Но Гарри
не слышит – его лицо застывает, ладонь внезапно отдёргивается от колдографии.
– Он бы
меня тоже презирал… или жалел, это ещё хуже, – хрипло произносит он
Шеклболт
внимательно смотрит на Поттера. Тут что–то не то… что же такое гложет
мальчишку? Он берёт Гарри за подбородок, с усилием заставляет поднять голову.
– Ты уже
второй раз говоришь о презрении. Почему?
Поттер
вскидывает голову, затравленно глядит в глаза Кингсли – на зарёванном лице
медленно проступает изумление, почти шок. Щёки Гарри заливаются густым, почти
вишнёвым румянцем.
– Ты
издеваешься, что ли? – с вызовом спрашивает он.
– Ничуть.
Объясни, почему Си… почему Блэк должен был бы тебя презирать?
Пару
секунд мальчишка непонимающе смотрит ему в лицо, потом нервно отдёргивается,
обхватывает руками острые колени.
– Ты
точно издеваешься… Да потому что он – мужчина! А я… это же ненормальность…
болезнь...
Мерлин
сладчайший и все его причиндалы! От внезапного понимания Кингсли едва не
произносит это вслух. Так вот в чём дело… Он откладывает колдографию в сторону.
– Гарри.
Чёрт, я думал, с тобой хоть кто–то говорил на эту тему… Печально, что я
ошибался. – В голову Шеклболту вдруг приходит ещё одна мысль: – Скажи, в твоём
отделении есть чистокровные маги, кроме Рональда Уизли?
Поттер
растерянно смотрит на него.
– Не знаю…
нет, кажется. Точно – нет. А что?
Всё ясно.
В Хогвартсе мальчик шесть лет прожил в спальне с двумя магглорождёнными, и
чистокровным, но до одури застенчивым, инфантильным Лонгботтомом. И с сыном
Молли, мать её, Уизли, которая, подобно некоторым женщинам, отличается
иррациональной неприязнью к однополым связям – из–за банальной ревнивой
зависти. Чёрт возьми, да ведь Чарльз, осмелившийся открыто заявить о своих
пристрастиях, был вынужден убраться из дома в Румынию – мать едва не сожрала
его живьём. Курс маговедения для магглорождённых в Хоге давным–давно отменён –
кстати, не забыть бы вызвать Минерву и обговорить с ней это вопрос. Покойный
Альбус… вряд ли он обсуждал с Поттером обычаи интимной жизни волшебников – там
были совершенно другие приоритеты. Вот же блядь… Даже в ночных кошмарах
Шеклболту не снилось, что ему придётся взять на себя сексуальное образование
Избранного… Но выхода у него нет. Кингсли тяжело вздыхает.
– Гарри,
разговор у нас будет непривычный… возможно, это станет для тебя неожиданностью,
но маги относятся к такому несколько иначе. Впрочем, даже в маггловском
обществе заметны изменения – ты слышал, например, что в некоторых странах
магглам разрешено заключать браки между лицами одного пола? В Дании, например,
уже больше десяти лет.
– Я не
знал… – озадаченно отвечает Поттер, с изумлением вглядываясь в лицо Шеклболта.
– Это
так. У магов отношение всегда было достаточно лояльным. Правда, официальные
союзы – редкость: маги заботятся о сохранении рода… − он делает паузу, − В
общем, дело вот в чём. Почти половина чистокровных волшебников бисексуальна от
рождения – колдомедики утверждают, что магия влияет на гормональную систему.
Среди полукровок и магглорождённых этот процент ниже, но тоже весьма высок. В
подобной ориентации нет ничего особенного, Гарри, и никто не подвергнет тебя
остракизму. Понимаешь?
Недоверие
и ошеломление на вмиг побледневшем лице Поттера так велики, что Кингсли грустно
усмехается. Гарри стискивает в ладонях сбившееся помятое покрывало, морщится,
кусает губы.
