В следующую
субботу, разобравшись с делами, Кингсли прямо из своего кабинета аппарирует на
Гриммаулд–плейс. Маленькая площадь пустынна, очертания серых домов теряются в
бурых, словно кофейная гуща, сумерках, ветер гоняет по мостовой разноцветную
обёртку от какой-то маггловской еды. Весь день шёл дождь, и залитые водой
стёкла фонарей тускло светятся в полумраке. Заклятие Ненаходимости по–прежнему
подчиняется Шеклболту – едва он мысленно произносит адрес, дома раздвигаются, и
становится видна знакомая дверь. Кингсли поднимается на крыльцо и замечает: кое–что
здесь теперь иначе. Чёрная краска сменилась светло–коричневой, серебряная
змейка дверного молотка начищена до блеска, каменные ступени аккуратно
подметены. Любопытно. Кончик палочки касается двери, раздаются металлические
щелчки, и створка бесшумно распахивается. Очень любопытно. Почему Поттер
оставил прежнюю защиту? Шеклболт заходит внутрь и останавливается, озирая
непривычную картину.
Первое,
что бросается ему в глаза – отсутствие газовых рожков: вместо них стены
украшены прозрачными шарами, наполненными ярким, золотистым светом. Потом –
новёхонькие обои и блеск натёртого паркета, уже не скрытого старым ковром.
Портретов и высохших голов эльфов тоже не видно. Особняк Блэков теперь выглядит
как обычное жилище мага, ничем не напоминая мрачный склеп, которым казался
прежде. Не пряча палочки, Шеклболт идёт по коридору и слышит из кухни громкое,
отрывистое:
– Кто
здесь?
– Это
Шеклболт, – отвечает он, спускаясь по каменным ступеням. Ладонь привычно
скользит по гладкому дереву перил. В кухне тоже видны изменения: потолок очищен
от копоти, старинная медная посуда, развешанная по стенам, сияет как новенькая,
на полу ни соринки. Похоже, благоприобретённая в казарме привычка драить любые
поверхности превратилась у Поттера в навязчивую идею. Кингсли оборачивается и
встречается с удивлённым взглядом зелёных глаз.
Избранный
стоит у очага, держа палочку наизготовку. Шеклболт совершенно искренне
улыбается ему: за эти несколько лет он привык видеть Поттера исключительно в
парадной мантии – на публичных мероприятиях, или в курсантской форме, и сейчас
– в синей маггловской футболке и джинсах – тот выглядит неожиданно забавно.
–
Случилось что–то? – спрашивает Гарри вместо приветствия. Удивление медленно
уходит из его глаз, сменяясь настороженностью. Кингсли подходит ближе,
обменивается с парнем рукопожатием и ощущает знакомый кисловатый запах – запах
маггловского пива. Та–ак… Избранный пьёт в одиночестве. Он мысленно поминает
Мерлина и его подштанники. Впрочем, сейчас это только к лучшему – по крайней
мере, разговорить мальчишку будет легче.
– Привет,
Гарри. Ничего не случилось, я просто хотел с тобой поговорить без лишних ушей.
Ты уж извини, что без приглашения.
– Привет.
Ясно. – Мальчишка быстро берёт себя в руки – научился уже. – Проходи, конечно.
Присаживайся. Чаю, или?..
–
Пожалуй, «или».
Поттер
призывает из буфета бутылку огневиски. Кингсли садится к столу, его пальцы
короткой, почти бессознательной лаской пробегают по жёсткому деревянному краю.
Он гонит от себя воспоминания – о том, как этот край упирался в его бедро
четыре года назад, об одуряющем запахе рыбы, о тепле смуглой кожи… Встряхнув
головой, Шеклболт принимает из рук Поттера наполненный стакан.
– За
встречу.
– За
встречу.
