Часть 2

***********
Вы знали, что бывают Освидетельствования Привидений? Я не знал – это повергло меня в шок. Оказывается, раз в 50 лет, привидения должны проходить нечто типа медосмотра. Во-первых, там специалисты подтверждают то, что оно действительно когда-то умерло, и в свидетельство о смерти вклеивается очередная колдография с датой. Во-вторых, там подтверждается, что это действительно привидение, а не какая-либо другая бесплотная сущность вроде духа, галлюцинации, дымовой завесы, воспоминания и прочего. В-третьих, проверяют, как там их здоровье – не начинают ли они барахлить, то есть, например, терять части своего тела в других измерениях, мерцать, рассеиваться, удерживать солнечный свет и так далее. Программа обширная, а место проведения – св. Мунго (интересно, что делается с больными?), - всего одно, так что занимает это довольно много времени, ибо в Англии несметное количество привидений.

И вот настал такой момент – нашего доброго старого Бинса призвали на Освидетельствование. Вместо него, на пару недель, поставили некоего «молодого перспективного энтузиаста», как его отрекомендовал Дамблдор, мистера Дауфингера – начинающего ученого исторического факультета Высшей Магической Академии бла-бла-бла. Эдакий бляндин, мальчик-красавчик, отпустивший патлы до плеч и собирающий их сзади шелковой ленточкой, как баба. Все девчонки перебрались на первую парту, включая Эванс, завздыхали, с ожесточением застрочили конспекты, а главное – стали, сидя за партой, выставлять из-под мантий голые коленки. Мне мистер Дауфингер не понравился – не люблю молодых, перспективных энтузиастов.

Первое занятие он начал с того, что попросил всех написать сочинение на любую вольную историческую тему. Я глянул на Эванс и увидел, что она сидит с безупречно прямой спинкой, довольно улыбается, и что-то энергично записывает, стреляя глазами в мистера Дауфингера (его зовут – о, Мерлин! – Портокалус. Честно – когда Дручел это услышал…я думал, он действительно, на полном серьезе, без преувеличений, сейчас сдохнет. Смотреть на его реакцию было правда страшно). Старина Портокалус стал нравиться мне еще меньше. Я чиркнул записку и запустил ее Эванс в голову.

«Выбери тему «За что я люблю нашего нового преподавателя истории?» или «Кто самый лучший преподаватель истории магии в истории человечества?» - гласила эта записка. Эванс глянула на меня с укором, но даже не разозлилась, и это взбесило меня больше всего.

Следующие два дня я ходил очень злой. И чем веселее становилась Эванс, чем чаще я видел ее, склонившуюся над книжкой по истории и обдумывающую свое крутое сочинение, тем злее я становился. За эти два дня я трижды подрался с Дручелом – безо всякого повода. Он, к счастью, считает повод для драки глупой и надоедливой формальностью, которой следует пренебрегать при каждом удобном случае. За эти два дня меня дважды матерно послал Луня – со своим обычным каменным выражением лица и своим традиционным усталым голосом. Питер поспешно выходил из комнаты, когда я туда входил. Блевотнику пришлось восемь (!!!) раз за два дня вступить в мой плевок, а также я отвесил ему пинка, когда он входил в мужской туалет и вылил ему за шиворот стакан тыквенного сока за завтраком. От всего этого я не получил ни малейшего удовольствия.

При этом назвать это дерьмо ревностью у меня даже не поворачивается язык. Мне ведь не 10, а 15. Я же понимаю, что Фекалуса (так его Пэт прозвал) считать соперником никак нельзя хотя бы потому, что он такой до хренища перспективный, что девушки его не интересуют, а интересуют только собственные радужные перспективы. Кроме того, он блондин, а блондины – не тип Эванс. Кроме того, в Академии, наверное, есть девчонки и покраше Эванс, равно как в Хоге есть парни покруче Фекалуса (я о себе, конечно). Ставлю свои 15 против его 26, что сделаю его в чем угодно, кроме истории магии.