– Но… как
же… А крёстный... он тоже?
– Вот
именно Сириус и не стал бы тебя презирать, – веско произносит Шеклболт. Сказать
это будет нелегко, но он должен. Должен. – Потому что Сириус… любил тебя,
Гарри.
Парень
вздрагивает и пристально смотрит Кингсли в глаза. Он явно думает, что тот зло
пошутил, но Шеклболт молчит, и на побледневшем юношеском лице проступает шок.
Без сомнения, Гарри всё понял правильно – понял, что речь не просто о
родственной любви. Некоторое время мальчишка не издаёт ни звука, потом неверяще
говорит:
− Но…
почему же он никогда…
− Чёрт,
да потому что ты был ещё ребёнком, а потом он погиб! − не сдержавшись, рявкает
Шеклболт
Он
спохватывается, что сказал больше, чем собирался, но слишком поздно.
Лицо
победителя Волдеморта идёт рубиновыми пятнами. Недоверие медленно сменяется
ужасом, а затем – огромным, всепоглощающим горем. Дрожащие губы искривляются в
страдальческой гримасе, глаза наполняются влагой, и крупные, детские слёзы
скатываются по щекам, падая на синюю футболку, оставляя на ней расплывчатые
кляксы. Гарри вдруг со стуком впечатывает кулаки в спинку кровати – раз,
другой, третий – с размаху, бешено, не помня себя:
– Нет!
Нет! Почему?!
На
искажённом болью лице читается одна–единственная мысль – так это, оказывается,
было возможно… А теперь – всё. Всё кончено. Кингсли мгновенно перехватывает
запястья Поттера, притягивает его к себе. Тот яростно сопротивляется, но силы
неравны – Шеклболту удаётся придержать Гарри и дождаться, когда первый взрыв
отчаяния стихнет. Потом он вынимает палочку, наколдовывает стакан воды и
подносит к распухшим губам.
– Пей.
Дрожащий
мальчишка послушно делает несколько глотков и отстраняется. С изумлением
рассматривает разбитые кулаки. Проводит трясущейся рукой по лбу, откидывая
влажную от пота чёлку, открывая потемневший от прилившей крови шрам. Потом
снова обхватывает себя за плечи, утыкается лбом в колени, и до Кингсли
доносится странный звук – тихий и непонятный… Поттер изо всех сил пытается
сдержаться, но всё равно скулит, словно потерявшийся щенок. Шеклболт на
мгновение закрывает глаза. Охватившая его жалость заставляет опустить ладонь на
мелко подрагивающую спину парня, мягко погладить острые лопатки. Гарри
дёргается, сбрасывая его руку, поднимает голову… и вдруг, зашедшись рыданиями,
беспомощно тычется лицом в грудь Кингсли. Тот обнимает его, ощущая довольно
сильный запах виски, осторожно поглаживает взмокший затылок и худые плечи.
– Тихо.
Тихо, Гарри. Всё обойдётся.
Шеклболт
прижимает Поттера к себе, покачивает его, словно младенца. Ничего. Он должен
это пережить. В конце концов, слава Мерлину, всё выяснилось: теперь можно будет
нормально поработать с боггартом, уговорить парня пообщаться с достойным
доверия колдопсихологом… а колдографию забрать, как провоцирующий фактор.
Снимков Сириуса здесь и так достаточно, а присутствие на них родителей мальчика
или Люпина – достаточная гарантия того, что Гарри не попытается повторить всё
заново.
Внезапно
Кингсли вздрагивает. Что за?..
Прижавшийся
к нему Гарри всё ещё всхлипывает – но уже успокаиваясь. На некоторое время он
замирает, по–прежнему не отрываясь от груди Шеклболта… и внезапно начинает
покрывать открывшуюся в распахнувшемся вороте мантии кожу поцелуями −
короткими, неумелыми, но весьма решительными. Кингсли чувствует влажный жар его
губ и цепенеет от изумления.