Поттер
привычным жестом опрокидывает стакан и слегка морщится. Кингсли незаметно
наблюдает за его лицом, отмечая серые круги в подглазьях и искусанную нижнюю
губу. На кадыке синеватая тень щетины и несколько крошечных порезов –
интересно, он спешил, или его просто никто не научил нормально пользоваться
чарами для бритья? По какой–то странной ассоциации в голову лезет один из
докладов Персиваля, сделанный в первое послевоенное время: о беспризорных
детях, которых в девяносто восьмом приходилось вылавливать в маггловском
Лондоне…
– Ты
ждёшь кого–то? – спрашивает Шеклболт, замечая, что Гарри косится в сторону
камина.
– Нет.
Повисает
пауза, долгая и неуютная. Кингсли очень хорошо понимает – таких пауз в
разговоре будет ещё много: похоже, Поттер вообще ни о чём не настроен
разговаривать. Министр медленно отхлёбывает огневиски, уже открыто продолжая
рассматривать парня. Под этим взглядом тот явно чувствует себя неуютно – нервно
кусает губы, возит ногами под столом, теребит рубчатый воротник футболки.
Шеклболт решает начать первым:
– Как
твои занятия?
Глаза
Поттера широко распахиваются – скорее всего, он ожидал другого вопроса.
– Э–ээ…
Нормально. Всё хорошо. Пересдача назначена на…
– Я не о
том. На каком цикле сейчас ваше отделение?
– А–аа…
На виктимологии.
–
Интересная дисциплина. Тебе нравится?
Гарри
кивает.
– Да,
очень.
– Мне она
тоже нравилась…
Некоторое
время разговор идёт гладко – для курсанта Поттер действительно неплохо
разбирается в предмете. Поначалу неохотно, а потом увлекаясь, он рассказывает о
недавно написанном эссе на тему сезонных колебаний уровня преступности в
зависимости от ряда социально–экономических факторов – куратор был доволен его
работой. Шеклболт советует Гарри почитать труды магглов, хотя бы Мендельсона и
Гентига. Затем интересуется, что Поттер может сказать по поводу наличия
виктимологических идей в маггловской литературе. Парень морщит лоб и честно
отвечает: он вообще–то мало читал – в доме тётки книг ему не давали, в
Хогвартсе на первом месте были учебники… Следующие полчаса Шеклболт
рассказывает о Дефо, Верфеле и Драйзере – Гарри слушает внимательно, со
сдержанным интересом. Он явно чувствует себя уверенней, чем в момент появления
Министра: немного расслабился, с лица ушло напряжённое выражение, рука
прекратила нервно дёргать ворот футболки. Потом Кингсли переводит разговор на
квиддич, хотя никогда особо им не интересовался, и Поттер, впервые улыбнувшись,
рассказывает о студенческой команде: в неё входят его хогвартские приятели –
Уизли и Томас. А тем временем уровень огневиски в бутылке неотвратимо
понижается, и по щекам мальчишки разливается румянец. Голос становится
уверенней, зелёные глаза ярко блестят из–под изогнутых тёмных ресниц. Гарри
расслабленно откидывается на спинку стула, и Кингсли отставляет стакан.
– Кстати,
хотел тебя похвалить – ты здорово поработал здесь. Дом просто не узнать. Может,
покажешь и остальные комнаты?
–
Конечно, – парень поднимается. – Пойдём.
…В малой
гостиной, куда они приходят в первую очередь, царит такая же чистота, как и на
кухне. Новые обои, пушистый ковёр на полу, оконные стёкла сияют, отражая
огоньки зачарованных свечей. Среди отреставрированной мебели Кингсли сразу
бросается в глаза потёртый диван – тот самый, на котором Гарри спал, положив
голову на колени Сириуса… Внутри начинает тоненько звенеть, словно сработавшая
охранная сигнализация – так бывало прежде, во время рейдов, в тот момент, когда
Шеклболт чуял опасность. Он дружелюбно улыбается Поттеру.
– Неужели
ты всё сам?
– Нет,
что ты. Гермиона помогла найти мастеров… и даже дизайнера. И Кричер очень много
сделал.
Кричер.
Блэковский домовик. Шеклболт на мгновение прикрывает глаза и спрашивает:
– Он
живёт у тебя?
–
Конечно, я ж его хозяин… теперь.
– А
сейчас он где?
– В
Хогвартсе − подружился с тамошними эльфами. Я отпускаю… что ему тут сидеть
одному?