Но все эти здравые мысли мне не помогли, и я по-прежнему был очень зол, когда в ночь перед сдачей сел писать свое сочинение. Мне даже хотелось воспользоваться своим собственным советом и написать на тему «Почему все учителя истории магии в истории Хогвартса такие мудаки?», но я не стал. Я взялся за обзор кровавых гоблинских восстаний. И вот что получилось на следующем после сдачи уроке.

- Мистер Поттер, - воззвал Фекалус, пялясь в мое сочинение. – Кто тут мистер Поттер?

- Я.

- Встаньте, пожалуйста.

- Я посижу.

- Ну, встаньте же и подойдите ко мне.

- Мне и тут удобно, спасибо.

- Не хамите мне, Поттер.

- Я не хамлю, сэр. Я потянул поясницу на тренировке и с трудом хожу.

- На горшок? – со смехом шепнул мне с задней парты Батвилд из Слизерина.

- На горшок с трудом, а тебе в уши – с удовольствием, - прошипел я в ответ.

- И что же? Мне к вам подойти? Или огласить?

- Пожалуй, огласить, сэр.

- Ну что же… - он почесал репу и пару секунд молча смотрел в мое сочинение. – Начали вы за здравие, Поттер. Вполне трезвые мысли на счет исторически доказанной угрозы со стороны гоблинов. Вы пишете, что маги опрометчиво доверяют золотой запас враждебным существам, что они по своей прихоти могут подорвать всю финансовую систему, приводите примеры из истории…. Все это очень мило. Вы тут даже рассуждаете об исторически сложившейся…как это у вас… «асоциальности социальной организации гоблинов по отношению к человеческой» и приводите неплохие примеры. Но дальше начинаются чудеса, мистер Поттер.

- Неужели?

- Чудесатее и чудесатее, как говорила Алиса.

- Кто такая Алиса? Ваша знакомая?

- Увы, нет – героиня хорошей маггловской книжки.

- А такие бывают?

- Маггловские?

- Хорошие маггловские.

- Очень остроумно. Кстати, у вас недурной слог. Так вот. Дальше вы каким-то неуловимым образом меняете свою точку зрения на противоположную. Вы высказываетесь в защиту кровавой расправы при Дрэ, учиненной гоблинами в 1674-ом, за которую в начале своего сочинения вы их, мягко говоря, порицали, и даже… вот, назвали «уродами», - так и назвал. Я бы назвал их пидорасами и говноедами, если бы не в письменной форме, потому что это чистая правда. – Вы говорите, что некоторым магам, которые были располовинены во время этой ужасной драмы, так и надо, и что, будь ваша воля, вы бы сами их располовинили. И, более того, присовокупляете, что некоторых из ныне живущих магов тоже не лишним будет располовинить. Вы в своем уме, Поттер?

- А это все претензии к моему сочинению? Больше нет?

- Есть еще, подождите. Идем дальше, - он снова уставился в пергамент. – Вот. После этого, через пару абзацев вы, рассуждая о том, что гоблины так и не подверглись морализации, пришедшей с эпохой Просвещения – тут я, кстати, с вами тоже бы поспорил – деморализация была та еще, хотя, конечно, смотря, с чем вы сравнивали…так вот, вы говорите, что… вот: «Визенгамоту не следовало амнистировать зачинщиков бунта, даже ради установления шаткого мира, хотя, скорее всего, их попросту подкупили, коль скоро Председателем был Варгофт…» - это, Поттер, суждение, на которое вы не имеете права без доказательств, но я сделаю вид, что его тут нет, принимая во внимание ваш юный возраст. Да… «…Председателем был Варгофт. Удивительно, как в Англии, где издревле действует прецедентное право, во время суда обвинители со стороны магов не воспользовались решением, принятым в аналогичном случае в 1419 году по отношению к бунтарям из гоблинов, задушившим 10 маглорожденных ведьм под околоточным забором деревни Старфолд. В тот раз всех зачинщиков отвели на то же место, где они совершили свое злодеяние, и прикончили таким же способом – придушением – не взирая на протесты местных жителей, которым и так досталось – ведь правительство не озаботилось уборкой трупов ни с места преступления, ни, в последствии, с места казни». Тут я оценил ваш юмор, Поттер.

