* * *

Но всё оказывается не так просто. Дело не в Питере, Питер, в итоге, тоже научился, но как… Ладно, и крысы бывают симпатичными. Но сил у Хвостика меньше, все уходят на анимагию. А вот Сириус и Джеймс…

Они вообще не понимают, что изменилось. Вроде все то же, даже азарт немного поостыл, а вот горшочек с кашей по-прежнему варит. Точнее - их по-прежнему несет. Обыкновенное школьное хулиганство, которым Хогвартс напичкан с подвалов и до башен весь учебный год, у них почему-то оказывается другим.

Может быть, всё потому, что никому про анимагию рассказать нельзя? Вот она и бродит в крови – соблазнительной силой, знанием того, как ты крут, на самом деле крут, а не просто выпендриваешься перед своими. Или перед чужими.

Несколько раз они нарываются на слизеринцев. В неудачных местах и в неудачное время. Еще полгода назад это были бы хорошие стычки, на равных, а может быть, отнюдь не с гриффиндорской победой. Но не сейчас.

Пес рвется наружу – травить их, как кроликов. Где это видано, чтобы Мальсибер отступил без боя? А он отступает, вместе со всеми своими прихвостнями, а Сириус и Джеймс – озадаченные и откровенно неудовлетворенные остаются в пустом коридоре.

И в следующий раз тоже.

- Да мать их, - не выдерживает Сириус, - они что, боятся связываться с нами? С каких это пор?

Джеймс смотрит в стену и дышит странно – шумно, через нос, только что не фыркая.

- Пойдем погуляем, Поттер?

- Да. Иначе тут с ума сойдешь.

* * *

Хотя надо отдать должное Слизерину: в начале апреля они отвечают. По-своему, конечно, исподтишка и так забавно.

У них появляется соглядатай.

- Я в восторге от их стратегии. Сопливус – шпион, кто бы мог подумать? Но кажется, все проще. Кто сказал, что Сопливус неровно дышит к нашей Эванс? Это маскировка, а его главная цель - ты, Джим!

Сириус смеется, валяясь на кровати, и тут же получает двумя подушками – от Поттера и от Петтигрю.

- Ну. Что. Вы, - он не очень-то удачно изображает Снейпа, взлохматив волосы так, что они закрывают лицо. – Поттер. Ты. Ублюдок. И. Так. Меня. Возбуждаешь…

Питер смущенно хмыкает.

- Джииим. Если я избавлю тебя от поклонника, ты же отблагодаришь меня?

Блэк непристойно вздергивает бедра вверх и прогибается.

Джеймса ему не видно из-за волос, слышны только смешки, недовольное сопение Ремуса и веселая возня – похоже, бой подушками продолжается где-то на фланге.

- Лучше бы они послали Рега. Я бы с ним поговорил по-братски. Все бы вежливо объяснил. Тем более что домой я возвращаться не собираюсь…

- А свитки, Сириус?

- Мерлин, какой ты правильный, Луни! Я отправлю их совой.

- А деньги?

- Нууу, - возвращается Сириус к своей идее, - Джеймс же меня отблагодарит. Я могу взять и деньгами. Это намек.

- Да перестань ты валять дурака. Ты всерьез хочешь уйти из дома?

Сириус садится на кровати. На Джеймса он даже не смотрит, ему кажется важным объяснить все это именно Ремусу.

- Представь себе, что ты живешь с теми, кто считает оборотней вселенским злом. Год живешь, второй, третий… Сколько ты выдержишь?

- Я учусь в Хогвартсе, - отвечает Люпин спокойно.

- А! У тебя есть мы! А если б ты был один? И потом – школа это не то. У меня дома нет ни Альбуса, ни МакГоннагал, ни Помфри. У меня дома Слизерин, понимаешь? Даже у Слагхорна на вечеринках лучше, чем там!

- До окончания школы два года, можно потерпеть.

- Зачем? – задает Сириус логичный вопрос. – Мне проще без них.

Он еще не может сказать: «Потому что мало ли что. Я не контролирую себя примерно так же, как и ты в полнолуния, Рем. Я не знаю, почему это происходит, и Джеймс тоже».

Он не может сказать, потому что еще не знает этого, это не мысль, это предчувствие, беспокойное и пьяное, как черные весенние ночи.

* * *

СОВы в июне они просто не замечают. Конечно, Сириус и Джеймс всё сдадут – и способностями Мерлин не обидел, и Ремус не даст пофилонить. Но дело отнюдь не в СОВах.

Они плюют на специально для них установленный запрет – сбегают в Визжащую Хижину, сидят там, в пыльной темноте, которую нарушают только полоски света, пробивающиеся между наглухо и навсегда закрытых ставен.