«А сам
вот сидишь», – думает Кингсли. Он обводит гостиную взглядом и едва заметно
вздрагивает.
Противоположная
стена увешана колдографиями в одинаковых серебряных рамках – их множество,
маленьких и больших, пожелтевших и хорошо сохранившихся... Шеклболт подходит
ближе. Лили Поттер – это лицо он знает по снимкам в послевоенных газетах –
тогда журналисты упивались рассказами о единственной любви Северуса Снейпа,
произведённого в кавалеры Ордена Мерлина первой степени посмертно… Джеймс –
один, с родителями, с женой… Семейные портреты Поттеров с крошечным Гарри…
Мягкий взгляд Ремуса… Круглые полудетские щёки Тонкс… И – до колотья в висках
знакомые чёрные волосы, насмешливые серые глаза, ослепительная улыбка…
Колдографий Сириуса много – но всюду рядом с ним либо друзья, либо любовник и
его жена. А на одной Сириус запечатлён вместе с крестником: бережно прижимает к
себе пухлый кружевной свёрток…
Кингсли
смотрит на снимки и крепко сжимает кулаки в карманах мантии. Чёртов мальчишка
залил эти комнаты ярким светом, отремонтировал всё, что можно, застелил полы
новыми коврами… и – скорее всего бессознательно, но это ничем не изменит дела –
превратил свой первый собственный дом в подобие гигантского дольмена*, где за
ним отовсюду следят глаза ушедших. Ушедших ради того, чтоб он жил. Мерлин всеблагой,
немудрено, что у Поттера депрессия.
– Ты где
всё это раздобыл? – спрашивает он, стараясь, чтобы голос звучал как можно
спокойнее. Гарри подходит и останавливается рядом – плечом Кингсли ощущает
тепло его тела.
– Мне
Хагрид много подарил – ещё когда я маленький был, на первом курсе. Потом кое–что
Андромеда, кое–что здесь нашёл…
Звон
внутри обрывается. Кусочки головоломки складываются в картинку.
– А какие
ты привёз из дома родителей? – не меняя тона, произносит Шеклболт.
Поттер
вздрагивает и всем корпусом разворачивается к нему.
– Ты
откуда…
– В
прошлом месяце ты был в Годриковой Лощине, – Кингсли смотрит ему прямо в глаза.
– Какие снимки ты привёз оттуда?
Он
буквально слышит, как грохочут, опускаясь, стальные решётки – лицо Гарри
каменеет, глаза сужаются, словно ощетинившиеся стрелами бойницы: осаждённый
замок, да и только. Поттер отступает на шаг, смотрит исподлобья, почти с
ненавистью.
–
Поговорить, значит? Без лишних ушей? – шипит он. И стремительным движением суёт
руку в карман.
Два года
на министерском посту – не повод забыть профессиональные навыки. Шеклболт
успевает перехватить парня и резким движением вывернуть ему кисть. После
нескольких секунд молчаливой борьбы побагровевшие пальцы разжимаются, палочка
Поттера летит на пол. Носком ботинка Кингсли отшвыривает её подальше. Он
заламывает руку Гарри, разворачивает его спиной, прижимая к себе. Мальчишка
сдавленно рычит и бьётся в стальном захвате. Шеклболт обхватывает его поперёк
груди, приближает губы к уху.
– Что ты
привёз из дома родителей, Гарри? Почему твой боггарт похож на Блэка? Что такого
ты сделал, что он поменялся? Почему ты не хочешь говорить?
Вопросы
падают как тяжёлые камни. Кингсли методичен и жесток. Он давит. Грубо.
Напористо. Сейчас по–другому нельзя. Поттер вырывается, хрипя от боли в
вывернутой руке, но упрямо молчит.
– Это
колдография Сириуса, верно? Ты… что–то с ней делал?
Последняя
фраза срабатывает – хотя и не так, как хотелось бы Шеклболту.
– Заткнись!!
– ревёт Поттер.