- Спасибочки.

- А дальше вы пишете: «А посему, по моему глубокому убеждению, гоблинов- зачинщиков расправы при Дрэ следовало, по приговору суда, располовинить, опять же, при Дрэ. Увы, история не знает сослагательного наклонения, но за такие зверства я бы, пожалуй, располовинил их своими собственными руками». Мистер Поттер, у вас что-то не ладится в жизни? Вам не терпится кого-нибудь располовинить.

- Не хотите узнать, кого?! – радостно возопил Дручел, громко смеясь.

- Нет, не имею такого желания, - ответил Фекалус. – В любом случае, Поттер, вам следует быть последовательней – это раз. Определитесь с тем, кого вы в каком конфликте поддерживаете и за что осуждаете. История - наука, все-таки, во многом субъективная. И еще - вам следует не быть таким кровожадным, агрессивным и категоричным. Это два.

Я обтёк и утерся.

Следующим шло сочинение Луня.

- Прекрасная работа, мистер Люпин, очень оригинальная тема…в оригинальном ракурсе, я бы сказал. «История вампиризма» - это определенно что-то новое. А как на счет ликантропии? Вы ей увлекаетесь?

Вот он, Луня. Человек-скала, хоть по нему ни за что в жизни не скажешь. Я бы провалился сквозь пол на его месте. А у него ни один мускул на лице не дрогнул. Он только моргнул и ответил:

- Увлекаюсь – не то слово, сэр. Ликантропия – моя любимая тема.

- В таком случае, подойдите ко мне после занятия, у меня для вас кое-что есть. А сегодня мы поговорим о так называемом Золотом Веке магической науки. 1830 – 1880 год приблизительно – точно, конечно, сказать нельзя, но именно в эти 50 лет в науке были совершены самые значительные, а, главное, многочисленные открытия. И совершены они были поколением перспективных, молодых энтузиастов, о которых так нелестно отзывается мистер Поттер в своем сочинении. Он пишет, что вместе с вождями гоблинов, в 1674-ом, при Дрэ следовало располовинить и всех так называемых «молодых перспективных ученых-энтузиастов», в зародыше задушивших, по мнению мистера Поттера, ростки самоуправления магов в финансовой сфере.

- Хо-хо, - прошептал мне Дручел, в то время как я, с острым желанием кого-нибудь прикончить, смотрел, как Эванс понимающе улыбается в сторону преподавательской кафедры. – Ты настоящий писатель. Давай подстережем Фикалуса в темном коридоре и навешаем ему.

Он начал ржать. Я показал ему средний палец.

Обобщения

Лирическое отступление: вот часто говорят «женская логика», подразумевая отсутствие логики вовсе. На самом деле, по моему авторитетному мнению, женская логика заключается в том, что женщина вполне способна трезво и адекватно оценить ситуацию, но реалии ее, по большому счету, абсолютно не волнуют – в том смысле, что она, зная истину, может с необычайной легкостью ею пренебречь, если того требуют ее ощущения. Она так чувствует, а истина, как какой-то балласт, надоедливый и посторонний, не имеющий никакого отношения к практике вещей, болтается в стороне. Речь идет, конечно, о тех случаях, когда истина и женское ощущение не совпадают друг с другом. Поэтому у женщин могут возникать проблемы с обобщениями – ведь в двух одинаковых с объективной точки зрения ситуациях женщина может чувствовать по-разному, а стало быть, и вся суть происходящего меняется в ее глазах, а разве можно обобщать несравнимое?! Это выражается обычно чем-то вроде «Нет, ну это же совершенно разные вещи!» или «Нет, это совсем другое!». В случае Эванс это выражается в «Нет, ну это жопа с пальцем!». Представил себе – умер, хотя, в общем-то, понятно, что она имела в виду. И не говорите, пожалуйста, что вы не такие и у вас не так, потому что, по моим наблюдениям, самые умные и адекватные девчонки в ответ на это говорят что-то вроде «Да, все именно так. И что? Ты чем-то недоволен?», и тут уж действительно нечего возразить (именно так заявила мне Эванс, когда я все это ей изложил в связи с ее ворчанием по поводу парфюма какой-то слизеринки, в то время как от нее самой несёт то сиренью, то лавандой, то «розами» с такой силой, что начинает болеть башка, а то и мутить). Все это я к тому, что сам я люблю обобщать скромные частности моей жизни в Жизненные Наблюдения.

