной чугунной дровницы и поджигает их Инсендио. Потом спокойно отвечает:

– Можно и нужно сказать, что ситуация находится под контролем. Что на настоящий момент прослеживается тенденция к улучшению криминальной обстановки, в Аврорате работают высококвалифицированные специалисты, которые добросовестно выполняют свои служебные обязанности по активному сдерживанию роста преступности, ввиду чего в последние месяцы наблюдается стабильное снижение её уровня…

Тёмные брови Гарри сходятся на переносице, румянец становится ещё ярче:

– Это ложь, Кингсли. Ложь рождает недоверие, а если лжёт человек, который присягал на верность своему народу – он лжёт не просто кучке репортёров, а целой стране. По–моему, так.

Умница, с каждым разом учится формулировать всё чётче. Кингсли улыбается – другой реакции и не ожидал. Он начинает мягко:

– Нет, малыш… – но Поттер не дает договорить:

– Что значит – нет?! – Избранный по–мальчишески охвачен праведным гневом, и весь его гриффиндорский максимализм так и рвётся наружу. – Самая натуральная отвратительная ложь! Это же журналисты! Мои слова попадут в газеты… получается, я обманываю людей! Главный Аврор!.. Чему ты меня учишь?!

– Управлению, Гарри. – Кингсли, наконец, удается вставить слово в поток возмущений.

– Да к черту такое управление!

– Гарри…

– Если ради него приходится лгать!

– Курсант Поттер! – Шеклболт повышает голос, и мальчишка смолкает, хотя глаза его всё ещё гневно блестят. Он снова опускается на постель, не сводя с Министра взгляда исподлобья. Кингсли спокойно улыбается.

– Вот и хорошо. Постарайся не просто помолчать, а выслушать и понять то, что я тебе сейчас скажу. Хорошо?

Избранный берёт себя в руки и неохотно кивает.

– Хорошо? – с нажимом повторяет Шеклболт.

– Хорошо, – без особого энтузиазма буркает Гарри, и Кингсли снова прячет улыбку – настолько юный курсант напоминает его самого в таком же возрасте. Вот только детство у него было попроще, крылья на взлете не обламывали, как Поттеру. А этот все равно – горячий… горящий – идеями, мыслями, убеждениями… Правдоборец. Твердый, как алмаз… и такой же чистый. Главное – суметь правильно огранить его до бриллиантового блеска. И Шеклболт начинает, аккуратно и настойчиво, убеждая, заставляя думать и понимать:

– Обстановка в округе, да и в стране в целом, может быть насколько угодно тяжелой, но задача государственных органов – максимально оградить от этого граждан. Сам подумай: если уж Главный Аврор – гарант правопорядка – публично, в официальном источнике признает бессилие центрального правоохранительного органа и говорит о том, что страну захлестнула волна неконтролируемой преступности, представляешь, какую реакцию это вызовет у рядовых граждан? Такое заявление в прессе со стороны столь высокопоставленного должностного лица спровоцирует панику среди населения. И вот с этой паникой справиться будет уже на порядок сложнее. Под воздействием страха люди способны на самые необдуманные и безрассудные поступки – а теперь представь, что одной репликой на первой полосе того же «Пророка» тебе удалось напугать всю Магическую Британию.

Гарри молчит, уставившись на свои колени. Ему уже не хочется спорить, на лице отражается задумчивость, он хмурится и покусывает нижнюю губу.

– Пойми, Главный Аврор просто не имеет права на подобные поступки. Он должен думать в первую очередь о благополучии граждан. А уже потом – о собственных принципах.

Мальчик отвечает глухо, не поднимая глаз, но по–прежнему твёрдо:

– Ложь все равно останется ложью.

Кингсли смотрит на него и неожиданно ощущает волну грустной нежности. Он наклоняется, ловит Гарри за плечо и притягивает к себе, невзирая на сопротивление. Ласково гладит растрёпанные, ещё влажные волосы, вынуждает поднять голову, посмотреть в глаза. И, добившись своего, говорит тихо:

– Это не ложь, малыш. Это политика.

* * *

...Осень с Хэллоуином, который Поттер проводит в Норе, и днём Гая Фокса, когда они с Кингсли под Обороткой отправляются в маггловский Лондон и объедаются печёной картошкой. Зима с Рождеством и поющими хлопушками из лавки Уизли. Весна с Днём Дураков – маленький засранец притаскивает откуда–то любрикант, нанеся который туда, где ему положено быть, Кингсли тут же теряет эрекцию напрочь: на смуглых ягодицах всеми цветами радуги переливается весёленькая надпись «Вставь мне, детка!» Стояк возвращается только пары увесистых шлепков и возмущённого мальчишкиного вопля. Смятые пергаменты на столе в кабинете – Гарри готовится к зачёту. «О… вот здесь, да, языком… Пожалуйста, Кингсли–и…». Мёд и мускус пота в паху, крепкие руки, благодарно гладящие спину Шеклболта, по ночам – ровное дыхание рядом. Спарринги и неизменная Таранталлегра, которой Кингсли завершает любую схватку. Официальный дружественный визит Министра Британии в магическую Польшу, возвращение и яростный секс прямо на полу спальни. Две головы, склонённые над принесённым из блэковского дома гримуаром: у Гарри впереди опрос по магическим артефактам. Недоеденный бифштекс с картошкой. Тихое сидение в углу кабинета с книгой – Шеклболт проверяет ежемесячные письменные доклады Глав Департаментов, и мальчишка старается ему не мешать. Кроссовки со стоптанными задниками, торчащие из–под свисающей с кровати мятой простыни. «Слушай, а мне вот это момент в ритуале упокоения Луп–Гару** не совсем ясен… можешь объяснить?»

Почти семейная жизнь, тайная, невидимая ничьим глазам. По субботам, а если повезёт – то и чаще. Любовник, ученик… иногда почти сын, которого никогда не было у Кингсли. И ночами, чувствуя, как тяжелеет на плече доверчиво–сонная лохматая голова, Шеклболт думает, что Сириус – где бы они сейчас ни был – наверняка не так уж и против.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

* – "Древнее прошло, теперь всё новое" — Второе послание ап. Павла коринфянам, 5:17

** – Луп–Гару — оборотень, перекидывающийся в чёрного волка, обитает на севере Франции.

Глава 11, часть 1