- Мы можем уйти прямо сейчас.

- Нет, Гарри.

- Я упаковал вещи. Они спрятаны на чердаке. Мы можем бежать прямо сейчас…

- Гарри, нет.

- И у нас будет форы почти сутки, они не сразу поймут, что мы покинули дом...

- Гарри…

- Это может сработать, Сириус, правда! Ты по себе знаешь, каково это - быть в бегах, мы можем использовать магию, чтобы изменить внешность!..

- Гарри. – Сириус Блэк сжимает руку крестника. Недостаточно сильно, чтобы причинить боль, тем не менее, это останавливает мольбы Гарри. - Нет.

Гарри закусывает губы, чтобы они не дрожали.

Сириус продолжает мягко. – Я не хочу провести этот день в спорах о том, надо ли нам бежать или нет. Для меня бегство закончилось. – Он качает головой. – Хватит уже.

С момента окончания процесса Гарри пытался понять этого нового Сириуса. Это не тот Сириус, который сбежал из Азкабана, чтобы отомстить. И это не тот Сириус, который выжил, питаясь крысами, и устроил безрассудный побег на спине приговоренного гиппогрифа.

Хотя, размышляет он, это Сириус, который сразу же после побега рискует прийти взглянуть на своего тринадцатилетнего крестника, посмотреть, что сталось с мальчиком, за которым он должен был бы присматривать.

Это Сириус, который думает в первую очередь о Гарри.

Это Сириус, встречающий свою судьбу со спокойствием и решимостью, которые пожирают Гарри изнутри.

Он смотрит на своего крестного, здесь, в гостиной дома, завещанного ему Сириусом, в котором они мечтали жить вдвоем три года назад.

Вместо этого у них есть только один день.

Десять часов утра:

Гарри дает выход эмоциям, зная, что это неизбежно, и желая покончить с этим, чтобы спасти сегодняшний день. Он увещевает. Он выкрикивает проклятия, уже в который раз после окончания суда, проклиная стражу Азкабана, которая пропустила к Петтигрю посетителей, проклиная выжившего безымянного последователя Волдеморта, который обманул их бдительность и убил Петтигрю в его камере. Проклиная самого Петтигрю, почти машинально.

Проклинает судью, который не принял его свидетельские показания на основании того, что он повторяет это с чужих слов. Проклинает бюрократов, которые решили отменить допрос с применением Веритасерума из-за того, что слишком много подпольно изготовленного антидота было обнаружено после победы над Волдемортом. Проклинает обвинителя, адвоката, присяжных, того богом проклятого психопата волшебника, который создал Дементоров много лет назад.

Когда у него заканчиваются проклятия, он начинает плакать. Сириус пытается его успокоить, и Гарри проклинает себя за то, что причиняет боль крестному. Из всех дней именно сегодня. Он отталкивает Сириуса.

Гарри идет в ванную, умывается, выходит и просит прощения.

Сириус смотрит на него и кивает в ответ.

Они стараются не думать, как быстротечны эти двадцать четыре часа.

Одиннадцать часов утра:

- Ты голоден?

Сириус задумывается. В общем-то, он размышляет не столько над ответом, сколько о том, стоит ли вообще тратить время на еду. – Пока нет.

- Я... хочу познакомить тебя кое с кем. – Гарри встает и произносит в пустоту. - Добби?

С хлопком появляется домашний эльф. – Да, Гарри Поттер?

- Добби, это Сириус, мой крестный.

- О, да, - отвечает домашний эльф, - Добби все слышать о вас, мистер Блэк! Добби хотеть сказать как он сожа-

Гарри обрывает его. – Пожалуйста, Добби, сейчас не время…

Добби выглядит смущенным. – Да, конечно, неразумный Добби.

После такого заявления Сириус ждет, что домашний эльф побежит биться головой о дверь, или прищемит пальцы дверью, ну или что-то в этом роде. Добби же просто с раскаянием смотрит в пол.

- Это твой собственный домашний эльф, Гарри?