Пожалуй, им впервые за все годы учебы и – дружбы – настолько не по себе.

- Это было здорово и по делу.

- Я запомнил заклинание – Sectumsеmpra, - невпопад отвечает Джеймс и трогает щеку.

И они опять молчат.

- Рвется, да? – уточняет Сириус спустя тихую вечность.

- Я не понимаю, где мы ошиблись.

- Мы не ошиблись!

- И у Питера…

- У Питера – ерунда. Ну, хихикает…

- Нет, значит, это общая ошибка.

- Джим, все в порядке.

- Блэк! – Джеймс зовет его по фамилии только шутя, но сейчас не до шуток. – Давай не будем врать хотя бы себе. Мы допустили ошибку. Мы их не контролируем.

- Да уж, у озера ты выдал настоящий, - выражение из читанной в детстве книги само слетает с языка, - настоящий олений гон.

- Гон?

- Ну, когда бодаются за самку.

- При чем тут Эванс?

- Если ты спрашиваешь «при чем тут Эванс?», значит – при чем.

- Я не хотел! – орет Джеймс. – Да, мне нравится! Понравилось! Но я не хотел!

- Что ты хочешь услышать, Поттер? Что я не хотел угробить Снейпа? Пожалуй, не хотел. Но и не расстроился бы, если получилось.

- Да плевать мне на всех Снейпов, что есть на свете! Ремус! Вы оба вылетели бы из школы.

- Зато теперь ты – герой, - вяло констатирует Сириус.

- Я – мудак, и ты - тоже. Разве ты не чувствуешь, что оно идет по нарастающей?

- Я же сказал: рвется.

- Сказал.

И они опять молчат.

- Я думаю, Питер продержится лето. Он вряд ли рискнет перекидываться без нас.

- Ага, - кивает Сириус, - Хвостик выдержит. А у меня дома будет то еще веселье… Знаешь, он… он хочет домой. Я про Бродягу. Он никогда там не был, но хочет, потому что там можно…

- И ты вернешься?

У Сириуса есть идея, но он предпочитает промолчать.

- Те свитки, что мы брали в прошлом году… Ты не мог бы?

- Я тоже об этом подумал.

- Тогда ты не просто уходишь. Ты уходишь ко мне, Блэк. У нас будет два месяца на то, чтобы научиться справляться с этим.

- Мне понадобится пара дней, чтобы найти все это еще раз.

- Годрикова Лощина. Пришли сову – я встречу. Мама и папа будут только рады.

- Деньги…

- Забей.

- Да нет, смотаюсь к Альфарду – на учебники он подкинет.

- Должно же получиться, правда?

Хорошо, что никто не видит их такими. Великие маги. Час триумфа. Слепые кутята – вот они кто. Джеймс, как всегда, лохматит волосы. Нет, пожалуй, сейчас он их выдирает.

Сириус стоит у окна и тупо следит за пылинками в луче. Пес рвется на волю – азарт охоты, жажда драки, гоняют кровь по всему телу от ушей до пяток, и удержаться практически невозможно.

Но разве можно допустить, чтобы звери взяли вверх? Вызванные ими сущности оказались сильнее волшебников?

- Иначе в сентябре мы поползем к МакГоннагал и Дамблдору на брюхе.

- Перестань! – Сириус садится рядом с ним на кровать. – Ты что, не веришь, что получится?

- Верю, - Джеймс пытается улыбнуться. – Мы с тобой выпутаемся. Только в это и остается верить.

* * *

Он опоздал. Дикое ощущение, до паники. Он опять опоздал – и сейчас увиденный, ну не придуманный же им! – проход между холмами закроется, и Сириус опять будет заперт здесь. Один. Всегда заперт, и всегда один. С того самого октября – один.

Он выскакивает из дома: сумерки, кристально чистый воздух, отвратительно стерильный, ни единого запаха, ничего; он несется по дороге, туда, к запруде, к реке, мимо старого терна, дальше, как будто движение – это жизнь.

Иллюзия жизни.

Потому что следующая долина оказывается точной копией его собственной – та же дорога, та же вода, то же дерево, огонек вдалеке.

И выхода нет, но он все равно бежит.

Дверь так же полуоткрыта, но он останавливается.

Это не тот дом.

Надо радоваться – хоть что-то изменилось. Само? Или это он смог изменить?

Просто ему знакомы эти шторы на окнах. Темно-синие, без всяких узоров. Новая издевка? Очередной привет того света?

Всего-то надо – толкнуть дверь и войти.

Сириусу страшно, но он не медлит.

Но дальше порога шагнуть не получается.

Дверь открыта.

Джеймс Поттер смотрит на него, потом морщится, словно сейчас заплачет, сглатывает и говорит:

- Привет.