– Гарри,
– произносит он, слегка придя в себя, – остановись. Не нужно.
Взъерошенная
голова только теснее приникает к его плечу. Крепкие руки обвивают поясницу
Шеклболта, почти беззвучный шёпот «пожалуйста…» ощущается не слухом – кожей, в
том самом месте, где щекотная тёплая ласка согревает обнажённую грудь. Рот
Гарри касается соска, и тяжёлое возбуждение расплавленным металлом растекается
в паху Министра. Его обязанности оставляют не слишком много времени для личной
жизни… чёрт, что же творит этот щенок?!
Кингсли
хватает Поттера за плечи, встряхивает. Злость – даже не на самого Гарри, скорее
– на подстёгнутые алкоголем юношеские гормоны, на тоску по несбывшемуся, на
безумное одиночество мальчишки, заставляющее его вот так самозабвенно совершать
идиотские поступки – плещется в горле, выливается на язык резким, гневным:
– Ты с
ума сошёл? Прекрати немедленно!
Поттер
смотрит на него сумасшедшими глазами, продолжая шептать что–то непонятное.
Вслушавшись, Кингсли разбирает горячее, торопливое «Ты ведь не будешь, не
будешь меня презирать?». Залитое румянцем лицо, влажные губы, опаловая капелька
пота на смуглом виске… Коротким движением Гарри высвобождается из рук Шеклболта
и вдруг стаскивает футболку, открывая безволосую загорелую грудь и впалый
живот. В следующий момент синяя ткань оказывается на полу, а Гарри обнимает
мощную тёмную шею Кингсли и жадно прижимается губами к его рту.
Прикосновение
влажного языка огнём обжигает нервы. Мальчишка пытается раздвинуть сжатые губы
Шеклболта и от бессилия тихонько стонет ему в рот. Сильное, гибкое юношеское
тело льнёт к Кингсли, и железная выдержка Министра начинает ему изменять.
– Гарри…
перестань. Это безумие. – Он вновь отстраняет Поттера. – Возьми себя в руки,
слышишь? Сейчас пройдёт.
Он
поднимается с кровати, стараясь не смотреть на разгорячённое, умоляющее лицо
Гарри. Внутри взбесившимся драконом ворочается страшное, непонятное: вот оно –
то, чего так хотел Сириус, то, чего он уже никогда не получит… и что сейчас
может получить Шеклболт. Свирепое желание терзает каждую клетку, в голове
гудит, а член, кажется, сейчас просто разорвётся. Кингсли уже готов произнести
аппарационное заклинание, как вдруг со стороны кровати слышится всхлип и треск
ткани.
Почти
против воли он оборачивается и видит, как Гарри судорожно стягивает с себя
остатки одежды – движения его рук лихорадочно–торопливы, словно парень боится
не успеть. Потёртые голубые джинсы летят на пол, из кармана вываливается какой–то
небольшой, тускло поблёскивающий предмет и откатывается под ноги Шеклболту. Тот
почти машинально приглядывается и застывает в оцепенении, поражённый в самое
сердце неожиданным дежа вю. Золотой корпус, блестящие звёздочки вместо стрелок,
небольшая вмятина сбоку…
Часы
Фаби.
Сколько
раз они вылетали из кармана раздевающегося Прюэтта – собственно, так и
появилась эта отметина на круглом сверкающем боку, – сколько раз Фабиан тянулся
к ним, перекидывая руку через грудь Кингсли, сколько…
– Откуда
они у тебя? – хрипит Шеклболт, переводя взгляд на Гарри. Тот соскальзывает с
кровати, подходит к Кингсли почти вплотную. Обнажённое тело в полумраке спальни
кажется янтарным, только стоящий крепкий член рдеет тусклым багрянцем.
– Миссис
Уизли подарила… на совершеннолетие … – Горячие даже сквозь ткань мантии пальцы
вцепляются в предплечья Шеклболта. – Пожалуйста… останься, Кинг.