- Нет. Добби мой друг. И я ему плачу за сегодня. – Гарри засовывает руки в карманы, как будто хочет скрыть смущение, и говорит. - Все, что ты ни пожелаешь из еды сегодня – просто скажи об этом Добби. Он сделает или доставит это для тебя. Все, что угодно.

Сириус понимает, о чем думает сейчас Гарри: единственное, что он может сделать для него - достать любое блюдо в последний день осмысленной жизни крестного.

Поэтому он улыбается и говорит. – Спасибо, Гарри. Спасибо, Добби.

И, если подумать, то есть кое-что, чего он не ел целую вечность.

- Как думаешь, ты сможешь приготовить суп Миллигатони, а, Добби?

Добби поднимает голову, его глаза блестят.

Полдень:

Они едят восхитительный пряный суп Миллиготони и еще несколько блюд, которые заказал Сириус: чипсы с соусом Чили и сыром. Пьют Гиннесс Темное. Затем сливочное печенье с Нутеллой. Спелую черную смородину. И особый сорт зеленого чая, который до этого Сириус попробовал лишь раз, в ресторане отеля на Ямайке.

Час дня:

Сириус выходит с Гарри на улицу, на задний двор - погода будто делает им одолжение: сегодня нет дождя, всего лишь облачно – и переходит к тому, ради чего он попросил провести этот день со своим крестником.

Джеймс научил бы этому Гарри – среди всего прочего – если бы был жив.

Сириус подвел Гарри слишком во многом. Он должен дать хотя бы это своему крестнику перед тем, как умрет.

- Я... У меня не получается.

- Не усердствуй так. Думай об этом, как о прикосновении кончиками пальцев, а не ладонью или рукой.

Гарри сильно прикусывает губу. Что, если у него не получится? Это так много значит для Сириуса. Он готов сделать что угодно – потратит на это всю ночь, если потребуется. Но Сириус говорит, что *усердие* не поможет в данном случае.

Он глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться и справиться с комом в горле. – Я узнаю, во что превращусь, когда у меня получится?

- Ты узнаешь, когда… а, понимаю. Поначалу ты можешь не *узнать*. Если у тебя получится превращение, это значит, что ты сделал все практически бессознательно, чувства и ощущения поначалу не кажутся странными. В первый раз я понял, что у меня получилось, когда осознал, что я стал гораздо ниже, чем должен был быть. Желание погрызть кость или что-нибудь еще было совершенно нормальным для меня. Я понял, какую форму я принял, только когда Ремус опустился на колени рядом и начал гладить меня так, как ты обычно гладишь собаку, понимаешь? Не так, как если бы я был змеей или муравьедом или…

- Или дикобразом.

- Естественно нет.

У Гарри стало получаться. Сириус не хочет довести его до изнеможения и поэтому делает перерыв.

Три часа дня:

Сириус усаживает Гарри и просит его посмотреть с ним его любимый фильм: «Доктор Strangelove», который Гарри никогда до этого не видел. Для Сириуса Гарри старается сосредоточится на фильме.

Он не может поверить, насколько смешной этот чертов фильм.

Оба молчат во время последних сцен фильма. Хотя сам фильм закончился и на экране бегут титры под веселую песню, для любого из них встать и выключить магнитофон до того, как они закончатся, - ужасно неловко.

Пять часов вечера:

- Ага, примерно так. Чувствуешь это?

Гарри сидит по-турецки на траве, глаза закрыты, он сосредоточивается. - Ага. Я думаю... Я думаю, да. Но это... приходит только как вспышки.

- Ничего. У тебя уже немного получается. Я не стал анимагом в один день, но уже тогда я понял, что надо делать, если я буду тренироваться. У тебя все получится, Гарри. Мы еще поработаем над этим.

Сириус видит, как поникла голова Гарри. Он произносит. - Я знаю, ты бы хотел, чтобы у тебя получилось уже сегодня. Ради меня. Пожалуйста, не… – Он замолкает, зная, что Гарри понял его, и не хочет тратить хоть мгновение этого дня на пререкание с ним.