Наблюдение Первое: Есть такие люди, которых невозможно не гнобить. Они, как и все люди, бывают разные. Бывают такие, вроде Блевотника, нашего Сверхчеловека (готов с любым замазать на все свои рождественские подарки за этот и два последующих года, что Блевотник придумал себе какую-нибудь возвышенную, гордую кличку, вроде творческого псевдонима. Вроде «Король Мира». Или «Фараон-Одиночка», или «Повелитель Жидкостей». Какую-нибудь Эдакую Кликуху, в противовес ёмкому и точно отражающему суть погонялову «Блевотник», которое дал ему народ) – их обижают просто чтобы сказать: «Заметь, ты простой обсос, не лучше и не хуже других, и уж кому-кому, но не тебе зыркать на нас свысока». А бывают другие. В Хаффлпафе есть одна девочка – Памела, - чистокровная, кстати, девочка, так вот она очень редко разговаривает, но если заговорит, то смотри на вас с таких немым восторгом и обожанием в глазах, что начинает тошнить. Она волнуется, трепещет, у нее аж руки трясутся, и глаза сияют такой преданностью и любовью, что хочется ей, честное слово, врезать. Я было, грешным делом подумал, что тут не обошлось без моей белозубой улыбки и таланта к квиддичу, но не кто-нибудь, а Эванс меня разочаровала (вернее, наоборот – сняла камень с моей души). Как-то за обедом она сидела недовольная, и, когда я спросил, в чем дело, ответила, что только что грубо говорила с Памелой, которая попросила у нее тетрадь по астрономии, при этом Памела – не подлая, не гадкая, не жадная, а очень добрая и отзывчивая девочка. Тетрадь Эванс дала, но с таким выражением лица и таким тоном сказала «на», как будто это значило не «бери», а «иди». И Эванс было стыдно, как и мне было поначалу стыдно, когда я на Памелу рявкал в ответ на самое невинное «Привет». Я поспрашивал других, кто знает ее, и оказалось, что я не один такой – она раздражает этой своей манерой абсолютно всех, с кем говорит, и каждому, после того, как он ей нагрубит, ужасно хочется врезать самому себе. Кроме Пэта – ему не хочется. Он сказал, что, в конце концов, не в его силах научить ее нормально разговаривать с людьми, и все, что он может – приложить минимум усилий и игнорировать ее, чтобы ненароком не вспылить. Я на него рассвирепел, потому что в тот момент был полон сочувствия к Памеле и желания с ней подружиться, чтобы не давать ее в обиду, и мы с Пэтом подрались, а потом целый день не разговаривали, и это так меня угнетало, что я весь этот день ругал и проклинал про себя бедную Памелу последними словами. Даже хотел облить ее соком, и скрипел зубами, представляя, как она будет говорить «Нет, что ты, ничего страшного» с выражением лица «Ах, облей меня еще раз!». Вот так. Что делать в таких случаях я не знаю. Это, наверное, То, Что Приходит С Годами.

Наблюдение второе: мелкого масштаба, в продолжение первого. Заметил буквально на днях, что мои одногодки со Слизерина все сплошь какие-то уроды и укурки. На год младше, на год старше – просто засранцы, ничего особенного, нормальные, но мои – просто какой-то кошмар. И то, что Блевотник в своём отстойничестве стоит на первом месте – исключительно мой личный, субъективный выбор, потому что помимо него есть еще несколько человек, которые могли бы побороться за звание «Самый Дикий Отстой Школы». Возьмем хотя бы Бертинду Коул. Коулы – дико чистокровная семья, такая же как Блэки и Малфои, только они еще в позапрошлом столетии уехали в Швейцарию, и с тех пор высылают своих отпрысков в Хогвартс бандеролью. Так вот Бертинда – еще один тип Отстоя. Блевотника хочется обидеть и словить от этого нешуточный кайф, Памеле нахамить, а потом мучаться совестью, а на Бертинду вы просто смотрите, широко-широко улыбаетесь тупейшей из всех своих улыбок и не верите своим глазам. Бывает же ТАКОЕ. Бертинда очень толстая и выше меня на голову, хоть я вовсе не коротышка.