И эта
отчаянная мольба становится последней каплей. Поттер совершенно не похож ни на
Сириуса, ни на Фабиана, но звериное чутьё подсказывает Кингсли − сейчас Гарри
хочет его, хочет откровенно, почти не контролируя себя, до дрожи рук, до боли в
яйцах. Оба погибших любовника словно воскресают, соединяясь в этом худом
сильном теле, в самозабвенном блеске зелёных глаз, в остром, горько–сладком
запахе возбуждения, в наглой и беззащитной в своей откровенности юношеской эрекции.
Злость, вновь вспыхнувшая боль, озверелое желание смешиваются в груди Шеклболта
квинтэссенцией какой–то сатанинской страсти.
– Убери
руки, − хрипло, из последних сил, говорит он. – Убери, или…
Поттер
льнёт к нему всем телом, вжимаясь головкой члена прямо в пряжку брючного ремня.
Мальчишку бьёт крупная дрожь.
– Или?..
Шеклболт
трясущимися пальцами поднимает его подбородок и целует парня так, что у того
подкашиваются колени. Потом хватает за плечо, разворачивает спиной и заставляет
нагнуться, упершись ладонями в постель.
Непривычность
и унизительность позы явно пугают Гарри – он застывает, кожа между лопаток
покрывается зябкими мурашками. Кингсли сбрасывает на пол мантию, отстёгивает
ремни, фиксирующие на предплечье палочку. Гладкая рукоятка в горячей руке
кажется ледяной, сознание мутится, от тугого биения крови подрагивают пальцы.
Он почти грубо подхватывает ладонью смуглую ягодицу, не обращая внимания на
испуганный вздох Поттера, прикасается к анусу кончиком палочки. Парень
вздрагивает и судорожно зажимается, но Шеклболт толчком колена заставляет его
развести ноги шире.
– Tergeo
intro!
– Ай!!
Ошалевший
от жгучей щекотки внутри Поттер изо всех сил вцепляется в смятое покрывало.
Кингсли шарит затуманенным взглядом по спальне, ища хоть что–нибудь, отдалённо
напоминающее смазку, но ничего не находит. Где–то в закоулках мозга мелькает
мысль – заклинание. Он подставляет ладонь под палочку, и через секунду пальцы
покрываются густой серебристой слизью. Шеклболт размазывает её по горячей
промежности Поттера, втирает в крошечную лунку ануса. Потом проникает скользким
пальцем внутрь, уверенными движениями растягивая тугую дырку.
Гарри
дрожит, но молчит. Молчит, когда слышит за спиной звяканье пряжки ремня и
шуршание брюк. Молчит, когда ладонь Шеклболта надавливает ему на поясницу,
заставляя прогнуться сильнее. Молчит, когда хлюпающий звук, с которым Кингсли
вытаскивает палец, возвещает, что прелюдия окончена. И только когда крупная
головка погружается в едва приоткрывшийся анус, мальчишка коротко, растерянно стонет.
Но Шеклболт не слышит его. Резкий толчок бёдрами – и он вгоняет член в Поттера
больше чем наполовину.
Острый,
болезненный крик, который вырывается у Гарри, почти мгновенно приводит Кингсли
в себя. Сжавшее пенис гладкое тепло манит погрузиться в эту тугую задницу до
упора, но сознание уже выплывает из обжигающего марева – Шеклболт замирает и
окидывает взглядом дрожащую смуглую спину. Ему почти становится дурно от ужаса,
и, не успев до конца осознать произошедшее, он рывком вытаскивает член – едва не
вывернув Поттера наизнанку. Второй крик не тише первого. Ноги Гарри
подгибаются, он падает на пол, утыкаясь лбом в край кровати. Кингсли оседает
рядом с ним. Его трясёт почти так же, как мальчишку. Мерлин. Что же я натворил,
чёртов мерзавец! Как я мог… как посмел…
Гарри
вдруг оборачивается к нему. Боль прогнала остатки хмеля, на бледном лице
умоляющее выражение.