Семь часов вечера:

Добби осторожно входит и спрашивает, будут ли они ужинать. Гарри чувствует себя вымотавшимся, но не голодным. Сириус также отказывается от еды.

Еще лето, но уже чувствуется приближение вечера.

Восемь часов вечера:

Оба сидят на кушетке. Коллекция Биттлз – та, что с синей каймой на буклете альбома – играет в музыкальном центре.

- ...из книг ничего важного не узнаешь, так всегда говорил твой отец. Знаешь, как заставить гринготтского гоблина сделать тебе одолжение? Или как завязать бабочку для официальных приемов, а не просто галстук? Или как определить состояние подержанного мотоцикла, до того, как тебе его продадут?

Гарри отрицательно качает головой.

- Хорошо. Посмотрим, как много из всего этого я смогу вспомнить. В первую очередь, запомни: ни один гоблин не устоит перед огневиски, смешанным с лимонадом...

Девять часов вечера:

- ...И если ты пытаешься произвести на кого-то впечатление, ты всегда можешь подкупить метрдотеля. Никогда не делай вид, что они забыли зарезервировать тебе столик, это самое избитое оправдание в мире. Тебе нужно всего взять его за руку, незаметно вложив в нее двадцатку, никак не меньше, вроде как это простое рукопожатие – дай мне руку, я тебе покажу.

Гарри машинально вытягивает руку. Сириус берет ее.

- Вот так. При этом надо сказать: «Пожалуйста, я буду очень признателен, если вы сделаете все, что в ваших силах. Это особенный вечер для нас». Все шансы за то, что это сработает. Девушки просто тают от этого.

Гарри смотрит на крестного, который все еще не выпустил его руку. Но взгляд Гарри прикован к глазам крестного, а не их рукам.

- Мне не интересно, как произвести впечатление на девушку.

- Ну, тебе… – Сириус вовремя останавливается, чтобы не произнести «когда-нибудь будет».

Гарри семнадцать. Он уже не мальчик, чтобы считать девушек противными.

- Ну, - произносит Сириус, все еще не отпуская руки Гарри, чувствуя, что это будет неправильно сейчас. – Ничего страшного. В любом случае пригодится знать, как подкупить метрдотеля, ну или кого бы ты... ни пытался впечатлить.

Он замолкает. Гарри все еще не отводит взгляда.

- Ты кое-что упустил, - наконец произносит он.

- Разве?

- Ага. Как завязывать бабочку.

- О... Точно. Ты... – он отпускает гаррину руку и поднимается. – Я думаю, здесь должна быть одна.

Наверху, в самой глубине шкафа, Сириус находит черную бабочку, которая старше, чем Гарри. Он становится за спиной Гарри перед зеркалом в человеческий рост, протягивает руки и берет концы галстука. – Окей, смотри внимательно.

Гарри повинуется.

- Покажи мне еще раз.

Сириус развязывает галстук и повторяет процесс.

Гарри поворачивает голову и целует внутреннюю сторону запястья Сириуса.

Просто легкое прикосновение губ. Но это невозможно ни с чем спутать.

Сириус замирает. Не шевелится.

Гарри поворачивается внутри кольца рук Сириуса.

Сириус открывает рот, чтобы произнести «Гарри».

Видит выражение лица Гарри.

Закрывает рот. Нервно сглатывает. Обнаруживает, что его губы пересохли.

Гарри целует его в губы.

Все, что они делают сейчас, - это не говорят.

Сириус не говорит: «Гарри, это неправильно. Это не то, чего ты действительно хочешь».

Гарри не говорит: «Это то, чему я хочу научиться у тебя».

Они не произносят ничего, потому что все это чепуха, и они оба знают это.

Сириус также не говорит: «Не делай это из жалости ко мне, просто потому, что я перестал думать о тебе как о сыне с того момента, как впервые увидел тебя три года назад». Он знает, Гарри никогда бы не сделал этого из жалости. Он слишком простодушен.