Лирическое отступление: вообще-то, есть одна вещь, которую я обобщить пока не в силах при всей своей страсти к обобщениям. Я не могу сказать, какие девчонки мне нравятся. То есть, в общем, определить тип. Покажите мне девчонку, и я скажу, нравится она мне или нет, скажу сразу же, но обобщить этот опыт выше моих сил. В частности, должен сказать, что ничего не имею против толстых девчонок (и даже очень толстых). Но, опять же, когда дело доходит до конкретики, оказывается, что толстая девчонка – рознь толстой девчонке, и дело вовсе не в степени толщины, а в чем-то другом. В чем – загадка. Так что я не толстофоб (более того – некоторые толстые девчонки в свободных одеяниях порождают в моей голове не просто эротические фантазии, а целую порноэпопею из нескольких серий), просто Бертинда – она будто из цирка, и вовсе не из-за своих размеров, это что-то кармическое.

Так вот, Бертинда. Эта слизеринка считает себя сногсшибательной красавицей – считает так искренне, что даже не находишься, что сказать. Она правда думает, что у нее потрясающая фигура, убеждена, что весь Хогвартс хочет ее и онанирует с мыслями о ней, о чем подолгу может рассказывать девочкам в женском туалете (я сам не слышал – разведка донесла). Еще она курит старинную трубку своего папаши, набивая ее каким-то вонючим табаком, который она называет «душистым», и после не зажевывает. Я уже говорил ей, что целовать курящую и при этом не зажевывающую девушку – все равно, что вылизывать пепельницу, а если еще и табак воняет гнилыми овощами – вообще караул. Она ответила, что грубость не поможет мне осуществить мою давнюю мечту и овладеть ее телом. Я так и сел на жопу – мне ведь было 12, и желание овладеть было еще каким-то очень мутным, хоть и ощутимым, и выражалось в громком хохоте, а фразу про пепельницу я случайно услышал на улице. Все, что я смог в тот момент – это треснуть кулаком по парте и в отчаянии воскликнуть «Блять, проклятье!». Да, Бертинда точно обосрала мне в тот день все мечты, заявив, что владеть ей мне не придется (Дручел в ответ на это сказал «Жаль. Владей ты ей, можно было бы ее зарезать и накормить ее мясом всех вегетарианцев Лондона». А ведь ему тоже было 12). В общем, что делает Бертинда: она укорачивает свою школьную юбку и надевает обтягивающие кофточки, да еще и с голым пупком. Само собой, стоит на горизонте появиться преподавателю, она все это кутает в мантию, размером с пару сшитых вместе школьных простыней, но когда все спокойно, она выставляет напоказ свои внушительные прелести. На них и впрямь все пялятся, но при этом не пускают слюни, а ржут. Однажды, когда она вышагивала по Большому Залу, она так завела руки за спину, вместе с краями мантии, чтобы всем был виден ее пупок и кофточка, экстремально обтягивающая складки на животе и грудь неизмеримого размера. То, что выдал Дручел, узрев это…в общем, я весь стол заплевал яичницей. Он эдак удивленно приподнял брови, пялясь на ее полуголое трехслойное пузо, выставленное на всеобщее обозрение, и произнес в их вкрадчивой, аристократической манере:

- Мисс Коул, дорогуша, как вам удалось отрастить три пары грудей? Специальная диета?

Это было в конце прошлого года - с тех пор она всем говорит, что Дручел так любит спать, потому что ему снятся эротические сны с ней в главной роли, и, якобы, он сам ей в этом признавался. И, знаете, что? Черт, может, и признавался – Дручел…он злой, охотно верю, что он так прикололся. А, может быть, и не прикололся…. В любом случае, мне как-то неудобно спросить, да и повода подходящего не было.