–
Кингсли… ты не уходи. Только не уходи, пожалуйста…
Возбуждение
тает под натиском стыда и отвращения к себе. Кингсли подхватывает Гарри на руки,
вздрагивает от очередного болезненного стона, укладывает в кровать. Парень изо
всех сил цепляется за него, словно боясь, что стоит ему расцепить руки – и
Шеклболт аппарирует или помчится к камину. Кингсли ложится рядом, и, помешкав,
обнимает Гарри, прикасается губами к растрёпанным волосам.
– Прости.
Прости меня… малыш.
Гарри,
всё ещё вздрагивая, утыкается носом ему в плечо.
– Я сам
виноват.
– Ты ни в
чём не виноват. То, что я сделал… не имеет оправдания.
– Не
надо. Только не уходи.
Некоторое
время они лежат почти неподвижно, потом Гарри робко проводит пальцами по
бицепсу Кингсли. Шеклболт стискивает зубы и закрывает глаза. Он не может,
просто не имеет права оставить у мальчика такие впечатления о первом разе.
Гарри, дрожа, изо всех сил прижимается к сильному телу, и ладонь Кингсли
начинает скользить по его груди и животу. Осторожно, ласково – он словно
пытается стереть со смуглой кожи следы своего безобразного срыва. Вылизывает
маленькие впадинки над ключицами, ласкает соски, спускается ниже и бережно
касается губами нежной кожи на лобке. Гарри тихо стонет, раскидывает руки и
ноги в стороны. Кингсли вбирает в рот мягкий член своего – чёрт подери – своего
любовника, поглаживает и мнёт пальцами мошонку. Поттер изумлённо охает и,
расставив колени ещё шире, упирается пятками в кровать, подаваясь навстречу
чужим губам. Потное лицо искажается болезненной гримасой, и Шеклболт скрипит
зубами, понимая, что любое движение Гарри отдаётся резью в саднящей заднице.
Когда у мальчишки снова встаёт, Кингсли поднимает голову:
–
Повернись.
Чёрт. Это
выражение страха и недоверия, на мгновение мелькнувшее на лице Гарри, хуже
Круциатуса.
– Не
бойся. Клянусь, я не причиню тебе боли. Перевернись, малыш.
Поттер
вздыхает и, поколебавшись, ложится на живот. Шеклболт осторожно разводит
поджавшиеся от страха смуглые ягодицы, вновь скрипит зубами при виде раскрытого
отверстия – розовая слизистая воспалена, окружающие анус маленькие тёмные
волоски кое–где слиплись от крови. Блядь. Вот же скотина. Порвал всё–таки.
– Я
наложу очищающее и заживляющее. Будет немного щекотно. Не бойся.
Отложив
палочку, он нежно проводит кончиком языка от мошонки до крестца Гарри. Снова
этот изумлённый вдох и тихое шипение. И растерянное:
– Это… ты
чем?
– Тихо.
Лежи спокойно, тебе понравится.
Кингсли
раздвигает ягодицы Гарри ещё шире, приникает ко всё ещё припухшему отверстию.
Ласкает его губами и языком, посасывает, мягко толкается внутрь. Вот так...
так... сейчас тебе будет хорошо, малыш. Гарри глухо стонет, трётся членом о
матрас, и меньше чем через минуту кончает с коротким вскриком. Кингсли
последней, почти благодарной лаской касается влажного от слюны ануса и,
улёгшись рядом с Поттером, привлекает ошалевшего, расслабленного парня к себе,
подальше от мокрого пятна на простынях. Натягивает на обоих тяжёлое покрывало –
покрывало Сириуса… Гарри обнимает Шеклболта, сжимает ладонь, переплетая пальцы
с его пальцами.
– Не
уходи, – едва слышно бормочет парень, погружаясь в сон.