Магия
Избранного вырывается наружу, хлестнув по гостиной огненной плетью. Тяжёлые
портьеры мгновенно прорастают языками пламени, по ковру стайкой светляков
разбегаются крошечные искры. Комнату мгновенно заволакивает дымом, Кингсли
выпускает Гарри из рук и выхватывает палочку. Отскочивший в сторону Поттер,
тяжело дыша, смотрит, как Министр торопливо накладывает на горящие предметы
Glacius и убирает дым. Закончив, Кингсли поворачивается к замершему парню.
Несколько секунд они смотрят друг на друга в упор, потом Шеклболт делает шаг
вперёд. Поттер шарахается в сторону и в тот же момент аппарирует. Кингсли не
удивлён – чего–то подобного он и ожидал, – призывает к себе палочку Гарри и
выходит из гостиной. Он уверен – Поттер по–прежнему в доме… более того –
прекрасно знает, где его искать.
Чутьё не
обманывает бывшего аврора. Поднявшись наверх, он распахивает знакомо
скрипнувшую дверь и оказывается в спальне Сириуса Блэка. Похоже, это
единственная комната в доме, которую Поттер не тронул – здесь всё как прежде,
разве что запаха табака уже нет, да окончательно поблекли улыбающиеся лица
девчонок на когда–то ярких плакатах… Сцепив зубы, Шеклболт закрывает дверь за
своей спиной.
Поттер
ничком лежит на кровати. Плечи его вздрагивают.
Шеклболт
садится на край постели, опускает ладонь на горячую спину Гарри – футболка
насквозь мокра от пота. Тот рывком приподнимается. Раскрасневшееся лицо блестит
от влаги, словно парень попал под дождь, веки опухли, грудь поднимается
судорожными толчками. Поттера колотит так, что тяжело смотреть. Кингсли устало
вздыхает.
– Гарри.
– Уходи…
– хрипло шепчет мальчишка. – Пожалуйста…
– Гарри.
Послушай. Нам надо поговорить. Я знаю, ситуация… сложная, и ты не можешь
поделиться с кем–то из друзей. Но оставлять всё как есть нельзя. Понимаешь?
Поттер
садится, поджав под себя ноги, и отчаянно мотает головой.
– Я не
могу. Я просто не могу.
Мутные
глаза смотрят сквозь Кингсли – Гарри никак не может прийти в себя. Шеклболт
придвигается к нему поближе, осторожно обнимает за трясущиеся плечи.
– Гарри.
Это же всего–навсего боггарт – ты ведь работал с ними ещё в Хогвартсе. Надо
просто успокоиться. Мало ли какие шутки выкидывает твоё подсознание…
Поттер
вдруг смеётся, и этот смех – невесёлый, пьяноватый, почти истерический, прокатывается
по комнате, переходит в стон и гаснет где–то в тёмных углах. Гарри
высвобождается из рук Кингсли, отодвигается подальше и переводит обречённый и в
то же время вызывающий взгляд на лицо Министра.
−
Подсознание… Какое, на хер, подсознание, говорю же – не могу я тебе сказать.
Это… личное. И вообще. Не хочу… чтобы ты меня презирал.
−
Глупости, – спокойно отвечает Шеклболт. – За что мне тебя презирать? Я просто
хочу помочь.
− Да? −
почти издевательски спрашивает Поттер. − Чем, например?
− Ты должен
мне рассказать. Такие вещи нельзя держать внутри, Гарри. − Кингсли слегка
хмурится. − Я понимаю, тебе претит внимание общественности, но, увы, ты −
публичная фигура, и просто не имеешь пра…
−
Заебало, − резко обрывает его Поттер, − блин, как же меня это заебало…
− Учись
терпеть, − отвечает Шеклболт более холодным тоном, − и давай расставим все
точки над «i» − мне не нравится твоё состояние. Думаешь, я не заметил, что ты
пьёшь? Надо прекратить, Гарри, в любой момент ты можешь сорваться, а этого
допустить нельзя. Люди должны видеть Избранного…
− Люди не
должны видеть извращенца! – неожиданно орёт парень. – А я извращенец, ясно
тебе?! Я… дрочил я на эту колдографию, понятно?! А теперь убирайся к чёрту!