Пожалуй, единственный нормальный человек в Слизерине из числа моих одногодок - Маркус Батвилд. Он ужасно меня бесит, и, если быть до конца откровенным, то бесит он меня потому, что напоминает мне меня самого. Батвилда я уважаю. Если забыть, что он говнюк, то во всем прочем он вполне адекватен и у него хорошее чувство юмора. Батвилд любит меня подколоть, и иногда выходит так удачно, что я прихожу в бешенство, но у меня есть против него один козырь, которого у него против меня нет. Дело в том, что волшебники, если вы заметили, поступают в Хогвартс, умея читать, писать и считать. С грязно…извините, маглокровками все понятно, а вот с чистокровными бывает по-разному. Меня в шесть лет отдали в обычную маггловскую школу, где я проучился до 11, и это, по-моему, величайшее счастье в моей жизни. Но это потому, что мои родители, хоть и чистокровные, не аристократы, а обыватели. А аристократы, к коим относится и Батвилд, поступают иначе – обучают детей дома, с гувернёрами. И старине Маркусу не повезло – у него была старая гувернантка, которая научила его вежливому обхождению. В результате, оказавшись в Хогвартсе, он сразу всем запомнился. Представьте себе – толпы ревущих 11тилетних детей, драки, порча школьного имущества, визг и посреди всего этого – такой же 11тилетний Батвилд, с пробором и в галстучке, который то и дело подходит к разным девочкам, шаркает ножкой и говорит с легким поклоном «Не позволите ли поднести ваш портфель?» или «Позвольте подать вам пальто». Не то чтобы ему это нравилось - он был уверен, что так надо и никуда от этого не денешься. В общем, девочки крупнее мальчиков в этом возрасте и гораздо трусливее, и Батвилд несколько раз получил от них хороших люлей, потому что этим своим поведением не на шутку их пугал. В результате он затаил злобу на своих предков и на свою старушку-нянечку-гувернантку, и уже после рождественских каникул первого курса эту манерность как ветром сдуло. Он даже подошел к одной девчонке, которая когда-то со страху так его толкнула, что он улетел по коридору, и сказал: «Вы точно не хотите, чтобы я поднёс ваш портфель?!», взял этот портфель и стукнул им девчонку по голове, а затем расстегнул его и высыпал на нее все содержимое. После этого все стали относиться к нему как к нормальному человеку, но я-то помню, как он шаркал ножкой, и до сих пор, стоит об этом вспомнить хотя бы в форме намека, Батвилд краснеет, затыкается и отваливает.

Вот так. Какое это отношение имеет к нам с Эванс? Да никакого. Просто, посреди всего этого хаоса, Эванс – чуть ли не единственное, что вселяет в меня веру в человечество. Если уж говорить об Этом, то моих детей должна рожать исключительно Эванс. А то они будут ходить с голым пузом до пола, или смотреть на всех с обожанием, или наденут как-нибудь черные кожаные перчатки и месяц их не снимут, как это сделала одна моя одноклассница, или будут кувыркаться с перегородки в вестибюле, или будут сами себе придумывать хвалебные речи и классные прозвища, как это делает Блевотник, или, чего доброго, станут записывать в толстый блокнот все, что им кто сказал в течение дня. Последнее – этим страдает один парень из Равенкло. Он всегда носит с собой блокнот, и, допустим, идет он через лужайку и кто-нибудь ему что-нибудь крикнет. И даже если идет дождь, или жуткий холод, или урок уже начался – он все равно остановится, достанет свой блокнот и запишет туда: «Такое-то число, столько-то времени, такой-то сказал мне то-то». Этот пиздец у него называется «Фиксировать моменты жизни».

В общем, вывод таков – в пятнадцать люди ведут себя очень и очень странно. Но если кто-нибудь, в мои пятнадцать, упрекнет меня в странном поведении – без промедления узрит мой средний палец.

Часть 4