И Гарри не отвечает: «Не говори мне, что я еще молод для того, чтобы знать, что я хочу». Он знает: Сириус не считает его ребенком.

В этот момент они не думают даже о Джеймсе... кроме как, стараясь дать понять друг другу, насколько они *не* думают о нем, пусть даже это немного странно. Но это так.

Вместо этого Сириус пристально смотрит на Гарри. Когда он говорит, его голос срывается:

- Гарри... Прошу. Подумай об этом. Это то, что ты хотел бы запомнить? - Слова звучат не так, как он произнес бы их всего лишь минуту назад.

Гарри широко раскрывает глаза, они блестят от наполняющей их влаги.

– Господи, Сириус, что ты *говоришь*? Как можешь ты… – Он сжимает руки крестного.

- Нет – не то как ты хочешь запомнить *меня*. Нет. Это… Ты же… Проклятие, Гарри, ты чертовски молод, для того, чтобы вспоминать потом умершего возлюбленного, черт, ты что, не понимаешь этого? Я… я не могу!..

Гарри прижимается к Сириусу. Заставляет его замолчать поцелуем. Не замечая, как плачет, пока целует его.

А Сириус всего лишь оболочка. Он знает об этом еще с восьми утра сегодняшнего дня.

Он притягивает Гарри к себе и отвечает на поцелуй со всем отчаянием.

Две пары губ, слившиеся в жадном поцелуе, два тела, сплетенные в объятии и старающиеся дотронуться друг до друга везде и сразу, задыхающиеся от сочетания болезненного желания и горя, наполняющего этот день. Обоим кажется, что они чувствуют это на коже друг друга, так же, как Сириус чувствует солоноватый вкус Гарриных слез.

Оба знают, знали, в самом дальнем уголке разума, тщательно охраняемая тайна: весь этот день вел именно к этому. Сириус хотел провести свой последний день на земле с Гарри не потому, что он был должен это ему, или даже Джеймсу, но потому, что они оба этого хотели, к чему оба шли, не смотря на каждый ход в этой богом проклятой шахматной партии под названием мир, который разделял их.

Но не только тайные желания говорят в них сейчас - Сириус все еще пытается держать под контролем эти требования разума, плоти и сердца, в то время как Гарри на ощупь расстегивает пуговицы его рубашки. Пока юноша пытается подтолкнуть Сириуса к кровати, тот опять взывает к разуму: - Гарри, Гарри, пожалуйста, посмотри на себя – на самом деле ты не этого хочешь. Ты так думаешь, но это не так, Гарри, посмотри, ты плачешь, я не могу позволить тебе…

Гарри перестает тянуть на себя Сириуса, а вместо этого бросается к нему. Сам. Прижимается к его груди.

- Я должен, - задыхаясь, произносит он. – Я должен плакать. Я не... не хочу, чтобы это были счастливые воспоминания, Сириус. Замечательные, стоящие – вот чего я хочу... да. Но не счастливые. – Он целует Сириуса, прижимаясь к нему мокрым от слез лицом. – Если это будут счастливые воспоминания, Сириус, они... они смогут отобрать их. Когда они придут за тобой, я не хочу, чтобы они забрали это у тебя. Я хочу, чтобы они были с тобой до самого.. пока они...

Сириус сжимает его в сокрушительном объятии. - Никогда, - рычит он. - Никогда они не заберут этого у меня. Только не это. Не тебя. – Он опять целует Гарри, снова и снова, почти грубо. С животной страстью Сириус наконец поднимает Гарри и несет его к кровати, кладет на нее и начинает снимать одежду, обнажая юную плоть, натренированные квиддичем мускулы, полоску черных волос на груди. Постепенно разум берет верх над эмоциями, к Сириусу приходит понимание того, что этот красивый мальчик на постели хочет его таким как он есть не потому, что не потому что это романтично, или представляется величайшим даром самопожертвования, или слащаво-трагичной историей, чтобы потом вспоминать – но просто потому, что это Гарри и он хочет этого пока он навсегда не потерял Сириуса.