Кингсли
удаётся сохранить невозмутимое выражение лица. Нет, он всё понял ещё в тот
момент, когда стоял в гостиной перед стеной со снимками, но всё–таки услышать
от Поттера прямое признание так скоро не ожидал. Шеклболт знает, что парень
очень застенчив, и понимает – только сильнейший стресс в сочетании с изрядной
порцией алкоголя могли заставить его так раскрыться. Сейчас главное – не
спугнуть Гарри, не дать ему вновь уйти в себя. Прислонившись к резной спинке
кровати, он устраивается поудобнее и смотрит на Поттера открытым, мирным
взглядом.
– А
почему я должен считать тебя извращенцем… из–за этого?
Гарри, не
слушая его, сворачивается в клубок на краешке кровати. Мутные глаза смотрят
куда–то мимо Кингсли, из опухших губ вырывается слабый шёпот:
– Я…
люблю его. Люблю. Раньше не понимал, а теперь понимаю. Я… ненормальный.
В груди
Шеклболта рождается тяжёлая, надрывная боль. Жалость. Сочувствие, пробившееся
сквозь глухую стену давней ревности. Почему–то сознание того, что чувство
Сириуса не было бы безответным, вызывает у Кингсли странное облегчение, сродни облегчению
после вскрытия нарыва. Впервые за последние недели он видит в Поттере не героя
магического мира, чьи психологические проблемы, будучи вынесенными на публику,
могли бы дурно сказаться на положении дел в стране, но страдающего, измученного
мальчишку. Шеклболт видит, с какой тоской смотрят известные всей магической
Британии зелёные глаза, и грустно улыбается.
– Ты не
ненормальный... Просто запутался. Гарри… где этот снимок?
Последняя
фраза пробивается к сознанию Поттера. Он медленно приподнимается, садится,
обхватывая себя руками за плечи. Кингсли успевает подметить его метнувшийся в
сторону взгляд и по наитию суёт руку под лежащие в изголовье подушки. Поттер
дёргается, пытаясь перехватить ладонь Шеклболта:
– Не
трогай!
–
Успокойся, – Кингсли мягко отстраняет парня, – всё в порядке. – Пальцы Министра
уже успели нащупать тонкий, гладкий бумажный край. – Это всего лишь
колдография, Гарри.
Он
вытаскивает помятый снимок на свет божий, Поттер настороженно следит за его
рукой. Кингсли поворачивает колдографию к свету. И тут же сердце
останавливается, а виски наполняются глухой болью.
…Блэку на
снимке лет двадцать, не больше. Он сидит на диване, откинувшись на спинку,
рассыпав по светлому плюшу обивки длинные чёрные пряди. Насмешливая
полуухмылка, пристальный, томный… блядский взгляд. Мятая клетчатая рубашка
расстёгнута, открывая гладкую грудь и смуглый живот с дорожкой тёмных волос,
джинсы сползли низко, так низко, что совершенно ясно – под ними нет никакого
белья. Длинные пальцы лениво и беззастенчиво скользят по туго натянувшейся
ткани – Сириус поигрывает язычком «молнии», глядя прямо в объектив… и
неожиданно приглашающе подмигивает. Да… такие колдографии – не для семейного
альбома.
– Где ты
её нашёл? – спрашивает Шеклболт, надеясь, что голос прозвучит ровно и не выдаст
его потрясения.
– В
кабинете отца, – глухо отвечает мальчишка, – я не знал… Хотел найти какие–нибудь
документы, может, ещё что–нибудь… А нашёл…
«А нашёл
то, что Джеймс Поттер наверняка использовал так же, как ты», – с внезапной злобой
думает Кингсли.
Гарри
поднимает голову, смотрит на колдографию. Потом подбирается поближе к Кингсли и
вдруг осторожно, робко проводит пальцем по глянцевой поверхности снимка.
– Он…
такой красивый, правда? – Тихий, почти благоговейный шёпот жалит Шеклболта в
самое сердце. Всё раздражение моментально испаряется, Министр с трудом
сдерживается, чтобы не протянуть руку и не погладить мальчишку по голове.