День, когда время издевалось, а Сириус Блэк отказывался принимать очевидное

Они возвращаются домой. Домой к Джеймсу. Идут по неширокой дороге, не рассчитанной на двоих, одной ногой – по скользкой от росы траве, второй – по хрустящим под подошвами камешкам. И молчат. Не потому, что сказать нечего, а потому, что сказать надо слишком много.

Сириус пытается осмыслить увиденное и услышанное. Мир Quadrivium’а бесконечен – цепь долин, теперь это очевидно, и тысячи, десятки тысяч домов. И тысячи, десятки тысяч людей, из которых он почему-то видит только Джеймса Поттера.

Слишком много вопросов, и он никак не решит, с какого начать.

Но зайдя в дом – надо же, он все помнит об этом доме: диван, обеденный стол, камин с высокой полкой и портрет, нарисованный прямо на стене, над камином, - Сириус смотрит на портрет и спрашивает:

- Что с Лили?

- Давай начнем с тебя, - отвечает Джеймс и садится на диван. – У тебя больше новостей.

- Я рассказал всё, что знаю.

* * *

Это было первое, что он сказал, не ответив на «Привет», не шагнув навстречу. Первое.

- С Гарри все в порядке, Джим. Позавчера всё было в порядке.

И Джеймс тут же, как будто не было в их встрече ничего странного, кивнул:

- Тогда пошли. Надо рассказать ей.

Поттер, в отличие от него, знает дорогу. Они так же, плечом к плечу, уходят дальше, все дальше от вокзала, и Сириус вполголоса рассказывает то немногое, что можно успеть рассказать.

Не немногое, оказывается.

Он движется в своем повествовании назад : от схватки в Министерстве к прошлогоднему Турниру Трех волшебников, к своему побегу, а потом к тому, что знает со слов Ремуса и самого Гарри. Он говорит о патронусе и дементорах, о василиске и Квирелле. О Дурслях. О друзьях Гарри. Об Уизли, не слишком часто упоминая Молли. О Грозном Глазе и Дамблдоре. О Ремусе. И, кривясь, – о Питере. Говорит-говорит-говорит.

А дома Лили всё не видно – такое впечатление, что они идут вдоль бесконечной запруды у бесконечной реки.

- Почему она так далеко?

- Как – далеко? – не понимает Джеймс.

- Мы идем очень долго.

- Разве? Это для того, чтоб ты успел рассказать.

- Это ты сделал?

- Нет. Здесь… очень странное время. Оно или очень быстрое, или растянутое до… до вечности. Так что, твое «позавчера», Бродяга, могло быть пару лет назад… там. Или того больше.

- Черт!

Сириус останавливается.

- Ты хочешь сказать, что там всё могло закончиться?

- Не знаю, - Джеймс поворачивается к нему, поправляет очки, как будто хочет разглядеть Сириуса получше, и кричит: - Не знаю!!!

- Черт, - еще раз говорит Сириус, - я думал, тут…

- Нет!!!

И опять тихо, только в запруде всплескивает вода. Рыбы. Или русалки.

- Бродяга. Ты… просто не понял пока. Это не просто тот свет. Это…

Они долго молчат, и только потом Джеймс заканчивает:

- Каждый горит в своем огне.

Всё складывается, как в правильно выполненном заклинании: слово, движение руки. И ушедший Бродяга, и гриффиндорская спальня, и страх опоздать. Точно. Каждому - своё.

- И у неё такой же дом, как у тебя, - не спрашивает, а только уточняет Сириус.

- Да.

- Черт, - опять говорит Блэк.

- Я бы тоже выбрал черта, пожалуй. А не эту… тихую вечность.

- Ничего, - бодро и фальшиво отвечает Сириус, - вместе будет проще.

- Ты думаешь?

- Надо же во что-то верить. Даже здесь.

Тишина.

- Я не рассказывал еще, как он говорил со змеей в зоопарке?

- Нет.

- Это было почти перед Хогвартсом, летом. Ну, когда ему исполнилось одиннадцать… Джеймс! Ты слышишь?

- Да.

- Знаешь, он обыкновенный мальчишка. Обыкновенный отличный мальчишка и очень сильный волшебник. Он похож на нас. И не похож тоже… Ладно, про змею.

И они идут дальше.

* * *

Потом Сириус сидит прямо на дороге и ждет Джеймса, потому что не видит дома Лили. Это ожидаемо, но все равно – больно.

Просто Джеймс привычно приглаживает волосы, оглядывается на Сириуса, словно ищет поддержки, и входит в золотистую дымку, за которой можно только угадывать контуры дома.