Дикий зверь в нем успокаивается. – Ты когда-нибудь – спрашивает Сириус, не в состоянии закончить фразу. Боже милосердный, пусть он не будет девственником. Прошу тебя.

Гарри утыкается лицом в шею Сириуса, но не для поцелуя. Сириус чувствует слезы.

– Пожалуйста, не сердись. Я не хотел тебе рассказывать, но я должен. Только не сердись, прошу. – Гарри запинается, у него ком в горле. – После суда. Когда я выяснил, что твоя последняя просьба была провести этот день здесь, со мной. Я попросил Чарли Уизли.

Сириус встречал его. Но прежде чем он успевает задуматься о своем отношении к такому признанию, Гарри продолжает: - Я сказал ему, что хочу быть с тобой. И я боялся, что ты откажешься, потому что я девственник. И что я не буду знать, что делать, или буду ужасен, потому что я никогда… Чарли гей. И он симпатичный. Я…- Еще одна пауза. – Я не хотел говорить тебе. Господи. Ты меня ненавидишь теперь? Я попросил Чарли научить меня, потому что я не хотел, чтобы ты подумал, я попросил тебя, чтобы ты научил меня. Потому что ты не стал бы, если бы так думал. Господи. Ты, наверное, ненавидишь меня…

Сириус знает, что надо делать. Он закрывает Гарри рот поцелуем.

Ни слова не произносится в течение долгого времени после этого.

Они разрываются между желанием сделать все неторопливо или двигаться как можно быстрее. По молчаливому согласию, когда один из них начинает задыхаться, другой замедляет свои движения, ища другие способы продления наслаждения. Сириус лижет соски Гарри снова и снова, вначале быстро, но стоит им превратиться в два комочка болезненно напрячься, он замедляет ласку, отчего Гарри стонет и вцепляется в плечи Сириуса, приподнимает бедра, вжимаясь в живот крестного. Сириус продолжает исследовать тело Гарри, двигаясь вниз, проводит языком по животу, намеренно не прикасаясь к его члену, медленно поглаживает его бедра, обхватывает Гаррину ногу руками, и ласкает языком пальцы ног так, что Гарри вскрикивает.

Гарри становится на колени и берет в руки член Сириуса. Он двигает по его длине двумя руками, нежно, глядя в лицо Сириусу, как будто спрашивая «тебе нравится?». Это очевидно, что Сириусу нравится, Гарри перестает беспокоиться об этом и старается ласкать член Сириуса так, как он сам бы себе ласкал.

Медленно он опускается на живот, устроившись между ногами Сириуса, и берет его член в рот, смакуя вкус плоти и малейшую дрожь бедер Сириуса под ним. Он облизывает яйца Сириуса, осторожно втягивает каждое из них в рот и нежно посасывает. Сириус шипит, но Гарри знает, что это от удовольствия, и продолжает.

Сириус зарывается руками в волосы Гарри, но не для того, чтобы контролировать его движения или оттолкнуть, а чтобы чувствовать каждое движение, пока тот сосет его член. Он стонет, но не закрывает глаз, чтобы иметь возможность видеть лицо Гарри, как его рот открывается шире, чтобы вобрать в себя больше плоти, как розовый язык пробегается по нижней стороне члена, глаза юноши наполовину прикрыты, что придает ему вид расчетливого соблазнителя. Сириус почти всхлипывает.

Услышав это, Гарри отстраняется. Скользит вверх за еще одним поцелуем. Двое мужчин исследуют губы друг друга, как будто они пытаются найти в них что-то упущенное ранее: торопливые движения, сплетенные языки, смешавшаяся слюна. Так легко, игриво и так болезненно сладко, что это едва не приводит их к финалу.

Для Гарри быстрее самому сходить в ванну и принести бутылочку со смазкой, которую он положил туда, нежели искать палочку и призывать чертов пузырек заклинанием. Он падает обратно в объятия Сириуса, чтобы получить еще поцелуев, этих влажных от слез поцелуев, которые одновременно успокаивают, возбуждают и отзываются острой болью в сердце как от ножевого ранения. Хотя он хочет целовать Сириуса, также ему хочется с плачем упасть без сил; он просто не может поверить, что все предрешено и это их единственная ночь.

На этой земле. Так он говорит себе, чтобы не сдаться. Гарри не знает, действительно верит ли он в жизнь после смерти. Но сейчас он должен.

Оба не хотят неловким словом нарушить волшебство момента, и следуя невысказанной просьбе, Сириус сверху в первый раз. Лицом друг к другу. Сириус обнимает его и затем одна рука соскальзывает к гарриным ягодицам, раздвигает их, смазанным пальцем лаская вход. Гарри дрожит, затем расслабляется, не произнося ни звука за исключением тихих вздохов. Сириус решает, что, судя по его реакции, Гарри сказал правду о том, что это с ним не в первый раз – но отнюдь не по тесноте, что окружает его пальцы. Сириуса всегда раздражал миф о том, анальный секс каким-то образом ослабляет мускулы навсегда.

Когда Сириусу удается погрузить в Гарри уже три пальца, он останавливается, осторожно вынимает их, и перекатывает Гарри на живот. Гарри разводит ноги и приподнимает зад, руки тянутся за подушкой, которую он кладет под подбородок. Поза настолько доверчивая, настолько эротичная и красивая, что Сириус боится испортить момент, поскольку не уверен, что охватившие его ощущения – это не подступающий оргазм. Но это не так, и он накрывает спину Гарри своим телом, и вначале помогает себе руками направить член. Найдя правильное положение, он кладет руки Гарри на плечи и медленно проталкивает головку члена внутрь. Гарри ругается и богохульствует, но для Сириуса это звучит как любовная лирика: - О черт – Святый боже – черт – о Господи…

Погрузившись полностью, Сириус замирает, не двигаясь, уткнувшись лицом в гаррину шею и вдыхая аромат его волос. Он думает, что это, наверное, самый приятный запах для его обоняния, сейчас, в последние часы его жизни. Приятный даже для того, кто перевоплощается в собаку.

Сириус начинает двигаться и Гарри под ним издает мяукающие звуки, и Сириус знает, что он не сможет больше сдерживать себя. Он пытается сосредоточится, и с каждым ударом попадать по Гариной простате, хочет слышать, как Гарри стонет, и думает, что ему это удается, потому что Гарри опять стонет и затем Сириус ни о чем не думает, он кончает глубоко в зад Гарри, вцепившись в него, и хочет дотянуться до члена Гарри и лаской довести Гарри до оргазма. Однако, Сириус не в состоянии оторвать своих рук от того места, где они обнимают Гарри, ладони лежат в ложбинке как раз над гарриным животом.

Когда Сириус вновь может дышать, он целует шею Гарри снова и снова.

Когда ему удается выскользнуть из Гарри, Сириус переворачивает крестника на спину и накидывается начинает ласкать его член, берет в рот, заглатывает до самого основания, зарываясь лицом в волосы в промежности, погружая головку глубже в горло. Гарри кричит и кончает, сильно и так глубоко в горло, что Сириус почти не чувствует вкуса спермы на языке.

Оба падают на кровать, все еще не произнося ни слова, нежно поглаживают друг друга, подсознательно понимая, что эти ласки не должны вновь возбудить их; для этого им достаточно всего лишь быть рядом. Они прикасаются друг к другу, целуются, чувствуя дыхание друг друга, обнимаясь, стараясь забыть, что они на самом деле два разных человека, которых завтра ждут разные судьбы.

Оба знают, что ни одного мгновения этой ночи они не потратят на сон.

Около двух часов ночи Сириус отпускает шутку о том, что неплохо бы попросить Добби принести устриц.

Гарри смеется. Потом он начинает плакать.