А ты сидишь на дороге, как собака у магазина, которая ждет хозяина. Нет, не так конечно. Что за чушь лезет в голову. Когда он ждал – так? Никогда, всё было по-другому.

Сириус даже не пытается представить разговора Поттеров. Он слишком хорошо их знает, но то, каким стал Джеймс здесь…

Получается, не «знает», а «знал».

И можно только ненавидеть этот мир и свою, черт её побери, бессмертную душу.

А ночь – нежна. Ничего другого и не скажешь. Она ласковая и щекотная; влажная от росы трава у обочины дороги, высокое небо и неожиданно низкие звезды, - всё теплое, всё живое. И одежда – ничего не значащая оболочка, как и тело. Ночь все равно дотянется до тебя, успокаивающая, отупляющая, «тише-тише», «спокойнее-спокойнее», «угомонись, путь пройден».

И в самом деле – пройден.

Можно лежать так до утра, смотреть на звезды, стать травой или гравием на дороге, теперь, когда ты опоздал везде, где мог опоздать.

- Она благодарит тебя, Бродяга.

Сириус даже не услышал шагов, он и Джеймса не видит в первый момент, но потом поворачивает голову – вот же он, стоит в тени.

- Спасибо, Сириус.

- Как-то ты странно говоришь. - Блэк встает. - Куда теперь?

- Куда хочешь.

* * *

И вот они дома у Джеймса. Стоит ли говорить, что обратно они дошли куда быстрее? И Сириус ждет ответов на незаданные вопросы, изучая стену над камином так пристально, словно она может что-то объяснить.

- Что с Лили? – спрашивает он не у Джеймса, а у портрета.

- С ней – ничего. Кроме того, что мы здесь…

- Тогда что с тобой?

- Кроме того, что мы здесь, а Гарри – там!

- Это я понимаю, Джим, - Сириус старается говорить спокойно, - я про Лили. Здесь каждый живет сам по себе, ясно. Но почему я не могу её увидеть?

- Каждому дана одна встреча. Ты можешь видеть кого-то одного.

- Но ты видишь двоих.

- Знаешь, почему? Потому что я счастливый везучий ублюдок!

- Джим!

- Вполне достаточно того, что я угробил всех, кого любил!

- Дурак!

- Ну-ка, повернись. Повернись, Сириус, посмотри на меня и вспомни – что я обещал Лили? На свадьбе – ты же стоял за моей спиной и все прекрасно слышал!

- Джеймс, мы все виноваты.

Сириус говорит это, обращаясь к портрету. А потом поворачивается и смотрит. И видит поттеровскую спину: Джеймс уставился в окно, как он сам прошлой ночью. Но и спины достаточно. Самое хреновое то, что дотронуться до него нельзя. Только ночь, нежная ночь может провернуть такой фокус, а ты – нет, сейчас не можешь.

- Хорошо, что ты здесь, Бродяга. Мне опять повезло, я могу сказать это хоть кому-то. Не ей же это говорить.

- Вот что. – Сириус закрывает глаза, потому что не желает видеть фигуру, в которой нет ничего, кроме вины и тоски. – Послушай. Можешь даже не отвечать. Я столько разговаривал с тобой, что научился придумывать ответы. Нет, не так. Я их знал. Мне было просто говорить с тобой в Азкабане, потому что ни один дементор не рискнул бы сунуться к этим воспоминаниям. Но дело не в этом. Почему ты сказал мне 2 ноября именно так: «Мы все виноваты»? Это я не придумал, это сказал ты, Джеймс. И ощущения были – как здесь, теперь я понимаю.

- 2 ноября? – переспрашивает Джеймс.

- Да. Первая ночь там.

- Значит, точно – у нас здесь разное время. Я еще удивился, как ты там оказался.

- Звездная пыль?

- Да. Лили следила за Гарри – чтоб с ним ничего не случилось ночью на крыльце у Петунии, а я… Вытащить тебя я не мог. И это тоже моя вина.

- Так вот, повернись же ты! Поттер, я выжил с этим, понимаешь? Мы – виноваты. И нам нести ответственность. Нам. А насчет обещаний Лили – откуда ты знаешь, что обещал я, стоя за твоей спиной?

- Знаю, - Джеймс поворачивается и неожиданно улыбается, - знаю, твои жирные и отчетливые мысли можно было читать без всякой легилименции. Как ты думаешь, почему у нас с Лили эти дома? Потому что мы никогда не были так счастливы, Бродяга, как у тебя и тогда. Летом.

Он тоже смотрит на портрет, нарисованный на стене. Лили над камином улыбается и щурится, словно дым, которого нет, мешает ей увидеть их обоих, а её рыжие волосы – как языки пламени. Которого тоже, конечно, нет.